Валерий Былинский - Адаптация
В ту же секунду, будто вновь забыв обо мне, он опять взобрался на стол, скрючился над ноутбуком и стал сосредоточенно щелкать по клавиатуре указательным пальцем правой руки:
– Ага! Вот так, вот так! А мы им – хоп, и не дадимся. Ха-ха-ха! Не-е-т уж. Мы первые застолбили этот участочек, он наш, наш… А это… Ух ты! – Анзорин вдруг резко отшатнулся от экрана ноутбука – так, что едва не упал со стола.
– Ах вот оно что… – изумленно бормотал он с выпученными глазами, и качая головой, словно изумляясь чему-то. – Оказывается, идея-то спасения солнца – твоя, твоя… – Анзорин пристально вглядывался в ноутбук, словно увидел что-то важное внутри экрана. – Твоя идеища-то, твоя! Ух, твоя… Ну, монстр… Ах, голова! Знаешь, я… я ведь надежный партнер, очень надежный, сверхнадежный партнер! Я бы хотел быть твоим… Слушай, возьми меня на работу! А? Ну пожалуйста! – разговаривал он с экраном. – Возьми для начала ну хотя бы на какую-то низенькую должность… Я готов даже бумажки на твоем столе разбирать и складывать, только… я на все… я… – лицо Анзорина исказилось в мучительном экстазе.
У меня похолодели уши, подбородок, грудь. Медленно отойдя от него, я швырнул пистолет в стену напротив – там тотчас же что-то разбилось и зазвенело осколками.
Анзорин не шелохнулся. Он сидел на столе, скрючившись в три погибели над маленьким ноутбуком, и его расширенные глаза и рваную улыбку освещали сполохи огней компьютерного экрана.
Выйдя из кабинета, я встретился с бледным взглядом смотревшей на меня секретарши. Пустой стакан из-под виски валялся на полу. Девушка смотрела на меня так, что казалось, сейчас мы убиваем кого-то вдвоем взглядами. В три шага я подошел к ней, перегнулся через стол, схватил за худые плечи и выдернул из-за стола, словно овощ. Она была легкой, только платье мешало – тяжелое и длинное, словно старинная гардина. Я комкал это платье и заворачивал его вверх, а она только тонко дрожала, глядя на меня ледяными глазами. Грязно, глинисто я вошел в нее, и комкал, и мял, возя, словно живую куклу, по гладкому секретарскому столу, с которого свалился компьютер вместе с клавиатурой, и падало и разбивалось что-то еще и еще. Наконец из меня хлынул поток грязного селя, который, забурлив, заполнил ее всю и выплеснулся через все ее отверстия. Выдернув себя из селя, почти не застегнувшись, как зверь, все еще рыча, стуча ногами, я пошел вон. В зеркале успел увидеть, как секретарша поднимает обе руки, зажимает ими уши, а затем зажмуривает и глаза.
Почти бегом я спустился вниз, пролетел мимо испуганно глянувшего на меня менеджера авиакомпании и очутился на улице.
«Передаем экстренный выпуск новостей. Принято решение закрыть с завтрашнего дня специальные коммерческие авиарейсы. Все полеты будут осуществляться теперь только по мере необходимости самолетами МЧС, а также военной и правительственной авиацией Российской Федерации…»
Когда я пришел домой, Лиза спала, завернувшись, как в кокон, сразу в три одеяла.
Я стоял над ней и размышлял, будить ли ее. Самолет улетает через три часа. Наконец Лиза сама открыла глаза. Посмотрела на меня и проговорила хриплым шепотом:
– Саша, я хочу тебе сказать…
– Подожди, не надо. Лучше я скажу.
– Что-то случилось?
– Да. Я… не люблю тебя. Но это не важно. Я сейчас улетаю. Если хочешь, можешь со мной.
– Хорошо… пусть будет так… Как тебе, – сказала она, и я заметил, что у нее задрожал кончик левого века.
– Ты слышала, что я?..
– Конечно. Ты хочешь, чтобы я полетела?
– Не знаю.
– Тогда я лечу. – Лиза отбросила одеяла и с трудом поднялась. – Когда?
– Через три часа. Одевайся вот в это… – я бросил на пол вещи, которые принес из туристического магазина. В этот магазин я зашел по пути домой, там можно было, как и везде, взять просто так меховые куртки, альпинистские брюки, шапки, унты.
За окном ночь. Салон «Боинга-747» почти пуст. Из пассажиров только мы с Лизой, одинокая старушка, мужчина лет пятидесяти, беспрестанно целующиеся парень с девушкой. Земля, над которой летит наш самолет, погружается в нечто подобное холодному летаргическому сну. Над руинами Ирака, где никто уже не воевал, бродили закутанные в тряпье люди и часто смотрели в небо, откуда шел снег. Впервые в жизни ударили морозы и на островном государстве Кирибати. При температуре –1 половина населения Кирибати заболела простудными заболеваниями, а несколько десятков человек умерли. Люди зачарованно смотрели на легкий пушистый снег, который таял, падая в океан. Смотрели на снег и вылезшие на песчаный берег морские черепахи. Было очень молчаливо по всей земле. Затихли военные конфликты, люди впадали в анабиоз – как бывает с хамелеонами, которые, сидя на закате на теплых камнях, замирают, впитывая в себя остатки дневного света.
Озеро рождения
Когда мы прилетели в Иркутск, там была ночь. Температурное табло показывало, что на улице сейчас –50 °C. Мы вышли из здания иркутского аэропорта и сразу же стало темно – в городе погас электрический свет. Через несколько минут некоторые здания частично осветились, а многие так и остались во тьме.
Мы шли вдоль проезжей части, останавливались, я поднимал, голосуя, руку. Ни одна из редко проносившихся мимо машин не останавливалась. Начали замерзать ноги, нос. Может, вернуться в аэропорт, отогреться? Но ведь там нет света, и может быть, и тепла… Наконец возле нас затормозила темно-бежевая битая «пятерка».
– Чего надо? – спросили.
– До Байкала.
– Э-э… далеко, очень далеко…
– Довези, заплачу любые деньги.
– Какие любые?
– Ну, долларов пятьсот, в рублях…
– Э, дорогой, копейки это!
– Сколько же ты хочешь?
– Слушай, а купи машину! Сам на ней и доедешь, – засмеялись в салоне.
– Эту? Хорошо. Сколько?
– Миллион.
– Рублей?
– Рублей, рублей… – смеялись, – рубль сейчас самая крепкая валюта в мире.
Я вытащил из карманов несколько охапок денег.
– Вот все, что есть. Тут много. Может, и не миллион, но, согласись, много.
Те, кто сидел в машине, видимо, не ожидали такой реакции. Двое мужчин в тулупах вылезли, взяли в руки деньги, стали, освещая фонариком, их смотреть.
– Слушай, не фальшивые, а? Где взял, а?
– В банке. Слушай, если продаешь, то продавай, тут тысяч шестьсот, семьсот будет.
– Берем, – сказал один из них.
Я и Лиза сели в машину.
– А куда ехать, мужики? – спросил я.
– Да вот прямо езжай и приедешь…
Неожиданно дверь рванули.
– Э, слушай, мало здесь! У тебя еще есть?
– Нет!
– Э, давай выходи, говорить надо…
Я с силой захлопнул дверь. Распахнулась дверь со стороны Лизы, рука схватила ее за шею, потащила из салона. Лиза, уцепившись за эту руку ногтями, впилась в нее зубами. Раздался вопль, рука исчезла. Я нажал на педаль газа, и «пятерка» рванула с места.
– Ничего, – засмеялся я. – Break on through to the other side!
Мы ехали по городу какое-то время, Лиза листала путеводитель, который я взял вчера в туристическом магазине. Потом я очнулся и почувствовал, что она тормошит меня:
– Что случилось?
Наша машина стояла у обочины, развернувшись, освещая фарами заснеженную ель в двух метрах от капота.
– Ты заснул за рулем, родной мой… сейчас, давай, садись сзади и поспи, а я поведу.
На заднем сиденье я сразу провалился в сон, в котором ничего не видел, кроме слов «родной мой», которые выглядели как рисованный белый извивающийся человечек. Потом я почувствовал, что вокруг стало очень темно и холодно, и кто-то тормошит меня и говорит: «Не спи… Сашка! Слышишь, не спи… Нельзя спать на закате, плохо потом будет, плохо… не спи».
Такие слова мне говорил когда-то отец, когда я, школьником, бывало, ложился поспать часов в шесть вечера. Когда просыпался после такого сна «на закат», действительно болела голова, и было как-то дымно, тяжело, плохо…
Как сейчас.
Вскоре я ощутил, что что-то в самом деле будит меня – теплое, подрагивающее от радости, словно воспоминание из юности – как тогда, в тот день, когда я пошел в школу, не выучив математику, и меня осветил луч счастья. И как потом это же счастье повторилось, когда я смотрел на спящую Лизу… И теперь, такое же точно счастье толкало меня, вливалось в ноги, журчало через позвоночник, пронизывало ручьями, било потоком в голову, в горло, в глаза…
Я открываю глаза.
– Что это, Лиза?
Лиза молча ведет машину.
Я замечаю, что воздух вокруг стал светлее. Словно темноту стали просеивать через многослойный фильтр света – и вот, черное растворяется, исчезает… Я вижу дорогу, хвойный лес по краям. Спуск вниз – и вот, впереди открывается покрытое снегом и льдом гигантское поле. Подъезжаем ближе, поворачиваем влево – и эта гладь, сверкающая в бледных лучах желтоватого солнца, кажется уже нескончаемой.
Что это, рассвет? Неужели солнце… встает?
Оно действительно вставало. Тяжело, через силу, грузно – но все-таки вставало. Вставало так, как поднимается в последний раз утром с постели смертельно больной человек, которому вчера вечером врачи предписали смерть. Но он назло всем решил прожить еще один день. Последний…
