Джон Ле Карре - Песня для зебры
— Его страховка, не забудьте, Джек, за ваш счет, не за наш. Все риски, будьте добры, плюс расходы в случае болезни при исполнении и возвращение в страну при первой возможности. Чтобы на нас тут ничего не повесили. Мы всегда к вашим услугам, Джек. Только помните: выходя с нами на связь, вы всякий раз тормозите процесс. Вон он, по-моему, уже поднимается по лестнице… Не так ли, Сальво? — Он уже отключился. — Так, а теперь, сынок, послушай-ка меня внимательно. Нам с тобой в кратчайшие сроки предстоит окончательно повзрослеть. Бриджет поможет тебе сменить одежду. Шикарный у тебя смокинг, даже жаль его снимать. Долгий же путь прошли смокинги со времен моей молодости. В наше-то время на ежегодном конкурсе певцов выбор был между черным и черным. А в таком, темно-вишневом, разве что дирижер джаз-оркестра мог щегольнуть. Ну как, жене небось уже все рассказал? Сверхсекретное, мол, задание получил, высшей степени важности, на карте — судьба страны, и так неожиданно, а?
— Ни слова, сэр, — твердо ответил я. — Вы велели не говорить, я и не сказал. А смокинг купил специально для ее вечера, — добавил я, поскольку, что бы там ни было с Ханной, хотел сохранить его веру в мою супружескую благонадежность, пока не настанет момент сообщить ему об изменившихся обстоятельствах.
Молодая женщина, которую он назвал Бриджет, подошла ко мне поближе и принялась меня внимательно разглядывать, прижав к губам лакированный ноготок. Ее жемчужные сережки и дизайнерские джинсы были явно куплены не на зарплату. Она покачивала бедрами в такт своим мыслям.
— А какая у нас талия, Сальвик? Тридцать два дюйма вроде как…
— Вообще-то тридцать. — Ханна говорила, что я слишком худой.
— А шаг, случайно, не помнишь?
— Тридцать два было, когда последний раз проверял, — парировал я, копируя ее шутливый тон.
— Ворот?
— Пятнадцать.
Она исчезла в коридоре, а я вдруг обнаружил, что хочу ее до безумия, и удивлялся, пока до меня не дошло, что это всего лишь отзвук моего влечения к Ханне.
— У нас тут для тебя настоящее дело, сынок, — торжественно объявил мистер Андерсон, засовывая мобильник в нагрудный карман. — На сей раз не отсидеться тебе, боюсь, в уютном закутке, прослушивая мир с безопасного расстояния. Тебе предстоит лично познакомиться кое с кем из этих бандитов и по ходу дела постоять за интересы родины. Ты, надеюсь, не против сменить личность? Говорят, каждого человека в какой-то момент жизни посещает желание стать кем-то другим.
— Ничуть не против, мистер Андерсон. Если, по-вашему, это необходимо. Наоборот — очень даже хочу. — За последние сутки я уже успел стать кем-то другим, можно и еще раз, какая разница? — А от кого мы теперь спасаем человечество? — спросил я, тщательно скрывая возбуждение за напускной беспечностью. Однако, к моему удивлению, мистер Андерсон отнесся к моим словам с полной серьезностью и некоторое время молчал, прежде чем в свою очередь задать мне вопрос.
— Сальво…
— Да, мистер Андерсон?
— Ты ведь не побрезгуешь запачкать руки, если понадобится, ради правого дела?
— Так я вроде уже… ну, в известном смысле, — быстро поправился я.
Поздно. На чело мистера Андерсона набежала тучка. Он придавал большое значение нравственной цельности Говорильни и не терпел инсинуаций в ее адрес, особенно от меня.
— До сих пор, Сальво, ты выполнял крайне важную, но оборонительную роль на благо нашей осажденной со всех сторон родины. Но начиная с сегодняшнего вечера ты переводишь игру на поле противника. Выходишь из обороны и… — он призадумался, подбирая точную формулировку, — наносишь превентивный удар. Мне показалось, или ты не горишь желанием переступить эту черту?
— Ничего подобного, мистер Андерсон. Если, как вы говорите, дело правое, я с удовольствием. Но только на два дня, — добавил я, не забывая о Ханне, ради которой мне не терпелось радикальным образом изменить свою жизнь. — Максимум на три.
— Должен, однако, предупредить тебя, что с того момента, как ты выйдешь отсюда, само твое существование окажется под вопросом — с точки зрения правительства ее величества. Если ты по какой-либо причине будешь раскрыт — или, как у нас говорят, засветишься, — тебя без зазрения совести оставят на произвол судьбы. Усвоил, сынок? Видок у тебя нездешний какой-то, извини за выражение.
Бриджет принялась своими изящными, ухоженными пальчиками потихоньку стягивать с меня смокинг, не догадываясь, что совсем рядом, за стенкой моего черепа, мы с Ханной, чуть не сваливаясь на пол с дивана, срываем друг с друга остатки одежды, чтобы еще раз заняться любовью.
— Усвоил, мистер Андерсон, так точно! К исполнению принято, — весело, хоть и немного запоздало, отреагировал я. — А какие языки понадобятся? Нужна ли специальная терминология? Может, мне забежать домой, в Баттерси, прихватить кое-какие справочные материалы?
Судя по его поджатым губам, мое предложение ему не понравилось.
— Спасибо, Сальво, но это остается на усмотрение твоих временных работодателей. Мы не посвящены в подробности их планов, что нас вполне устраивает.
Бриджет отвела меня в полутемную спальню, но со мной заходить не стала. На незастеленной кровати были разложены две пары подержанных спортивных брюк из серой фланели, три заношенные рубашки, нижнее белье из благотворительного фонда, носки и кожаный ремень с обшарпанной хромированной пряжкой. Под кроватью на полу валялись три пары обуви, тоже не новой. На двери болтался на вешалке убогий спортивный пиджак. Снимая парадную одежду, я вновь учуял отголоски аромата Ханны. В ее крошечной комнатке не было даже умывальника. А душевые на другой стороне коридора были заняты уходящими на дежурство медсестрами.
Самая приличная пара обуви оказалась самой неудобной. И все же я выбрал именно ее, опрометчиво позволив тщеславию взять верх над здравым смыслом. Пиджак оказался из добротного твида ручной выделки, с совершенно железными подмышками, и едва я повел плечами вперед, как воротник врезался мне в шею. Назад — и мне будто надели наручники. Нейлоновый галстук оливкового цвета дополнил унылую картину.
Вот тут на какое-то мгновение я пал духом, так как от матери-конголезки, не иначе, унаследовал пристрастие к хорошим портновским изделиям, умение ценить цветовые сочетания и эффектно носить одежду. Загляните ко мне в портфель в любой рабочий день, и что вы обнаружите, помимо записей допросов свидетелей, конспектов, вспомогательных материалов и ордеров на депортацию? Правильно: бесплатные глянцевые журналы, рекламирующие самую дорогую мужскую одежду, вещички, на которые мне за дюжину жизней не заработать. И до чего я докатился…
Вернувшись в гостиную, я увидел, как Бриджет быстро строчит в большом блокноте, составляя опись моих вещей: один ультрасовременный мобильник — супертонкий, из матированной стали, с встроенным фотоаппаратом; одна связка ключей от дома; одно водительское удостоверение; один паспорт гражданина Великобритании, который я всегда ношу с собой — то ли из гордости, то ли по причине некоторой неуверенности в себе; один тощий бумажник из натуральной кожи, содержимое — сорок пять фунтов наличными плюс кредитные карточки. Повинуясь чувству долга, я вручил Бриджет последние свидетельства моего былого великолепия: парадные брюки, еще даже не помятые, галстук-бабочку от “Тернбулл энд Эссер”, гофрированную парадную белую рубашку из лучшего барбадосского хлопка, мои чудесные запонки из оникса, шелковые носки, лакированные ботинки. Не успел я завершить эту мучительную процедуру, как мистер Андерсон вновь включился в дело:
— А не знаком ли тебе, случайно, Сальво, некий Брайан Синклер? — Вопрос прозвучал как обвинение. — Ну-ка, подумай хорошенько. Синклер? Брайан? Да или нет?
Я заверил его, что впервые услышал эту фамилию несколько минут назад, когда он сам назвал ее, разговаривая по телефону.
— Вот и славно. Итак, с этого момента и на следующие двое суток Брайан Синклер — это ты. Заметь удачное совпадение инициалов — Б. С. При работе под прикрытием золотое правило — оставаться как можно ближе к реальности, насколько позволяют условия операции. Бруно Сальвадора больше нет, есть Брайан Синклер, переводчик-фрилансер, выросший в Центральной Африке, сын горного инженера, временно нанятый международным синдикатом, зарегистрированным на Нормандских островах, чью главную задачу составляет распространение передовых методов ведения сельского хозяйства в странах третьего и четвертого мира. Будь любезен, скажи, не будет ли это представлять для тебя трудности?
Я не огорчился, но и в особенный восторг не пришел. Тревога мистера Андерсона оказалась заразительной штукой. Напрашивалось подозрение, что и у меня должны быть причины для беспокойства.
— Я их знаю, мистер Андерсон?
