Наталия Терентьева - Куда улетают ангелы
Не могла же я при его шофере сказать, что теперь поняла, для чего он пригласил Милочку. То есть не поняла, а удостоверилась. Он хочет проверить, как я буду ревновать его. Посмотреть, как поведу себя, когда вот она — соперница. И он вроде и меня на коленки сажает, да уезжает с моей подружкой. Как я себя поведу? Может быть, это тест на совместную жизнь? Как я буду относиться к его баловству? Терпеливо и мудро? Снисходительно и с юмором? Или брошусь расцарапывать обоим физиономии?
— Саша, — спокойно сказала я. — Делай, что хочешь. Только сначала отвези меня к маме.
— Ага, ага…
Костя вопросительно посмотрел на меня в зеркало, потом — на него. Виноградов покачал головой:
— Всех в Митино. Трезвых, пьяных, мальчишек, девчонок…
Ладно, я же решила пройти этот путь до конца. Тем более что я хотела забрать у него пару Варькиных любимых книжек. Потому что ей всегда не хватает именно тех книг, которые мы в прошлый раз оставили у него или на даче.
Врешь, ты все врешь себе, Лена. У меня второй раз за вечер пронеслась мысль, которая меня ужаснула. Я посмотрела на Сашу и опять прогнала ее. Нет, да нет же… Неужели вот такой ценой я должна спасти… А зачем тогда спасать?.. Да нет… Или… Пройти до конца? И понять все — про себя, про него, про нас? Может, и другие такой ценой спасают крепкие тридцатилетние браки? Ну, приблизительно такой? Когда очень тошно, но цель высока и всё оправдывает…
В машине Милка, естественно, уснула. По дороге мы еще останавливались, Виноградов выходил в супермаркет и вернулся с пакетом, в котором явно проглядывался классический «набор любовника»: конфетки, орешки, мартини, шампанское, водочка… Какое там Милочке еще шампанское!.. А я его терпеть не могу. Как же Виноградов любил раньше, особенно после длительных отлучек в другие квартиры, вдруг заявляться с таким набором! Молодой, бодрый любовник с праздничным настроением. И все так свежо, задорно, весело… Как, наверно, ему этого не хватало в несчастные полтора года наших псевдосемейных отношений!
Я позвонила Варьке.
— Варюша, ты что делаешь? Спать собираешься?
— Нет, — твердо ответила мне Варя. — Пока ты не придешь, я не усну. А ты где?
На самом деле я никогда не оставляла ее на ночь ни у мамы, ни у кого-то еще. Да и сейчас не собиралась.
— Варюша, я скоро приеду…
Я поймала иронический взгляд Виноградова.
— Может, ты пока ляжешь, возьмешь книжку… А бабушка что делает?
— Изабелла ходит в маске.
Моя мама на самом деле Лидия, которую все зовут Лиля. Изабелла — это была часть ее сценического псевдонима. Но потом многие стали думать (возможно, им намекнула на это мама), что Лиля — уменьшительное от Изабеллы, и стали звать ее и так, и так. Ей действительно очень шли оба имени — и маленькое, тихо звенящее, ласковое Лиля, и это, второе, неожиданное имя с привкусом терпкого винограда и ночных кабаре.
— А-а-а… ну хорошо… А Павлик как себя чувствует?
— Павлика все время рвет…
— О, господи…
Мама сказала, что у него отравление, но мне почему-то казалось, что Павлик начал курить и поэтому его и рвет. По крайней мере, я очень четко чувствовала запах табака в их квартире, хотя там никто вроде не курит.
— А Игорек чем занят?
— Он сказал, что я буду главной героиней следующей игры, которую он придумывает.
— Прекрасно. А что ты там будешь делать?
— Ловить монстров. Потом один монстр окажется заколдованным принцем, сначала он мне съест руку, но рука потом вырастет и…
У меня начала садиться батарейка в телефоне.
— Варюша, друг мой, ложись и жди меня. Я скоро.
— Ты не скоро, Воскобойникова, и не надейся. Сначала ты мне отдашь все долги, которых набралось — ой-ёй-ёй…
Я постучала по сумке.
— Сколько?
— Не в том месте долги, не в том, — покачал головой Виноградов. — Слушай, ты думаешь, она скоро проспится?
— К утру, наверно…
— Ай… — он досадливо крякнул. — Кость, ты когда купишь аптечку в машину?
— Уже купил, Александр Ефимович. Валидол, аспирин, контрацептивы, бинты, йод.
Виноградовский шофер отличался невероятной наглостью — при его тщедушном телосложении это всегда производило впечатление. Сейчас он сказал это, даже не взглянув на Александра Виноградова. Костя разбил ему две служебные машины и проворонил личный «Мерседес». «Мерседес» угнали средь бела дня — Костя показывал его для продажи. Когда его потом просили описать внешность «Артура», который вскочил в машину и угнал ее, Костя с апломбом объяснял:
— Ну типичный азер! Арменин или чечен… Скорей всего башкир!
Второй потрясающей чертой Кости, особенно при его профессии, был географический кретинизм. Без преувеличения — если Косте нужно было хоть чуть изменить привычный маршрут рабочего дня «Митино — банк — другой банк — ресторан „Пушкин“ или „Труффальдино“— домой в Митино», Костя доставал карту и смотрел:
— Та-а-ак, и где же эта улица Балтийская у нас находится…
К слову, Костя родился и вырос в Москве.
Все обычно спрашивали Виноградова — а зачем ему такой Костя. Не знаю, как другим, мне он объяснял, что Костя — надежный и проверенный человек. И сейчас Виноградов пропустил мимо ушей его реплику и вполне дружелюбно поинтересовался:
— Костик, а есть что-то от похмелья?
— Не-а, — ответил Костя. — Сейчас я этого урода сделаю, — и стал «делать», то есть обгонять задастый «Лендкрузер».
— Тогда притормози у какой-нибудь аптеки.
— Саш, меня что-то укачало, купи мне, пожалуйста, нашатырь.
Виноградов купил в аптеке таблетки от похмелья, упаковку жвачки и нашатырь. Я открыла пузырек, понюхала и лишний раз порадовалась, что я умеренно ем и пью — иначе бы мне сейчас стало не просто душно.
Выходя из машины у своего подъезда, он бросил Косте:
— Завтра утром в восемь пятнадцать.
— А Костя не отвезет меня к маме? — Я спросила на всякий случай, хотя понимала, что планы у него другие, и они мне, как и весь вечер, активно не нравились. Но ведь я именно за этим пришла. Я решила пройти до конца, хотя и не знала — что там, в конце…
Я спросила, Виноградов — улыбнулся.
Неживую Милку мы уложили в гостиной. Я пошла на кухню заварить чай, а Виноградов открыл дверь ванной и пояснил мне:
— Я приму душ.
— Это лестно, — отозвалась я.
— Я как следует помоюсь, — он кокетливо посмотрел на меня и покрутил сильно располневшим за последние годы задом.
— Советую еще сбрить волосы на лобке и подкрасить губы.
— Ты заплатишь за эти слова, Воскобойникова, и даже еще не знаешь, чем и как.
— Неужели я чего-то не знаю о жизни? — самоуверенно отозвалась я.
— Может, ты чего-то не знаешь о себе? — улыбнулся Виноградов.
Он уже почти разделся и красовался в трусах. Я давно заметила — в периоды, когда у него в организме начинается гиперактивность половых желез, он меняет удобные немецкие шорты, дальние родственники наших классических «семейных», на эластичные наглые плейбойские трусы.
Виноградов поплескался в душе, накинул один из своих вонючих махровых халатов — однажды все пять или шесть провалялись постиранные в стиральной машинке несколько дней и затухли. А поскольку у него почти отсутствует обоняние, объяснять ему, почему его халаты лучше выбросить — бесполезно.
— Могу и тебя помыть, — подошел он ко мне и сильно ущипнул за внутреннюю сторону бедра.
— Больно, Саша!
— Сейчас еще не так будет! — ухмыльнулся Виноградов. — Хватит изображать из себя китаянку… Чайные церемонии…
Он вынул чашку из моей руки и подтолкнул меня к ванной.
— Я ждать тебя, что ли, должен?
Понятно, значит, такая сегодня игра. Грубый коварный ковбой. Насильник с громадным, не помещающимся в тугие кожаные штаны, органом удовольствия. Скажи себе: «Я красивая», и так будут думать окружающие. Некоторые… Другие будут думать, что ты чокнутая.
Он смотрел, как я моюсь, но ко мне не прикасался.
— Сейчас, момент, — он вышел из ванной. Я слышала, как он открывает огромный шкаф-купе, перегородивший всю его достаточно просторную прихожую.
— Вот это надень, — он кинул мне какое-то светлое платье и поставил на пол коробку.
Я развернула платье. Похоже, что новое. Или почти… Я с сомнением понюхала платье.
— Никто еще не надевал! Специально для тебя куплено!
— А как же та девушка, новая?
— Мо-ра-то-рий, сказано тебе! Про ту девушку — ни слова! Платье надевай, трусы не надо, вот здесь, — он открыл коробку, — туфли. Тоже новые. У тебя же тридцать девятый размер?
— Всегда был тридцать восьмой, вообще-то.
— Ну ничего, велики — не малы. Надевай.
Он достал белые туфли на высоченной тонкой шпильке. Каблуки и носки туфель были покрыты золотыми скобами.
— Теперь иди сюда, — он с удовольствием поцеловал меня куда-то между шеей и ключицей. — Поставь вот так ногу, на стиральную машинку. — М-м-м… какой ракурс… а вот так… а если наклониться… м-м-м… прекрасно… идем…
