Элиа Казан - Сделка
И всего лишь несколько минут назад я всей душой хотел одного — любить ее! Я ужаснулся. Ну как, как я мог ее жалеть? Что же со мной происходило???
* * *Спустя пару часов, внутренне вернувшись в лоно «двойника», внешне я вернулся домой. Лег на свою половину супружеской кровати, слушая ворчание Флоренс про Билтмор. Я извинился, попросив ее смолкнуть, чтобы я мог поспать. Гвен и эмоции вымотали меня. Но Флоренс не унималась — «Камелот», искусство Алана Лернера, в сопоставлении с искусством мистера Уайта, который написал первую по этой теме книгу и которую она считает лучшей. Бедняжка, думал я, засыпая, бедняжка! Последнее, что слышал, было: «Эв, ты спишь?» Я не ответил, потому что спал.
На следующее утро, по дороге на работу, я издевался над собой за экскурс в дебри эмоций. Все завершилось, сказал я себе, следующим: отныне Гвен является твоей официальной любовницей. Ты должен организовать ей дом, должен заботиться о ней. Но в будущем, кто знает, чем все обернется? Посему снова — держи ушки на макушке!
Она стала моей содержанкой. Я не верил, что за этим последует нечто большее в случае ее настойчивости, хотя сказано было по максимуму. «Всегда» и «навсегда», тщательно избегаемые мной даже с Флоренс, были произнесены. И не раз. Девочки — мои бывшие любовницы — все как одна знали, что в этой жизни все временно, я всегда держал дверь черного входа нараспашку, чтобы в случае, если дома или еще где-нибудь ситуация становилась опасной, иметь запасной выход. А если быть предельно откровенным, то в ящике моего бюро лежал запечатанный конверт с пятьюстами долларами. На случай внезапного исчезновения под рукой имелась приличная сумма. Свобода была моим фетишем.
Для Гвен необходимо было изобрести новый вид взаимоотношений. Новый договор, не касающийся остатка моей личной свободы и одновременно удовлетворяющий ее. Я нес полную ответственность за слова, сказанные в пылу страсти: «Ты — моя женщина, и я не хочу жить без тебя!» Черт возьми, но в самый пик в постели я сказал гораздо больше. «Здесь ты был опрометчив! — произнес я вслух, поворачивая „Триумф“ на стоянку офиса. — Ты даже наплел ей, что хочешь видеть ее своей женой. Чего ты никак не хочешь. И никогда не хотел!»
И ведь это была сущая правда! Никогда я этого не хотел, даже мысли такой не возникало. Потому что, о Боже, мне нравилась Флоренс. Я, по сути дела, любил ее, и договор между нами был крепок. Кроме того, ставка была очень велика. Я имею в виду финансы. Если дойдет до этого… «Смотри в оба!» — сказал я себе. Многие меня поймут, эмоции — опасная штука! А я-то думал, что с ними, с чувствами, уже покончено!
За ланчем я встретил Гвен. Она была серьезна и спокойна. Такая сосредоточенная, такая уравновешенная, такая моя… Удивительно! Я даже забеспокоился. Но потом мы заговорили, и она сказала мне то, что я давно в глубине души хотел услышать.
Она любит меня. Но презирает мою работу. Мою профессию. Мое занятие достойно отвращения. Она слишком любит меня, чтобы спокойно смотреть, как я это делаю. Слишком сильно любит, чтобы безучастно наблюдать, как я веду себя, подобно остальным в агентстве. Потому что я другой, сказала она. Я не должен прожить жизнь, занимаясь враньем о качестве какой-то, не имеющей ко мне никакого отношения, продукции.
Тем более работать на людей, которых я презираю. Неужели я презирал свою работу?
— Да, — подтвердил я. И сразу же стал презирать ее. И почувствовал накопленную за многие годы ненависть к ней.
Гвен продолжала говорить. А моя гордость, долго спавшая, очнулась от летаргического сна. Как же долго она пребывала в коме? Я взглянул на Гвен, на любимую женщину, и почувствовал восхищение и даже благодарность.
А потом я рассказал ей о своей второй жизни: о журналах, о статьях и о том, как много они значили для меня. Гвен странно посмотрела на меня и задалась вопросом, как это так, при нашей с ней близости, я успешно хранил в тайне немаловажную часть своего «я». Ту часть, которая так много значила для меня. (Единственная деятельность, где я честен перед миром и собой, сказал я.) Как это так, подняла она брови, она даже не догадывалась? Я ответил ей, что статьи публиковались под псевдонимом и что даже Эдди Андерсон, под которым она меня знала, тоже — псевдоним. Я поведал ей об Эвансе Арнессе, Эвангеле Топозоглу и об остальных. Но она не слушала. Она в изумлении рассматривала меня — в который раз удивляясь, как я мог сохранить вторую жизнь, второе имя в полном секрете?
Я был польщен и объяснил ей, что анатолийские греки, как, впрочем, и другие национальные меньшинства, в силу своего положения на родине, всегда были вынуждены вести себя скрытно. В моем случае к прирожденной скрытности добавлялось действие Большого Закона Торговли: а именно, никогда не оглашай без нужды более того, чем надо, чтобы бизнес шел без помех. Играй в покер во всем!
Я сказал ей, что недавно получил задание от постоянного заказчика на приличную статью о новой фигуре, выходящей на национальную сцену. Мою новую цель звали Чет Колье, и, как предполагалось, статья должна была убить его, желательно, чтобы он даже не успел осознать этого. Такова моя специальность: заводить с объектом атаки дружбу, завоевывать его расположение, узнавать его слабые стороны, затем писать статью. Несколько недель спустя объект, к своему полному изумлению, обнаруживал залп по себе в прессе. Но ответить на огонь ему уже нечем; каждая цитата проверялась им лично и была точна до запятой. Что-что, а уж это я проверял особенно тщательно!
Вместе с заданием пришли два толстых конверта с отобранной информацией по «предмету». Я всегда настаивал на личном изучении объекта, и поэтому мне предоставляли деньги на ассистента и командировочные на двоих. На командировках я настаивал особенно, так как в трудовой договор с агентством они входили особой, удобной для меня статьей. Временами жизнь давала трещину — опостылевший Лос-Анджелес и затхлость существования требовали отдушину, — я ненадолго менял географию. Это служило достаточным основанием, чтобы не разбираться с проблемами напрямую. Иногда Флоренс напрашивалась в попутчицы, особенно если командировка была в Нью-Йорк (магазины, театры, культура), и я был вынужден идти на хитрости, изобретая предлоги, чтобы отправиться одному. Теперь снова мне предстояло, не вызывая подозрений у жены, исхитриться и улизнуть на берег Атлантики с помощницей, мисс Гвендолен Хант.
Я сказал Флоренс, что направляюсь прямиком к некоему мистеру Колье, в его резиденцию около Уэстона, Коннектикут, и что, поскольку он представляет из себя особый тип мужлана-супермена, я проведу массу времени за столом, заставленным отнюдь не соками, и наверняка разговор наш будет принимать грубоватые формы. Присутствие женщины наложит свой отпечаток, а это нежелательно для дела. Флоренс согласилась с моими доводами. Затем я обманул ее в другом. Ее естественное предположение, что я полечу в Нью-Йорк, было ошибочным. Я намеревался проехаться поездом и провести с Гвен два дня и три ночи в отдельном купе. Билеты пришлось приобретать лично, а секретаршу (Флоренс имела с ней ежедневные контакты) озадачить с самолетом.
Задумка удалась. Два дня и три ночи мы с Гвен наслаждались столь продолжительной близостью. Охранял и лелеял ее старый милый негр-проводник, которому я дал двадцать долларов в начале поездки, а не в конце. Он все понял правильно — мы ни в чем не нуждались, ничего не просили и даже не вылезали из купе. Время, проведенное в затворничестве, пошло нам на пользу в чисто житейском плане. Мы ведь ни разу не проводили ночь целиком вместе и не знали привычек друг друга. Да, собственно, и окно-то мы расшторивали всего два раза за весь долгий путь. Оба раза снаружи было темно — ночь длиной в шестьдесят часов.
Помнится, как мы подняли шторку первый раз. Поезд сделал остановку, мы проснулись в объятиях друг друга и решили, после обсуждения, рискнуть бросить взгляд на внешний мир. Выглянув, обнаружили, что находимся где-то в Колорадо. Старик, путевой рабочий, шел вдоль состава, проверяя молоточком буксы, в вагон-ресторан грузили горную форель, ту самую, как выяснилось на следующий день, которую нам подали на завтрак. Когда подняли шторку во второй раз, мы ехали мимо озера Эри, Пенсильвания.
В Нью-Йорке, в отеле «Алгонкин» нас ожидал номер для мистера Эванса Арнесса, прибывшего по делу, о котором никто ничего не знал. Даже оператор лифта, знающий абсолютно все! Горничные сообщили ему, что мистер Арнесс работает не покладая рук, а его ассистентка, занявшая маленькую комнату, примыкавшую к люксу, ночь провела с ним. Новость распространилась по персоналу. Но никто не придал ей особого значения, так как ничего необычного в том не было. Мистер Арнесс и раньше приезжал с ассистентками и тоже спал с ними. Было вполне понятно, что такая шишка, как мистер Арнесс, требовала обслуживания по высшему классу.
