Ричард Хьюз - Лисица на чердаке
Впервые за много лет он снова назвал ее «Мэгги»! Миссис Уинтер приподняла с колен свои пухлые белые руки, свела вместе кончики пальцев и в задумчивости уставилась на них.
— Да, конечно, времена меняются, — сказала она.
Мистер Уонтидж закрыл глаза.
Внезапно он открыл их снова: Полли карабкалась к нему на колени. Полли была единственным существом во всем доме — от парадного хода до черной лестницы, — которое осмеливалось так бесцеремонно вторгаться в эту священную обитель.
— Я пришла! — без особой нужды заявила она и добавила: — У этого Джимми на голове корона!
— Осторожней, цыпленочек, — сказал мистер Уонтидж. — Не забывай про мою больную ногу.
— А что с твоей ногой? — спросила Полли.
— У нее там внутри кость! — трагически сообщил дворецкий. — А ведь Минта будет тебя искать, — добавил он, и его выпуклые глаза лукаво блеснули.
— Ну да, будет! — восторженно подтвердила Полли. — Будет искать всюду-всюду!
— Будет рыскать по всему дому! — продолжал мистер Уонтидж. — И кому-то не поздоровится, если она обнаружит тебя здесь!
Но мистер Уонтидж знал — и Полли знала тоже, — что в эту святая святых даже Минта никогда не посмеет вломиться.
Мысли миссис Уинтер перенеслись к мистеру Огастину: она думала о нем с нежностью. Вот ведь, брат и сестра, а до чего же они разные — он и Хозяйка! И при этом, однако, обожают друг друга. Какая жалость, что он сам обрек себя на такой странный образ жизни — ничего путного из этого не получится, нельзя забывать о своем Положении, это никому не проходит даром… И ведь душа-то у него добрая: сколько он сделал хотя бы для старухи матери Неллиного Гвилима, сколько труда положил, чтобы устроить ее где-то в своих владениях, после того как в тех местах, где она родилась — и до чего ж она о них тосковала, — стали сооружать водонасосную станцию. Мистер Огастин на самом деле лучше, чем старается казаться, бывают такие люди…
Но тут у миссис Уинтер заурчало в животе, и она поглядела на часы. И в ту же секунду раздался ожидаемый стук в дверь, она распахнулась, и в комнату ворвался гул молодых голосов, простонародный говор, взрывы заливистого смеха, и на миг в раме дверного проема, как в кадре, возник образ «этого Джимми» с гофрированной бумажной короной от свиного окорока на голове и с длинной, как скипетр, вилкой для гренков в руке, отплясывающего в кругу целого роя «этих девчонок».
Лили, пятнадцатилетняя судомойка, разрумянившаяся, с не погасшим еще веселым блеском в глазах, внесла, как было заведено, поднос с чаем, горячие, прямо с пылу с жару, булочки с маслом и вишневый пирог.
— Хочешь кусочек сладкого пирога, детка? — спросила миссис Уинтер Полли. Даже глазированные вишни в пироге были из мелтонского сада и собственного, миссис Уинтер, приготовления. Но Полли отрицательно покачала головой. От простуды у нее испортился аппетит. Чтобы вознаградить себя, она начала совать руку во все по очереди карманы мистера Уонтиджа, надеясь обнаружить там что-нибудь интересное. А он стал осторожно разжимать ее пальчики, стараясь высвободить свои очки. Однако она настояла на том, чтобы собственноручно водрузить их ему на нос.
Миссис Уинтер тоже надела очки, так как на чайном подносе лежало, как всегда, еженедельное письмо от ее младшей сестры Нелли… Бедняжка Нелли! Самая большая умница в семье, и как жестоко обошлась с ней судьба. Впрочем, у Нелли есть зато крошка Рейчел, ее утешение…
Применительно к самой миссис Уинтер слово «миссис» было лишь престижным символом ее профессионального положения, вроде как «доктор» или «преподобный», а Нелли была женщиной замужней. Она вышла замуж очень рано за валлийского паренька, работавшего на рудниках, но готовящегося стать священником. Способный был малый, да только сызмальства какой-то хилый. Нелли обвенчалась с ним, как только ему предложили приход в долине Ронты.
Когда началась война, его не призвали, потому что он был священником, и как же Нелли радовалась тогда! Но только и ей пришлось хлебнуть лиха. В пятнадцатом году — третий год они тогда были женаты — у них родился первый ребенок. Уродец с большой головой! Головная водянка… Через полгода он умер, когда Нелли уже снова была в положении.
И словно мало было у нее тогда тревог — все думала: каким он родится, второй ребенок? — а тут еще Гвилим (такое у него было чудное имя) подлил масла в огонь. Он вдруг повел себя как-то странно. Решил, что это бог покарал его за какие-то грехи и, значит, надо искупить свой грех, иначе и второй ребенок родится уродом.
Негоже ему, видите ли, сидеть на своем тепленьком местечке в долине Ронты и под тиканье церковных часов проповедовать слово божье, в то время как другие умирают на фронте! Вот что он себе в голову вбил. Но армия не нуждалась в лишних священниках, и тогда он сказал, что пойдет санитаром. Носилки-то он сможет носить. Он это, понимаете ли, делал ради будущей маленькой Рейчел и потому не мог даже подождать, пока она родится. Нелли не сумела его удержать.
Ничего не могли поделать с ним и его собратья священники, — они все были большими пацифистами и здорово обозлились: что таскать носилки, что стрелять в людей — это все едино, говорили они, и, если он наденет военную форму, такую или этакую, обратного пути в церковь ему уже не будет. И когда он все же пошел на фронт, они выгнали Нелли из пасторского дома. Не желали они, чтобы этот солдатский ублюдок родился там.
Когда пришла пора отнять Рейчел от груди, Нелли поступила на работу в приют для военных сирот в Глостере.
А Рейчел подрастала — такое маленькое сокровище! Смышленая, как обезьянка, и хорошенькая, как ангелочек. Не удивительно, что мать в ней души не чает! Миссис Уинтер даже пугала порой эта неистовая, яростная привязанность Нелли к ребенку, но, впрочем, и сама она не могла не восхищаться этой чудесной малюткой и тоже души в ней не чаяла.
15
Вот почему для миссис Уинтер Полли не могла стоять на таком высоком пьедестале, как для всех остальных обитателей замка: ведь миссис Уинтер невольно сравнивала Полли с маленькой Рейчел, дочкой Нелли. Полли была славная девчушка, спору нет, но не сказать, чтобы какая-то особенная.
Правда, Рейчел была годом старше Полли, но и куда умнее, куда красивее, да и характером куда лучше. Настоящая маленькая фея. А уж фантазии у нее! Послушать только, что она выдумывает! Письма Нелли всегда полны были удивительными «высказываниями» маленькой Рейчел, и тетушка не могла удержаться — каждый раз читала их вслух мистеру Уонтиджу.
У Полли же никаких таких замечательных высказываний, которые стоило бы записывать в тетрадку, не было. И все-таки, она, подрастая, будет всегда получать от жизни больше… Миссис Уинтер не могла избавиться порой от ревнивого чувства, но старалась подавить его в себе. Полли ведь не виновата, что родилась в сорочке; глупо и несправедливо было бы вымещать это на ней.
Когда Гвилим возвратился домой с фронта, священники сдержали свое слово: они не пожелали даже видеть его. Ему пришлось взять приход с крошечной миссионерской церковью в Глостере, возле доков. И тут на их семью опять навалились беды. Теперь, через шесть лет после рождения Рейчел, Нелли понесла снова. Ей это совсем было ни к чему, и она никак не могла освоиться с мыслью, что у нее будет еще ребенок.
Правду сказать, Нелли так была поглощена своей маленькой Рейчел, что о другом ребенке и думать не хотела! Казалось, она прямо-таки возненавидела его за то, что он вроде как посягал на место в ее сердце, которое по праву должно принадлежать одной Рейчел.
А кроме того, у нее была еще и вполне резонная причина считать, что этому ребенку вовсе не следует появляться на свет. Ведь что бы там ни говорили доктора, чахотка, как каждому известно, передается по наследству, а полгода назад Гвилим начал харкать кровью.
Сейчас Гвилим лежал в санатории, и Нелли снова предстояло рожать без него, только на это раз она не испытывала к будущему ребенку ничего, кроме ненависти, и была уверена, что он родится чахоточным, если еще не уродом, как первый.
Вот почему у миссис Уинтер был такой озабоченный вид, когда она, вскрыв конверт, доставала оттуда аккуратно исписанный листок линованной бумаги. Но вести в общем-то были неплохие. От Гвилима пришло письмо: он поправляется, чувствует себя много лучше, доктора, наверное, скоро отпустят его домой. У Нелли тоже все в порядке, она здорова; со дня на день можно ожидать, что начнутся роды. Что-то на этот раз никаких «высказываний» маленькой Рейчел… Да, конечно же! Ведь Рейчел отправили погостить к бабушке. Доктор настаивал, чтобы Нелли — хотя ей это совсем не по карману — легла рожать в больницу, и она неделю назад отослала ребенка к свекрови.
Миссис Уинтер опустила письмо на колени и принялась размышлять. Она была растревожена — но не письмом, а тем, что творилось у нее в душе. Почему, вместо того чтобы попросить у миссис Уэйдеми разрешения привезти сюда ребенка на недельку-другую, она допустила, чтобы Рейчел отправили к бабушке, которая вовсе этого не жаждала? Миссис Уэйдеми охотно дала бы согласие, в этом можно не сомневаться — у нее доброе сердце, и к тому же она была бы только рада, что у Полли появилась подружка. Нет, не это остановило миссис Уинтер, а что-то другое, в чем ей не хотелось признаться даже самой себе.
