Ахто Леви - Бежать от тени своей
Нет, такой глупости за всю свою разнообразную практику Кент не совершал… Нужно было ему это пальто, как Эйфелева башня! Он просто одурел тогда. Всякий бы одурел, если бы выпил три бутылки портвейна да еще наглотался каких-то таблеток. Уходя из кафе, вместо своего новенького плаща (гардероб обслуживался посетителями) он надел дамское манто и шел по улице, пока его не схватили. В результате – пять лет! Смешно и грустно! Ну нет! Теперь, раз уж начало везти, повезет до конца.
Кент спросил у соседа, как можно добраться до Пицунды, и узнал, что автобуса в такой поздний час не будет.
– Надо ждать до утра или поищите такси, – рекомендовал сосед.
Самолет пошел на снижение, затем вздрогнул, затрясся на земле. Все завершается, кажется, должным образом: подается трап, и вот их ведут в сторону аэровокзала, впереди идет такая же колонна от другого самолета. Смешно смотрится, так и хочется крикнуть: «Эй? Откуда этап?»
Наконец Кент оказывается на привокзальной площади, где тщетно пытается отыскать такси в Пицунду. Шоферы немногочисленных машин как ошалелые выкрикивают незнакомо звучащие названия, но в Пицунду никто не едет. Наконец один, черный, спросил:
– Сколько дашь? Пятерку давай, и поехали!
Оказывается, он «частник», живет в Пицунде, так что ему все равно туда ехать. Едут. Лихо едет этот черный. Гонщик! Позже Кент понял, насколько ему повезло, что ехали ночью и ничего не было видно, а то натерпелся бы страху, не дай бог!
Черный оказался молчаливым, на вопросы отвечал неохотно. Кент поинтересовался сначала погодой.
– Хорошая погода, – ответил черный.
– Как насчет фруктов? – спросил Кент.
– Навалом. Кушай, пожалуйста, – ответил черный.
И опять молчит. Ну, о чем с ним поговоришь?
Вспомнил.
– А девочки?… – рискнул Кент и хихикнул, как дурачок. – Хорошенькие есть?
– Кому есть, кому – нет! – буркнул черный и так резко рванул налево, что Кент чуть не вылетел в правую дверь (если бы он видел, что было за дверью!).
Напоследок Кент спросил:
– Вы не могли бы подвезти меня к гостинице?
– Гостиница нету, – равнодушно ответил черный.
В Пицунде – непривычно теплая, черная ночь, полная душистых запахов хвои, моря и чего-то незнакомого, приятного. Кент снял плащ, совершенно неуместный здесь, свернул и сунул в выданный Николаем Петровичем чемоданчик.
Куда идти? В каком направлении? Вокруг сновали люди в легких платьях, в сандалиях, босоножках – чудеса, да и только! Там, откуда он прилетел, почти зима. Здесь… женщины ходят без чулок. Разве еще недавно он не дрожал от пронизывающего холода в тайге?… Вопрос ночлега здесь не проблема – можно устроиться под любым кустом, лишь бы не было дождя. Но откуда ему взяться в таком невероятно чистом небе, в котором звезды словно россыпь золотых самородков?
Кент обратился к одному прохожему с просьбой указать, где расположен совхоз, на территории которого находились описанные Лючией «теремки». Тот сказал, что совхозы везде вокруг Пицунды, а до домиков, которые он называет «теремками», – километра два ходу. Кенту объяснили, как к ним пройти, и он отправился искать их и, наконец, нашел. «Теремки» стояли в зелени, словно в лесу. Их территория была обнесена невысоким миролюбивым забором. Нашел калитку, вошел и растерялся: маленькие домики заполняли большое пространство, они расположились рядами по обеим сторонам бесчисленных дорожек. В котором же из них – она? На ее письмах не был указан обратный адрес с номером дома – просто название совхоза, турбазы и ее фамилия. Значит, предстояло ждать утра, чтобы узнать в конторе или у людей, здесь живущих.
Кент приуныл, но делать было нечего. Вышел из городка «теремков», побродил вокруг и направился по мощеной дорожке в ту сторону, откуда доносился необычный для него гул морского прибоя. И вот оно – море!
Он стоял на гравии, заменявшем здесь, видимо, песок, и смотрел на черные волны, атакующие берег исступленно, неустанно, – благодать! Пахнет морем и соснами. Его воображение снова рисует пленительную картину, он видит, как выходит из этих шипящих черных волн бронзовая богиня…
О господи! Ради этого, в предвидении такого мгновения стоит мерзнуть и голодать в какой угодно тайге, в любых дебрях!..
Еще какое-то время он слушал шум прибоя, потом вернулся к «теремкам». Устав бродить, устроился в укромном месте на скамейке под каким-то деревом, но уснуть не удалось. Встал, снова отправился бродить. На одном из перекрестков вдруг очутился в небольшой толпе людей, мужчин и женщин, невесть откуда взявшихся, обнимающихся, целующихся. Какая-то дородная женщина схватила его за лацкан пиджака и крикнула по-пьяному задорно:
– Чего бродишь-то, молодой-красивый? Давай с нами чачу пить!
– Давай, давай! – кричали и остальные.
Кента подхватили под руки, куда-то повели. Вскоре пришли к двухэтажному дому, поднялись, распевая и крича, по наружной лестнице на второй этаж в просторное помещение. Здесь был накрыт стол: всего навалом – и винограда, и яблок, и персиков, и помидоров, всевозможных салатов, жареных уток, мутной чачи. Не успел он моргнуть глазом, как оказался сидящим рядом с дородной женщиной, и уже наливают ему чачу, а перед его носом на тарелочке источает аромат утка. Выпивают, за что – неизвестно. Только позднее он узнает, что провожают директоршу московского гастронома с мужем, похожим на общипанного цыпленка. Супруги завтра улетают в Москву – уже два дня длятся проводы. Так познакомился Кент с абхазским гостеприимством.
Понемногу один за другим выходят из-за стола. На одном из присутствующих отлично сшитый костюм. Пожалуй, Кенту в самый раз. Наказать бы за беспечность… Бог с ним, пускай пока носит… Последними уходят директорша с Цыпленком. Кент с удивлением констатирует факт, что сидит за столом в одиночестве. Только что шумели, кричали, а тут… в другой комнате раздается храп; сначала храпел один кто-то, затем к нему присоединились, и пошло… Что за люди! Хоть бы «до свидания» сказали или что-нибудь в этом роде!..
Осмотрелся, высматривая, где бы и ему расположиться, – негде.
Увидев зеркало, достал бритвенные принадлежности, нашел горячую воду и побрился. Явиться взору Лючии нужно в лучшем виде. На прощание – еще стопочку, и привет этому дому. На улице как-то вдруг рассвело. Утро настало.
Глава 10
Кент нашел контору, в ней человека, показавшего «теремок» Лючии, – в точности такой же, как и все другие. Он оказался заперт. Кент стучал-стучал, никто не открыл. Прошла женщина с ведром, спросила:
– Вы кого ищете? Люську? Ее нету.
«Люську»?… Впрочем, здесь она, конечно, может именоваться и Люськой…
– Вы не знаете, – спросил женщину с ведром, – когда она вернется?
– В обеденный перерыв придет, – ответила женщина. – Она сегодня рядом работает. Можете пойти сейчас к ней, здесь недалеко, трубу приваривают…
Она объяснила, как пройти, – оказалось действительно рядом, с полкилометра, в поле. Кент издали увидел нескольких рабочих, склонившихся над люком канализационного колодца. С замиранием сердца подошел к ним, думая найти среди них женщину. Наконец сообразил, что она, наверное, в колодце. Спросил:
– Скажите, где сейчас Лючия? – и тут же поправился: – Люська…
– Люська! – крикнул в люк один из рабочих. – Тут к тебе…
– Сейчас! – послышался хрипловатый голос.
Минут через пять из люка вылезла крупная женщина с широкой недоброй физиономией, в брезентовых штанах и куртке, со сварочным аппаратом в руках. Боже мой!..
– Э-э… вы Лючия? – спросил Кент, заикаясь.
– Что еще за Лючия? – недоуменно спросила женщина прокуренным голосом.
– Видите ли, я… как бы это сказать… я с вами переписывался. Я – Феликс!..
Глаза ее широко раскрылись. Она удивленно смотрела на Кента.
– Неужто?! – вскричала обрадованно. – Мужики! – обратилась к рабочим. – На сегодня баста! Скажите там прорабу что хотите, но ко мне родственничек приехал…
Она бросила аппарат и протянула Кенту здоровенную лапу. Вот так богиня!
Идеалы – вещь хорошая, но встречаются они, видимо, довольно редко. Поэтому лучше уж стремиться к реальному и мечтать о доступном, имея о нем собственное представление и не веря представлениям других. Сама себе она, может, и казалась такой, какой ей хотелось себя видеть. Наверное, и Кент кажется себе красавцем, но неизвестно, что думает об этом она?
Кент изобразил на лице улыбку и выдавил из себя какие-то приветливые слова, уместные при встрече «родственных душ». Они пришли в «теремок», и, не стесняясь его присутствия, Лючия-Люська начала стаскивать с себя брезентовую оболочку. Извинившись, он отвернулся, чтобы дать ей возможность переодеться.
«Самое лучшее сейчас – видеть ваши глаза», – вспомнились ему строки из ее письма. «А для меня самое лучшее было бы сейчас дать отсюда тягу!» – подумал он…
– А вы точно такой, каким я вас представляла, – было первое, что она сказала, когда Кент повернулся к ней.
