Василий Аксенов - Круглые сутки нон-стоп
Вокруг продолжала бесноваться «Америка рекордов». Две ярчайшие блондинки с классически огромными бюстами висели на плечах Стивена, нашептывая «дарлинг… ю лаки бой… ю чарминг», но ближе к столу, скрестив на груди недвусмысленно тяжелые руки, стояли уже каменнолицые типы в серых костюмах, а в глазах крупье уже светилась холодная насмешка.
Москвич догадался, что произошло, и голос комментатора Болдера Гуизгулиджа подтвердил его догадку:
– Вы видите, леди и джентльмены, очередное крушение еще не родившегося мифа. Железный математический интеллект не выдержал схватки с сиренами Лас-Вегаса. Одиссей из Ю-Си-Эл-Эй, охваченный игорной лихорадкой, проигрывает, проигрывает, проигрывает…
Ужас охватил Москвича. Надо бежать спасать Стивена! Он сжал в кулаке штучку дистанционного управления. Переключились каналы, и на экране телевизора появился он сам. Москвич, распростертый на дурацкой кровати под балдахином. Голос комментатора верещал:
– По пятому каналу мы ведем прямую передачу из спальни мистера Моускуича, напарника мистера Хеджехога по баснословному выигрышу в невадских «пещерах Аладдина». Только что наш сотрудник провел с мистером Моускуичем интервью на тему о сексуальной революции в нашей гемисфере. Сейчас мы намерены… Но что это? Мистер Моускуич проявляет признаки беспокойства, даже паники, он вскакивает, бросается к дверям, наши операторы не успевают за ним, он несется по коридору, оставляя в своей спальне мешки с выручкой. Вы видите эти мешки на своих экранах, леди и джентльмены, там золото, в этих мешках, золото, золото, золото!
Экран телевизора отражался в бесконечных зеркалах «Сизар-паласа», и Москвич, пока бежал, мог видеть себя бегущего и в зеркалах и на экране, а потом и мешки с так называемым золотом, а потом неожиданно…
Беззвучные ночные молнии разодрали небо над пустынным городом, то ли Римом, то ли Лас-Вегасом, в углу экрана закипело листвой под ветром огромное дерево. Вдоль тротуаров громоздились статуи легионеров и центурионов, а между ними робко мелькало белое пятно. Оно приблизилось и оказалось Той Самой в белых одеждах.
Медленно, беззвучно к ней приближался старинный автомобиль. Мелькнули светящиеся глаза, надломились загорелые руки. Изображение исчезло.
Москвич вбежал в лифт.
Через несколько минут ему удалось пробиться к центру событий, к столу с зеленым сукном, за которым бывший математик и интеллектуал Стивен Хеджехог теперь истерически хохотал, словно офицерик в захолустном гарнизоне, бросал карты и дул шампанское.
– Я отыграюсь, Москвич, вы увидите, я отыграюсь! – закричал он, схватил недавнего своего ассистента за плечо, пылая безумными глазами. – Система сломана! Гадина жива! Но я отыграюсь! Увидите, я отыграюсь! Тащите сюда ваши мешки!
Над ними сталкивались краны, слышались проклятья: операторы первого и пятого каналов, встретившись, вели борьбу за пространство.
– Я очень извиняюсь, Стивен, – тихо сказал Москвич, – прошу меня простить за банальный поворот сюжета, но нам сейчас придется рвать когти, и будет погоня с выстрелами и прочей шелухой. Прошу внимания! – произнес он громко. – Мы с мистером Хеджехогом выходим из игры!
Взрыв яростного возмущения был ответом на это заявление. «Америка рекордов» бушевала – священная жертва ускользала из пасти Молоха!
– Вот ключ, – сказал Москвич прямо в «майк», чтобы его услышали повсюду.
– Это ключ от моего номера, а там мешки с золотом, золотом, золотом!!!
Он размахнулся и швырнул ключ куда-то в гущу толпы.
Началась свистопляска, давка, безумие. Не прошло и пяти минут, как игровой зал «Сизар-паласа» полностью очистился.
Исчезли «сирены», преобразился и «Одиссей». Хеджехог опомнился. Через весь огромный зал друзья бросились к выходу, прихватив, разумеется, последний, похудевший, но все-таки еще не тощий мешок с деньгами. Только в дверях их настигли выстрелы. В разных углах гигантской пещеры уютный полумрак разрывался огнем автоматов. Эти первые очереди, однако, прошли мимо, и смельчаки выскочили из отеля под волшебное ночное небо Невады.
Этот город, дорогой читатель, не засыпает никогда. Рестораны, бары, спортзалы, магазины открыты в нем круглые сутки. Нон-стоп. В любое время суток вы можете здесь купить, например, автомобиль любой мировой марки. Ну разве что только «Запорожец» не всегда купите.
Так вот, в магазин фирмы «Порше» ввалились среди ночи двое, швырнули кассиру мешок денег и заказали два спортивных автомобиля по сто пятьдесят «кобыленок» в каждом.
Еще через несколько минут два черных лакированных жука с ревом уже неслись по главной улице Лас-Вегаса мимо слепящих неоновых стен, стремительно приближаясь к городской черте, к огнедышащей даже и по ночам пустыне.
В пустыне, как известно, нередки миражи, и вскоре мираж покинутого города встал впереди слева по курсу нашего Москвича, над холмами-истуканами и деревьями джошуа. Это не удивило и не особенно огорчило его. Огорчило другое – славный его приятель, герой сегодняшней горячей ночки, интеллектуал, бросивший вызов Лас-Вегасу, Стивен Хеджехог тоже постепенно становился чем-то вроде миража. Вначале его автомобиль летел рядом, потом все больше стал отлетать куда-то вбок, потом понесся по параллельной и явно миражной дороге, а затем, бросив уже и эту дорогу, запетлял меж пустынных призраков с явной целью – раствориться в ночи.
– So long! – крикнул ему Москвич. – Take care, Steven!
– Take care, Москвич! – донеслось откуда-то будто из дальних времен, и потомок пилигримов исчез окончательно.
Жалей не жалей, что поделаешь – пришло время Стивену вылететь из сюжета, и он вылетел, хотя, как видим, не без некоторого шика.
Едва он исчез, как появилась погоня. Так и полагалось. Три огромных «джипа» преследовали машину Москвича, но были они, как ни странно, не сзади, а впереди черного, полированного, как пианино, «порше».
Из двух крайних «джипов», заполненных «мафиози», прямо в упор, в лицо Москвичу шла интенсивная, но почему-то неопасная стрельба. Из «джипа»– коренника не стреляли. Там стоял, повернувшись лицом к нашему герою, сереброкудрый красавец Босс в римской тоге. Он пел, оглашая всю пустыню своим чудеснейшим баритоном:
Born free!As free as a wind blows,As free as a grass grows…Born free!
ДВИЖЕНИЕ И СТИЛЬ
Осенью 1967 года, то есть около восьми лет назад, в Лондоне я впервые увидел хиппи. Тогда они только начинались как наиболее эксцентрическое выражение новой молодежной культуры. Культура возникала спонтанно, никто, конечно, ее не насаждал, она зарождалась в пабах Ливерпуля, где впервые ударили по струнам Джон Леннон, Джордж Гаррисон, Ринго Старр и Пол Макартни, в маленьких лавчонках Мэри Квант вдоль знаменитой Кингз-роуд в Челси.
Тысячи страниц уже написаны об этом, и совершенно четко установлено, что молодежь протестовала против кастовых основ буржуазного общества. Мэри Квант взмахом ножниц открыла девочкам ноги. Парни-портные с Карнеби-стрит, что в двух шагах от Лондонского Сити, заполненного черными сюртуками, котелками и брюками в мелкую полоску, шили немыслимо яркие рубашки и галстуки, невероятной ширины джинсы… Все танцевали и пели новую поп-рок– музыку.
Из Калифорнии приплыли первые хиппи, нечесаные, лохматые, в бубенчиках бусах, браслетах. Тогда о них говорили на всех углах и во всех домах. В Лондоне той осенью был особый, какой-то предреволюционный аромат. Кажется, Стендаль писал – несчастен тот, кто не жил перед революцией. Быть может, каждое новое молодое поколение томится от желания жить в такое время. Несколько месяцев назад прошел по экранам фильм Антониони «Blow-up», в котором он показал новый молодой Лондон и дал ему кличку swinging, что значит приблизительно «пританцовывающий, подкручивающий». «Бабушка Лондон» становился Меккой мировой молодежи.
Я, помню, очень жаждал посетить все эти гнездовья, и, конечно, не только потому, что все еще считал себя «молодежным писателем», но и потому, что чувствовал ноздрями, ушами, глазами, всей кожей пьянящий воздух перемен.
Там было весело тогда, в ноябре 1967-го! На маленькой Карнеби-стрит в каждой лавочке танцевали и пели под гитару. На Портобелло-роад вдоль бесконечных рядов толкучки бродили парни и девочки со всего мира и в пабах и на обочине пили темное пиво «гиннес» и говорили, бесконечно говорили о своей новой новизне. Тогда у меня была в руках хиппозная газета «IT»[13], и я переводил оттуда стихи про Портобелло-роад:
Суббота, фестиваль всех оборванцев-хиппи.На Портобелло-роад двухверстные ряды,Базар шарманщиков, обманщиков, адвокатов и акробатов, турецкой кожи, индийской лажи, испанской бахромы, и летчиков хромых, и треугольных шляп у мистера Тяп-Ляп, томов лохматой прозы у мистера Гриппозо, эму и какаду…Я вдоль рядов иду.Я чемпионка стрипа, в носу кусты полипов, под мышкой сучье вымя, свое не помню имя…Здесь пахнет Эл-Эс-Ди, смотри не наследи!
Мы шли в «Индиго-шоп», магазинчик и идейный центр hippies movement. Вот именно movement, движение – так они и говорили о себе.
