Вуди Аллен - Побочные эффекты
— Мне нужен стул, больше ничего, — объяснял он отцу. — Я вовсе не боюсь сутулости, просто, когда хочешь немного передохнуть и кладешь ноги на стол, тут же падаешь.
— Ничтожество, — с презрением процедил отец. — Если бы тебя ценили, ты бы давно сидел.
— Как ты не понимаешь! — воскликнул Ф. — Мне только надо поговорить с господином министром. Но он очень занят. Я несколько раз заглядывал к нему в окно и видел, что он разучивает чарльстон.
— Станет министр с тобой разговаривать! — усмехнулся отец, наливая себе хересу. — У него нет времени на жалких неудачников. Между прочим, я слышал, что Рихтер теперь сидит на двух стульях. Один рабочий, а другой так, для забав.
Рихтер! Этот тупой зануда, у которого долгие годы был роман с женой бургомистра, пока она об этом не узнала! Раньше он служил в банке. Однажды обнаружилась недостача, и Рихтера обвинили в растрате, но потом выяснилось, что он эти деньги съел. «Пахнут хорошо, а на вкус так себе, правда?» — сказал он следователю как ни в чем не бывало. Его вышвырнули из банка, а вскоре взяли в контору, где служил Ф. Здесь, узнав, что у Рихтера беглый французский, ему доверили всю парижскую бухгалтерию. Через пять лет выяснилось, что он не знает по-французски ни слова, а просто несет ахинею, грассируя и гундося. Был скандал, но Рихтер умудрился вернуть себе расположение начальства. Он убедил всех, что можно удвоить доходы, если просто отпереть парадную дверь и разрешить клиентам заходить внутрь.
— Молодчина Рихтер! — сказал отец Ф. — Такой не пропадет. А ты будешь вечно ныть и пресмыкаться, как склизкий червяк, пока тебя наконец не раздавят.
Ф. поблагодарил отца на добром слове, а вечером почувствовал беспричинную подавленность. Он решил, что надо бы сесть на диету и привести себя в порядок. Не то чтобы Ф. раздобрел; но по многочисленным намекам было понятно, что в некоторых кругах его могут считать чересчур осанистым. «Отец прав, — подумал Ф. — Я в самом деле мерзкая тварь. Гнусное насекомое. Неудивительно, что Шнабель пшикнул в меня „Рэйдом“, едва я заговорил о прибавке! Жалкий червяк, мерзкий перед миром и людьми. Меня надо раздавить или бросить на растерзание шакалам. Я должен жить под кроватью, в пыли, у плинтуса, а лучше — выколоть себе бесстыжие глаза. Решено, завтра сажусь на диету».
Ночью ему снились радостные сны. Он был худым и стройным и легко влезал в смелые новенькие слаксы, какие могут позволить себе только мужчины особого сорта. Ему снилось, что он с дивным проворством играет в теннис и кружится в танце с фотомоделями на модной вечеринке. И наконец, он степенно шел по фондовой бирже под арию тореадора, совершенно голый, и говорил: «А неплохо, да?» Наутро Ф. проснулся окрыленный и почти месяц строго соблюдал диету. Сбросив семь кило, он не просто почувствовал себя лучше: ему даже показалось, что судьба переменила к нему отношение. Однажды секретарь уведомил:
— Сегодня господин министр примет вас.
От счастья Ф. едва не утратил дар речи. Его проводили в высочайший кабинет и представили.
— Я слышал, вы сидите на белковой, — сказал министр.
— Только постное мясо и салат, — отвечал Ф. — Иногда рогалик, но, само собой, никакого масла и вообще никаких жиров.
— Впечатляет, — сказал министр.
— Я не только стал внешне более привлекательным, но также существенно сократил риск сердечно-сосудистых заболеваний и диабета.
— Само собой, само собой. — В голосе министра послышалось нетерпение.
— Полагаю, теперь мне можно было бы поручить известные обязанности, — сказал Ф. — Разумеется, если я удержу вес.
— Подумаем, — ответил министр. — Подумаем. А как же кофе? — спросил он прищурившись. — Пополам со сливками?
— О нет. Две ложечки обезжиренного молока. Поверьте, господин министр, с некоторых пор я не ищу в еде удовольствия.
— Браво, браво. Ну что ж, мы еще побеседуем с вами.
В тот же вечер Ф. разорвал помолвку с фрау Шнайдер. Он написал ей, что после такого падения уровня триглицеридов в крови их мечтам не суждено сбыться. Он умолял понять и простить и обещал, что, если холестерин когда-нибудь поднимется выше ста девяноста, сразу же позвонит ей.
А потом случился тот обед со Шнабелем. Собственно, для Ф. — легкий второй завтрак: персик и творожок. На вопрос, зачем он все-таки приглашен в кафе, Шнабель снова ответил уклончиво:
— Просто неплохо бы обсудить возможные варианты.
— Варианты чего? — удивился Ф. Он в самом деле не знал, что и подумать. Быть может, о чем-то забыл?
— Да чего угодно. Нынче все так неопределенно… Честно говоря, я даже не помню, чего хотел.
— Понимаю. Понимаю, херр Шнабель, — сказал Ф. — Однако… мне кажется, вы что-то скрываете от меня.
— Чушь! Ничего я не скрываю. Возьмите-ка лучше пирожное.
— Благодарю, херр Шнабель. Видите ли, я сижу на диете.
— Правда? Ни ложечки сливок, ни маленького эклерчика? Давно?
— Уже несколько месяцев.
— И не хочется?
— Ну почему же… Мне, естественно, нравится завершать обед употреблением некоторого количества сладостей. Но дисциплина есть дисциплина, сами понимаете.
— Вы серьезно? — Шнабель взял эклер, облитый шоколадной глазурью, и откусил с чуть преувеличенным наслаждением. — Как жаль, что вы так строги к себе. Ведь жизнь коротка, дружище. Может, попробуете хотя бы кусочек?
С нехорошей улыбкой Шнабель протянул половинку пирожного на вилке.
Ф. почувствовал головокружение.
— Кусочек? — пробормотал он. — Только один кусочек, и всё? А завтра я смогу снова вернуться к диете?
— Ну, разумеется, разумеется, — сказал Шнабель. — Вы превосходно рассудили.
Ф. мог бы отказаться. Но он капитулировал.
— Официант, — голос его дрогнул, — еще эклер.
— Молодчина! — воскликнул Шнабель. — Вот это по-нашему. Надо быть как все. Может, будь вы в свое время посговорчивей, все вопросы, которые пришлось так долго утрясать, были бы давно улажены. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.
Официант принес эклер и, ставя тарелочку на стол, явно подмигнул Шнабелю. Нет, наверное, просто показалось. Ф. откусил приторного пирожного, потом еще раз и еще. Заварной шоколадный ужас медленно заполнял его.
— Роскошно, а? — Шнабель заговорщицки улыбнулся. — Но, само собой, много калорий. Очень много калорий.
— Да, — пробормотал Ф., чувствуя озноб и глядя в одну точку. — Много калорий. Это все отложится у меня на бедрах.
— Верно-верно, надо откладывать на черный день! — без улыбки сказал Шнабель.
Ф. тяжело дышал. Внезапно всем своим существом, каждой клеточкой он ощутил мучительное раскаяние. «Боже, что я наделал! — подумал он. — Я нарушил диету. Я съел пирожное, отлично зная последствия. Ведь завтра мне придется расставить пуговицы!»
— Что-нибудь не так? — спросил официант, улыбаясь дуэтом со Шнабелем.
— В самом деле, что случилось? — подхватил Шнабель. — У вас такой вид, будто вы совершили преступление.
— Давайте поговорим позже. Умоляю. Мне душно, мне надо выйти. Прошу вас, херр Шнабель, получите счет, я заплачу в следующий раз.
— О чем разговор, — кивнул Шнабель. — Встретимся в конторе. Между прочим, я слышал, вас хочет видеть господин министр. По поводу неких расходов.
— Расходов? Каких расходов? — спросил Ф.
— Честно говоря, я не в курсе. Ходили слухи. Ничего определенного. Говорят, наверху возникли вопросы. Но, само собой, это не к спеху, это терпит, доедайте спокойно, толстячок.
Ф. выскочил из-за стола и помчался домой не разбирая дороги. Он бросился в ноги отцу и заплакал.
— Папа, — проговорил он сквозь рыданья, — папа, я нарушил диету. Я не выдержал, я взял десерт. Прости меня. Пожалуйста, прости, умоляю.
Отец помолчал, а потом спокойно произнес:
— Я приговариваю тебя к смерти.
— Я знал, что ты поймешь, — сказал Ф. Они обнялись и в который раз дали себе слово проводить больше свободного времени на общественных работах.
История моего безумия
Безумие вещь относительная. Кто посмеет утверждать, что вполне нормален? И даже теперь, шатаясь по Центральному парку в лохмотьях и марлевой маске, выкрикивая революционные призывы и истерически хохоча, я все не могу до конца поверить, что случившееся со мной не имеет никаких объяснений. Ведь я, любезный читатель, не родился городским сумасшедшим. Я не всегда замедлял шаг у мусорных ящиков, чтобы положить в хозяйственную сумку старый шнурочек, обрывок проволоки или пробку. О нет. Когда-то я был преуспевающим врачом, жил в верхней части Ист-Сайда, разъезжал в шоколадном «мерседесе» и был упакован в первоклассный твид от Ральфа Лорена. Завсегдатай театральных премьер, ресторана «Сарди»,[23] Линкольн-центра и хэмптонских кортов, я славился остроумием и непревзойденной подачей слева. Кто мог вообразить, что однажды доктор Осип Паркие перестанет бриться, наденет кепку с маленьким вентилятором, рюкзак и начнет кататься на роликах по Бродвею?
