Айрис Мердок - Замок на песке
— Что случилось? — раздался голос мисс Картер. Все это время она лежала на постели, наблюдая в полуоткрытую дверь спальни за маячившим вдали Мором.
Он вернулся и приблизился к ней.
— Бладуард! — сдержанно произнес он. — Но теперь он ушел.
Мисс Картер спрыгнула с постели и торопливо, явно желая загладить вину, начала поправлять покрывало.
— Боже мой! Он нас не заметил? И как меня угораздило!
Заверив, что ничего страшного не случилось, Мор осторожно повел ее вниз. Но в душе корил себя за то, что не окликнул Бладуарда, и злился на девушку за ее неуместное озорство. Вот, кажется, еще один секрет, маленький, глупый секрет, возник между ними. А Мор не любил секретов.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Нэн не умела со вкусом подбирать верхнюю одежду. В вечернем платье ей еще удавалось выглядеть красивой и эффектной, но пальто и шляпки всегда оказывались с каким-нибудь изъяном. Мор видел, как сидя в заднем ряду, она смотрит с чуть надменной усмешкой поверх голов собравшихся. На ней фетровая шляпка, бог знает, где она ее раскопала, и, несмотря на теплынь, пальто с меховым воротником.
Мор вел занятие на ВОК (Вечерние образовательные курсы). Лекция близилась к концу. Мор часто спрашивал себя — почему Нэн всегда приходит на его занятия, зачем ей это надо? С Тимом Берком, неизменно председательствующим на лекциях, она не очень дружит, и его, Мора, диалог с аудиторией ее тоже вряд ли интересует. Во всяком случае, о том, что он здесь рассказывает, она потом никогда не вспоминает. А если и задает вопросы, то всегда какие-то неглубокие, а подчас и неумные. Вероятней всего, приезжает просто покрасоваться. Лучше бы оставалась дома.
Дональд тоже был здесь. Но сидел не с матерью, а в первом ряду с краю, прислонившись к стене, закинув ногу на ногу. У него было особое разрешение из Сен-Бридж на посещение этих лекций. Марсингтон находился в трех остановках от их городка, тоже в пределах лондонской зоны, так что по завершении лекции мальчик успевал на пригородном поезде еще задолго до полуночи добраться до общежития. Что заставляет Дональда приходить на лекции? Вот это уж для Мора не было загадкой. Ради Тима Берка, с которого весь вечер не сводит глаз. Мор сомневался, слышит ли мальчик вообще, о чем здесь говорят.
Мор отвечал на вопрос:
— Свободу, если быть точным в определениях, нельзя назвать добродетелью. Свобода — это, скорее, дар или своего рода благодать, хотя, безусловно, способность или, наоборот, неспособность достичь ее есть доказательство тех или иных нравственных качеств.
Тот, кто задал этот вопрос — средних лет преуспевающий владелец овощной лавки и одновременно один из активистов местного отделения лейбористской партии, — Тяжело оперся на стоящий впереди стул, и сидящий там, нервно отклонился вперед.
— Свобода, несомненно, является главной добродетелью, а если это не так, то чем наше время отличается от Средневековья? — возразил зеленщик и впился в лектора глазами, напряженно ожидая ответа.
А Мор тем временем думал: ведь на самом деле этот человек не слышит меня, не хочет слышать, он убежден в своей правоте и не собирается менять свое мнение. И мои слова скользят мимо, не задевая его.
И снова пришло то самое, окрашенное печалью, чувство вины, он испытывал его всякий раз, когда ловил себя на том, что, забывая о необходимости взаимопонимания с учениками, просто изображает учителя. Скольких учителей он знал, а среди них и пользующихся репутацией одаренных, которым так нравилось разыгрывать спектакли, подчас блестящие, перед теми, кого следовало в первую очередь просвещать, и в итоге обе стороны оказывались в дураках. А ведь учитель, настоящий, об одном лишь должен заботиться — о понимании, и для достижения его обязан жертвовать всем остальным. Мор всегда расстраивался, когда ловил себя на желании блеснуть, произвести впечатление. А пример брать было с кого. Ведь во взрослой аудитории непременно отыщутся слушатели, тоже являющиеся не за тем, чтобы научиться чему-либо, а исключительно — чтобы поразить всех своей оригинальной точкой зрения. И вот, махнув рукой на освещение вопроса, преподаватель уступает соблазну устроить эффектный спектакль. «А можно ли вообще кого-либо по-настоящему просветить здесь!» — с неожиданно нахлынувшим отчаянием, спросил себя Мор. И тут же, без всякой связи с происходящим, вспомнил заманчивое предложение Тима Берка и почему-то вдруг устыдился своих нынешних усилий.
— Извините, мистер Стейвли. Я недостаточно полно ответил на ваш вопрос. Разрешите сделать еще одну попытку. Вы утверждаете, что свобода есть добродетель, но я не тороплюсь согласиться с вашим мнением. Позвольте объяснить, почему. Начнем с того, что, как я уже ранее заметил, понятие «свобода» нуждается в определении. Если под свободой понимать отсутствие внешних препятствий, тогда человека, обладающего такой свободой, можно назвать счастливым, но оправданно ли назвать его добродетельным? С другой стороны, если понимать свободу как самодисциплину, как власть над эгоистическими желаниями, тогда свободного человека можно назвать одновременно и добродетельным. И не будем забывать, что наиболее утонченные концепции свободы способны в то же время играть на руку опаснейшим тенденциям в политике. Такого рода теории могут использоваться для оправдания тирании отдельных личностей, возомнивших себя просвещенными. Но вы, мистер Стейвли, подразумевали, я не сомневаюсь, именно ту свободу, которую проповедовали великие либеральные демократы прошлого столетия, то есть политическую свободу, отсутствие тирании. Она есть условие добродетели, и стремление к этому — есть добродетель. Но свобода сама по себе — не добродетель. Назвать простое отсутствие ограничений, простую расправу над схемами и насмешку над условностями добродетелью — это обыкновеннейший романтизм.
— И чем же плох романтизм? — не собирался сдаваться Стейвли. — Кстати, давайте определимся с понятием «романтизм», раз вы так любите определения.
— А любовь, не есть ли именно она главной добродетелью? — спросила, повернувшись к Стейвли, одна из слушательниц. — Или вы, мистер Стейвли, полагаете, что Новый Завет уже устарел?
«Опять ничего не получилось», — подумал Мор. Он чувствовал себя как наездник, надеявшийся, что со второго раза лошадь возьмет препятствие, но она вновь остановилась перед барьером. Он очень устал, и слова давались ему с трудом. И все же он не собирался сдаваться.
— Ну, хорошо, оставим романтизм и начнем рассуждать последовательно. Для начала рассмотрим…
— Увы, пришло время закрывать нашу плодотворную дискуссию, — вмешался Тим Берк.
«А, черт! — мысленно выругался Мор. — Закрывает лекцию раньше времени, чтобы поговорить со мной». Мор сел. Последнее слово, он чувствовал, осталось не за ним. Покачивая головой, Стейвли говорил что-то вполголоса своему соседу.
Тим Берк встал и подался всем корпусом вперед — поза, свойственная закаленным профессиональным ораторам. Но Мор ведь знал, насколько Тим робеет перед аудиторией.
— Друзья мои, — произнес Тим, — мне жаль прерывать ваш интереснейший ученый спор, но время, как говорится, поджимает. И мистер Мор, я уверен, не обидится, если я сейчас предложу всем вам переместиться на краткий миг в ресторанчик, здесь, по соседству, где мудрыми словами нашего лектора можно будет насладиться вместе с пинтой горького пива. Можно ли заканчивать лекцию раньше времени? Этот вопрос в свое время мы обсудили с руководством марсингтонского отделения ВОК и получили, что случается крайне редко, полное одобрение.
— И таким образом, — раскачиваясь на каблуках, продолжал Тим, — отметим завершение еще одного цикла полезнейших лекций, читаемых мистером Мором, лекций, из которых, я могу смело сказать, мы все, без исключения, почерпнули много полезного, и содержание которых, я уверен, даст нам пищу для размышлений в период каникул, после чего, осенью, мы снова здесь соберемся. И дерзну предположить, что к тому времени мистер Мор согласится, мы все на это надеемся, занять другой, более высокий пост, на который, по мнению мар-сингтонцев, имеет полное право. Но на эту деликатную тему я не скажу больше ни слова, а теперь, друзья, поблагодарим мистера Мора, как это принято.
Раздались громкие рукоплескания, они длились долго, сопровождаемые возгласами благодарности. Вот черт, подумал Мор. Он видел, как Нэн неспешно похлопывает в ладоши, опустив глаза. Мор не одобрял пристрастие Тима к риторике, это во-первых, и претензии Тима на роль знатока политической жизни, это во-вторых. Занимаясь с Тимом делами ВОК, он неожиданно для себя разглядел, до чего Берк нескладен, малообразован, внутренне скован, и желание произвести впечатление на публику — наверняка обратная сторона его комплексов. Мор относился к Тиму с теплотой, кое-чем в нем восхищался, и потому болезненно воспринимал эти превращения Тима в «трибуна». Он предпочитал видеть его беззаботно сидящим за столиком в кафе или в деловой атмосфере на заседании какой-нибудь комиссии, а лучше всего — за легкой беседой в узорчатом полумраке ювелирного магазинчика. Но грустный парадокс их взаимоотношений заключался именно в том, что Тим постоянно стремился впечатлять Мора своими скудными познаниями. Обучать его было трудновато, одергивать — немыслимо. Но такого бестактного выступления, как в нынешний вечер, Мор не ожидал. И именно сейчас, когда Нэн так настороженно присматривается к нему, вдруг такое заявить! Теперь она решит, что они за ее спиной сплели сети заговора.
