Джойс Оутс - Исповедь моего сердца

Воцарилась тишина. Неподалеку начали отбивать время мрачноватые, но невыразимо прекрасные колокола церкви Святой Марии Магдалины. В болезненном наплыве проносящихся перед мысленным взором картин, словно находясь на грани бреда, Фанни Стерлинг плакала, не в силах сдержать слезы. Теперь слезы покатились и из глаз Мины. Так они и плакали обе: одна, изможденная горем, и другая, несравненно более молодая, по-детски всхлипывающая, — слезы струились из ее прекрасных глаз и, словно капли едкой кислоты, падали на маленький кулачок, прижатый к губам.

Тайлер, с видом, выражавшим любезность и досаду одновременно, попытался успокоить женщин. Как быстро мужчина устает от женской слабости, особенно если женщина горюет о другом мужчине! Но когда он встал со стула, маленькая помощница белошвейки отпрянула от него, словно испугавшись, что он может ее ударить; глаза у нее закатились, лицо мертвенно побелело, она прошептала: «О, помогите мне!» — и лишилась чувств, тяжело рухнув на ковер, прежде чем кто-нибудь из Стерлингов успел ее подхватить. И в этот момент Фанни и Тайлер с ужасом увидели под бесформенным платьем ее небольшой, но определенно округлившийся, раздавшийся живот.

Он выглядел так гротескно, до конца своей несчастной жизни вспоминала Фанни Стерлинг, потому что был диспропорционален детскому тельцу, только злодей мог сделать с ней это.

Разумеется, опасаясь скандала, они не решились послать за доктором или хотя бы позвать кого-нибудь из слуг.

Хотя Фанни Стерлинг, дрожащими пальцами расстегивая тесный в талии жакет девушки и поднося к ее носу флакон с нашатырным спиртом, воскликнула:

— Помоги нам Бог, если она умрет!

Тайлер, у которого дрожала нижняя челюсть, немного сердито возразил:

— Уверен, что женщины такого сорта не умирают от пустяков.

Вдвоем они неловко перенесли девушку на диван, где она медленно начала приходить в себя, хотя потребовалось не меньше часа, чтобы она очнулась окончательно и вспомнила, где она, кто эти люди рядом с ней и зачем она сюда пришла. Одеревеневшими губами она шептала, что ей очень неловко, так неловко и так страшно, что она понимает: нужно уйти, но как она может вернуться домой, в Иннисфейл, или хотя бы к тетке — до сих пор она скрывала от нее свое положение, но дальше скрывать не сможет, Мейнард обещал помочь ей, ах каким добрым человеком был Мейнард и как это жестоко, что Бог прибрал его!.. Она была в таком отчаянии, что Фанни посчитала нужным прервать ее излияния с заботливой тревогой, с какой могла бы говорить с одним из своих сыновей.

— Нет, моя дорогая! Никогда так не говорите. Мы должны верить, что Бог милостив.

— Ничего он не милостив, — рыдала Мина Раумлихт, корчась на набитом конским волосом диване. Ее аккуратно уложенные волосы растрепались, от маленького раздавшегося тела шел неприятный влажный жар. — Бог причинил всем нам такое жестокое страдание.

Тайлер отошел, чтобы принести девушке немного виски, но она вдруг впала в глубокий сон или в транс: покрасневшие глаза были полуприкрыты, губы, на которых виднелся след от зубов, по-детски обмякли. Стерлинги стояли, склонившись над ней и не зная, что делать. Даже Тайлер, понимавший в жизни гораздо больше, чем его невестка, казалось, был поставлен в тупик. Глубоко шокированный в душе, он сердился на покойного брата — каков лицемер был этот пресвитерианский дьякон! В какую ярость пришел Мейнард, по крайней мере на людях, когда двадцать дней назад кандидат в президенты от Демократической партии Гровер Кливленд был разоблачен в общедоступной прессе: оказалось, что у него есть незаконный ребенок — словно незаконные дети не рождаются на свет каждый день от таких, с позволения сказать, джентльменов, как Мейнард Стерлинг и Гровер Кливленд.

— Она права, — устало сказала Фанни Стерлинг. — Бог причинил нам всем такое жестокое страдание.

— Но он же укажет нам и выход, Фанни. Никогда не сомневайся в Нем.

Тайлер Стерлинг тоже обучался юриспруденции; не обладая репутацией старшего брата, всегда находясь в тени великолепного Мейнарда, он тем не менее не был лишен некоторых способностей. В течение того часа, что Мина Раумлихт крепко спала, Тайлер в дальнем углу кабинета совещался с невесткой, они решали, что делать.

— Замечательно то, что девушка не выдвигает никаких обвинений. И ничего не требует. Похоже, она не осознает своих преимуществ и предоставляет дело нам. Ее даже можно пожалеть, — шептал Тайлер. И Фанни горячо поддерживала его:

— Мне действительно жаль ее и всех нас. Кого я не могу простить, так это Мейнарда.

— Вероятно, девчонка лжет, — неуверенно предположил Тайлер, — и Мейнард здесь ни при чем. Если бы он сам был здесь…

— Но его здесь нет, — напомнила Фанни и со странным чувством добавила: — Если бы он был здесь, мы бы никогда не встретились с мисс Раумлихт, мы бы даже не узнали о ее существовании; все было бы очень тихо и тайно улажено. О, я начинаю понимать, как такие вещи делаются в мире мужчин!

Чтобы успокоить нервы, они потягивали бренди; Фанни, не привыкшая к крепким напиткам, тем более в столь ранний час, снова наполнила опустевший бокал и поднесла его к дрожащим губам. Резкие винные пары замечательным образом прочистили ей голову: словно кто-то вымыл давно не мытое окно. Она даже почти развеселилась, вдруг почувствовав себя свободной! Если честно признаться, любила ли она вообще Мейнарда? То, что она была его женой, не в счет. Она смутно припомнила давние обиды и пренебрежение, с каким он порой к ней относился, особенно тогда, после рождения Уоррена, когда Фанни была еще относительно молодой женщиной, а муж отказывался «прикасаться» к ней, как это случалось и прежде; не то чтобы Фанни, как истинная пресвитерианка, не чувствовала от этого даже некоторого облегчения, разумеется, чувствовала и даже благодарила Бога за то, что он освободил ее на время от супружеских обязанностей, но в то же время не ощущала ли она себя… брошенной? оскорбленной? отвергнутой? Зная ненасытные аппетиты мужа, она даже терзалась мыслью, что он, вероятно, тайно утоляет на стороне свою «супружескую неудовлетворенность», как это называлось в учебниках, подобных «Медицинскому руководству для жен».

Конечно же, она ни с кем не делилась своими мучительными догадками. Даже с другими замужними женщинами семейства Стерлингов, даже со своими замужними сестрами; есть постыдные темы, которые женщине ни с кем не пристало обсуждать.

Видя, что Фанни одолевают непредсказуемые чувства, Тайлер сказал ей, что предпочел бы наедине поговорить с девушкой, когда та придет в себя. Он заключит с ней финансовое соглашение и позаботится, чтобы она подписала документ, официально обязывающий ее хранить тайну.

— В соглашении мы оговорим, что деньги ей будут переданы наличными. Вознаграждение назначим весьма щедрое. И ничего больше — никаких контактов в будущем. Это обязательное условие.

Глядя в другой конец комнаты, где лежала похожая во сне на ангелочка девушка, Фанни сказала:

— И все же, если это ребенок Мейнарда… Знаешь, нам ведь так хотелось иметь девочку. (Так ли это было на самом деле? Фанни действительно мечтала родить третьего ребенка, дочку; но Мейнарда, похоже, вполне удовлетворяли два сильных здоровых сына.) Это как волшебная сказка: принцесса, вернувшаяся домой. Она и сама была бы желанной дочерью, и родила бы дочь. О, Тайлер, ты понимаешь? Разве не может так быть, что это тайная Божья воля?

Тайлер никогда не был высокого мнения об интеллекте и характере своей невестки, хотя относился к ней хорошо, с нежной снисходительностью, с какой относился к собственной матери и сестрам. Сейчас он чувствовал, что Фанни находится на грани нового приступа дамской истерии, посему поспешил успокоить, сжав ее ледяные ладони в своих руках, и уверил, что Божья воля состоит единственно в том, чтобы Стерлинги обошлись с девушкой как подобает добрым христианам.

— Вряд ли Бог хочет, чтобы мы принесли себя ей в жертву, потому что это навлечет несчастье и позор на всю семью, в том числе и на Нидерландеров.

Фанни содрогнулась и допила остатки бренди из своего маленького низкого бокала. Да, это правда. Мученичество — не для нее, в отличие от ее бедной матери.

— Хорошо, но при условии, что мы будем щедры, — с горячностью заявила она.

Остаток дня и начало вечера Тайлер Стерлинг потратил на переговоры с мисс Раумлихт и добился наконец успеха, убедив ее подписать составленный им документ в обмен на «кругленькую сумму».

Какова именно была эта сумма, Фанни Стерлинг так никогда и не узнала.

Тайлер отправил ее наверх, где она легла в постель с чудовищным приступом мигрени, и принялся за работу, которую про себя раздраженно назвал стиркой грязного белья своего старшего брата и за которую он не получит никакой благодарности, потому что никто, кроме Фанни, не будет о ней знать. И даже Фанни не узнает, чего ему это стоило.