Надежда Васильева - По прозвищу Гуманоид
— Ты не думай про меня плохо, Митька. Я ведь деда тоже любил. Он ведь мне вместо отца был. Ну и если уж до конца честно, ревновал я тебя к нему… Ты ведь за ним как поплавок бегал. А мне… что-то так обидно было. Глупо, конечно! Ну да что теперь!
Отец впервые назвал его Митькой. И от этого у Митьки вдруг сделалось так хорошо на душе, что он даже застыдился своей такой неуместной в эту минуту радости.
Пойдем на могилку деда сходим, — тихо предложил отец.
Митька кивнул. И они стали осторожно спускаться на землю.
Кладбище
Кладбище находилось на краю деревни в сосновом бору. Издали кресты да оградки видел, а вот внутрь заходить не доводилось. Слышал как-то, бабушка маме место нахваливала, мол, сухо и, где ни копни, повсюду белый песок. Слышать это было странно. Кладбище мальчишки всегда обходили стороной. Особенно угнетали пластмассовые венки и цветы. Сейчас, проходя между оградок, так и цеплялся взглядом за фотографии знакомых лиц. Слева приветливо улыбался дед Вася Козлов. Вот-вот произнесет: «Привет, Митька, Николин внук. Помнишь, я смастерил тебе лук?» Стрельбой из лука пацаны увлекались целый сезон. Кажется, это было в то лето, когда Митька перешел в третий класс. Справа на них строго смотрела баба Паша Абрамова. Смотрела так пристально, что Митька невольно кивнул и прошептал: «Здрасьте!». Бабы Паши он побаивался. И причина этому была веская. За ее садом был пруд. Возле пруда пацаны любили жечь костер. Пекли картошку, рассказывали страшилки, играли в ножечки. За забором, сколоченным из горбыля, дразнились спелостью кусты мохнатого крыжовника. Время от времени пацаны просовывали между неровными краями досок худенькие руки, засучив до плеча рукава футболок, чтобы сорвать несколько еще кисловатых, но очень крупных ягод. И хоть у каждого возле дома этого крыжовника было навалом, бабин Пашин казался вкуснее. Как пронюхала старая про их неблаговидные дела, одному Богу известно, но однажды застукала с поличным. Выросла, как из-под земли. «Ах, ворюги вы этакие! Сейчас я вам!» Пацаны горохом отскочили от забора, а у Митьки рука в дырке застряла. Ни туда, ни сюда. Всю в кровь ободрал — не вытащить и все. Тут и нажгла его баба Паша крапивой по первое число. За всех одному досталось. Навек усвоил, как зариться на чужое.
Вот и свежая могилка. Хоть убей, но образ деда с этим песчаным холмом было никак не связать. И никаких чувств на Митьку не нахлынуло. Да и отца особо не проняло. Зачем-то пошатал деревянный крест, словно хотел проверить его на прочность. Покрошил на могилку печенье для птиц. Поправил еловые лапки по краям, чтобы зверье не разрыло бы свежую землю.
— Спи, дед, спокойно. И прости меня! Виноват я перед тобой! Ты простишь, я знаю. Большая у тебя душа была.
Стоило им отойти от могилы, как откуда ни возьмись появилась яркая острокрылая сойка и принялась быстро клевать крошки. Значит, где-то рядом витает душа деда. Он сам так говорил. А знал дед много!
— Я завтра уезжаю. На работу надо, — не глядя на Митьку, произнес отец. — Ты … в деревне останешься или со мной в город поедешь? — И напряженно ждал Митькиного ответа.
— С тобой, — сказал Митька. Сказал спокойно и твердо, как само собой разумеющееся. И был удивлен реакцией отца. Лицо у того вдруг сделалось по-детски счастливым. И он даже не пытался этого скрыть.
— Вот и отлично! Знаешь, я так привык к тебе за эти три недели. Не хочу один оставаться. А в выходные снова в деревню приедем, да? Баню стопим. Научишь меня париться?
Митька моргнул глазами. Согласился. Ему почему-то снова показалось, что он старше отца, и намного. Надо будет когда-нибудь его на утреннюю рыбалку с собой взять, что ли. А то ведь он со своими финансовыми делами настоящей жизни почти и не видел. Эх, да-а-а!
Постскриптум
В город возвращались молча. Каждый в своих мыслях. Отец тоже думал про деда. Это факт.
Дома, едва успев скинуть с ног кроссовки, Митька кинулся к компьютеру. Навел шуструю стрелку на конверт с надписью «Доставить почту». Закрутился в углу экрана глобус. Замигали голубыми глазами огоньки интернета. И черным курсивом ударили в глаза слова:
«Петрова Рита». Тема: «Привет! Это я!» Лихорадочно защелкал пластмассовой мышью. Письмо было небольшим: «Дима! Привет! Это я. Как твои дела? Очень надеюсь, что отдохнули вы хорошо. В начале августа мы с папой собираемся приехать в Петрозаводск на целую неделю. Очень хочу тебя увидеть! Передавай привет дедушке. Пиши. Рита».
Митька закрыл глаза и прошептал:
— Дед! Тебе от Риты привет! Слышишь?
«А как же! — зазвучал в голове родной голос деда. — Приедет, покажи ей все наши заветные места. Ключ от лодки у меня над дверью в предбаннике. Плывите с Богом!»
— Спасибо, дед! — прошептал Митька.
— Ты с кем говоришь? — удивленно спросил вошедший в комнату отец.
— Да так, про себя, — слукавил Митька и боднул отца лбом в плечо, как обычно шутил только с дедом.
— Ну, все ясно! — обеими руками обхватил Митьку отец, легонько приподнял и бережно повалил на ковер.
Клубком катались по полу два слившихся в одно тела. Весело блестели две пары глаз, и разрумянились щеки от азартной борьбы: кто кого положит на лопатки. И вдруг — возглас отца:
— Стой! Замри! А то раздавишь муравья!
Тяжело переводя дух, Митька сел на полу. Чего это он? А отец, оторвав от газеты уголок, заботливо подсаживал на бумажку рыжего скитальца. Тот, как две капли воды, был похож на своего собрата, которого Митька спас от тяжелой туфли Маргариты Рашидовны. Митька даже головой покачал — как давно это было! Будто прошло с тех пор не три месяца, а три длинных года! В общем, было это… было это… когда был маленьким! Вспомнил, и сразу захотелось увидеть одноклассников: Цыганкова, Маркова, Птицыну… И даже саму Маргариту Рашидовну!
Улыбаясь и повернув голову набок, Митька пристально следил за каждым движением отца. А тот тем временем уже поднес муравья к форточке, заговорщицки подмигнул Митьке и осторожно выпустил бумажку из рук. Потом как-то очень смешно округлил щеки и дунул вслед муравью:
— Лети, бродяга!
