Тонино Бенаквиста - Сага
– Вы думаете, у нее кто-то есть? – спросил я.
– Вряд ли, – пожал плечами Луи. – Однажды вечером я проводил ее до дома, и она пригласила меня выпить кофе.
Наш любимый капитан, тот, кого мы с Жеромом нежно прозвали Стариком, в который раз продемонстрировал нам привилегии, присущие его возрасту. Насев на него, мы заставили его рассказать буквально все о жизни таинственной Матильды, королевы любви.
– Обстановка на редкость банальная – строгая, функциональная и декоративная. Что-то у вас разочарованный вид…
– Естественно, мы разочарованы.
– А вы чего ожидали? Что у нее мебель из розового дерева? Шторы и покрывала в стиле Лауры Эшли? Подушечки в виде сердца?
– Все в цветах, и ни одного лепестка на полу.
– Портреты «Битлз» в прихожей и большущий флакон «Лулу» в ванной комнате.
– Бутылки «Мари Бризар» и шартреза! Огромная плюшевая мышь!
– Огромный портрет Барбары Картленд!
– Вы бредите, дети мои. Ладно, чтобы немного успокоить вас, сообщу, что видел в туалете фотографию сестер Бронте.
Со временем я уже начинаю разбираться в своих партнерах и предугадывать их реакции. Если бы мы не обращали внимания на то, что каждый из нас делает на протяжении десяти-двенадцати часов совместной работы, то нам бы пришлось распроститься со взаимопониманием. Луи вспоминает своего Маэстро по поводу и без повода, но делает это так естественно, приводя столько деталей, что его рассказы невозможно принять за фантазии. Вечерами, когда у нас с Жеромом появляется желание поработать сверхурочно, мы часто говорим об этом. Приходится признать очевидное: Луи на самом деле работал с мэтром. Как, почему, над каким фильмом? Я не осмеливаюсь задавать Луи слишком конкретные вопросы, давая ему возможность раскрывать свое прошлое на манер стриптизерши, которая сама знает, как держать в напряжении публику. Мы рады, что он среди нас, и его положение капитана команды упрочняется с каждым днем. С общего согласия мы полностью доверили Луи все переговоры с администрацией. Именно он занялся нашими контрактами, пытаясь урвать максимум, и вряд ли у кого-то другого это получилось бы лучше. Сегодня утром он получил наконец наши первые чеки и раздал их, как учитель награды. Матильда опустила чек в сумочку, даже не взглянув на сумму. Жером с облегчением вздохнул и поцеловал бумажку. Он больше всех из нашей четверки нуждается в деньгах. По словам Луи, Сегюре пока ничего не может сказать о текстах. Он бегло просматривает эпизоды и передает их ассистенту, который подсчитывает расходы и составляет рабочий план. Вчера начались съемки пилотной серии. Главная цель Сегюре: ежедневно монтировать по сорок пять минут фильма вместо обычных десяти. Что в таком случае можно ждать от качества фильма? Никому не пришло в голову ни представить нам артистов, ни хотя бы показать их фотографии. Мы уверены лишь в одном: все они никому не известны, а три четверти из них едва ли относятся к профессионалам. Сегюре убежден, что «будущие» звезды всегда стараются больше. Он говорит, что с фигурантом, которому дали шанс, можно творить чудеса («Вспомните Мэрилин Монро!»). Каждый актер получает пятьсот франков в день. Водопроводчик за такие деньги не сдвинется с места. Разумеется, мы не рассчитывали на чудо, но у каждого из нас есть в голове дорогие ему тирады, реплики, диалоги, предназначенные в мечтах для Лоуренса Оливье или Анны Маньяни.
– В конце концов, нас наняли точно так же, – замечаю я. – Актерам тоже дают шанс.
Компьютеры уже давно в режиме ожидания, и мы расходимся по своим местам. Тристан, эта «вещь в себе», лежит перед телевизором с пультом в руке. В последние десять дней он почти не встает с дивана, и мы часто забываем о его присутствии. С полузакрытыми глазами, абсолютно неподвижный, в одежде в бежевых тонах он похож на какое-то хладнокровное животное. Тристан смотрит телевизор в наушниках, покорно ест пиццу и сторожит нашу лавочку днем и ночью. Если не хочешь заразиться непреодолимой сонливостью, лучше на него не смотреть. А вообще-то мы даже довольны его присутствием. С тех пор как мне стало известно, что Жером стоит четыре миллиона виртуальных долларов, я отношусь к ним, как к родственникам.
Старик интересуется, не желаем ли мы внести изменения в 4-ю серию. Жером считает, что я поспешил с расследованием Джонаса в отношении таинственной комнаты Френелей, куда так мечтает попасть Милдред. В одном из эпизодов я высказал предположение, что там спрятаны сокровища, но серьезно его не разрабатывал. В конце концов, там может быть что угодно, и совсем не обязательно настоящие деньги, а скорее, нечто, не имеющее к ним отношения. Какая-нибудь ню Ван Гога, ящик Пандоры, забальзамированная мумия, обломок подлинного Креста. Жером предлагает сделать там оружейный склад, оставшийся со времен давно забытой войны. Целый шкаф гранат-лимонок с квадратной насечкой и базук, пылящихся в ожидании своего часа. Луи же видит там что-то большое, занимающее почти всю комнату, например, станок для печатания фальшивых банкнот или тайную лабораторию. Мы сходу отбрасываем идею с лабораторией, потому что у нас уже есть лаборатория Фреда. Матильда еще не высказалась и на мой вопрос, есть ли у нее соображения по этому поводу, отвечает «да», имея в виду: «Да, но это еще слишком неопределенно, я бы предпочла ответить вам в письменной форме».
– О чем вы думаете?
– … Это еще слишком неопределенно, я бы предпочла ответить вам в письменной форме.
– Ладно, пока оставим эту таинственную комнату, – говорит Луи.
– Может, дадим читать друг другу 17-й эпизод? – предлагает Жером.
С самого начала он не испытывает симпатии к Камилле и мечтает от нее избавиться, заменив более колоритной героиней.
– Вот уже четыре серии, как мы возимся с этой шлюхой.
– У нас впереди еще семьдесят шесть, а ты хочешь пришить ее уже сейчас. Не торопись, успеешь.
– Мне кажется, что убирать Камиллу несколько преждевременно, – говорит Матильда. – Джонас должен в нее влюбиться.
– Ну и что? Он может влюбиться в другую. Более…
– Более колоритную?
– Вот именно.
Еще в самом начале Луи хотел сделать из Камиллы персонаж, одержимый тягой к самоубийству.
– Самоубийство дает целый ряд преимуществ: это утонченно, полно смысла и в духе времени.
– Я считаю, что это жестоко – так поступать со студентками философского факультета, – говорит Матильда. – Кто знает, вдруг во время трансляции одна из них будет заканчивать научную работу, оставив включенным телевизор, чтобы не чувствовать себя одинокой в своей каморке.
– У вас буйное воображение, Матильда, вы просто созданы для такой работы.
– Мы отвлекаемся! – восклицает Жером. – Короче, мы заставим ее покончить с собой, это решено. Остается выяснить как.
Он упорствует, но Матильда пускает в ход все, что в ее силах, лишь бы спасти несчастную. Луи предлагает компромиссный вариант: Камилла умрет, если никто из нас троих не сможет ее спасти. Заинтригованный, Жером предлагает всем принять участие в игре и дать предложения по спасению девушки. Луи первым берется за дело, чтобы показать пример.
Сцена 17. Комната Камиллы. Интерьер. Вечер
На Камилле белое платье. Она сидит в кресле-качалке с книгой в руке и смотрит, как за окном опускается ночь. Затем читает вслух отрывок из книги о стоиках. В отрывке речь идет о самоубийстве. Поднявшись, она достает из шкафчика револьвер, взводит курок и вставляет ствол оружия в рот.
Внезапно кто-то стучит в дверь.
Камилла идет открывать, спрятав револьвер за спину. Удивленная, она впускает в комнату своего дядюшку Фреда, который усаживается на кровать с удрученным видом.
Фред – Знаешь, эта штуковина, над которой я начал работать, когда ты была совсем маленькой…
Камилла . Что-то вроде волшебной шкатулки? Устройство, дающее бессмертие тому, кто ее носит?
Фред . Мой прибор должен возвращать к жизни любого человека, умершего не более часа назад. Будь это инфаркт, разрыв аневризмы или серьезный несчастный случай, моя коробочка умеет… как бы это сказать… обеспечить «возвращение назад». Но сейчас, когда я почти добился успеха, то понял, что никогда не увижу прибор в работе.
Камилла . Почему?
Фред . Потому что мне нужно проверить его на человеке, который только что умер.
Камилла . Но в больницах полно умирающих!
Фред (пожимая плечами ). По сравнению с моим изобретением, наша медицина все еще находится на уровне средневековья. Ты хочешь, чтобы меня сожгли как колдуна? Эйнштейн говорил, что побороть предрассудок труднее, чем расщепить атомное ядро. А смерть – высшее таинство. И потом, нужно, чтобы я вначале оказался возле умирающего, а это почти невозможно…
Камилла (очень серьезно ). И кто бы мог послужить для тебя идеальным подопытным кроликом?
