Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки
— Баш на баш, — сказал Андрей.
— В пятьдесят кусков?
— А ты думал!
— Эта камея стоит гораздо дороже, — тихо проговорила Люба.
— Какая еще… камлея? — недоверчиво спросил Никола. — Вот эта брошка, что ли?
— Да, — вздохнула Люба. — Только она называется камея.
— Толкуй!.. — Никола почесал в затылке. — Идет за половину?
— Ну и гад же ты, — сказал Андрей.
— За гада и ответить можешь.
— Ладно, хрен с тобой. Игра воровская[51].
— А ты что, в законе? — прищурился Никола.
— Толкую же — кореш Князя! — сказал Хрящ.
— Стос[52] имеешь? А то возьми у Хряща, чистый.
— Смотри, — сказал Андрей.
А игра у него пошла как-то сразу. Бог правду любит, думал он, боясь только, как бы не сглазить и как бы Никола не стал давить кушем[53]. А тот явно психовал, у него игра не заладилась. Но вот наконец повезло и ему — он угадал полуцветного[54] валета. После этого долго выбирал карту, заставляя Андрея снова и снова тасовать.
— Полтора куска!
Андрей понял, что Никола летерит[55]. Он задумался, сомневаясь, отпускать ли[56] Николу. И все же решился, отпустил.
Во лбу[57] был валет пик. Никола, побелев, завопил:
— Сучий потрох, в рот тебя…..! — И схватился за голову.
Хрящ, внимательно следивший за игрой, ухмыльнулся и пропел:
Свалися, дама пик, налево.Свалися в жизни один раз.А дама пик не захотела,И вышла в лоб ему как раз…
— Заткнись, падаль! — заорал на него Никола. — Не рви душу, она у меня не железная. А ты что, — он злобно смотрел на Андрея, — говно маленький ел?
— Вместе с тобой, разве не помнишь? Только ты палец с говном в пасть себе пихал, а я мимо проносил.
— Во Племянник дает, во артист! — хохотал Хрящ.
— Ну ставь, — процедил Никола сквозь зубы. — У тебя карточка идет раздевайсь[58]…
Андрей поставил семерку треф.
— Угол[59]!
Никола подумал и снова перетасовал карты. Однако Андрей не ушел[60] с семерки: чутье подсказывало, что это — верная карта.
Он угадал, и Никола уже выходил из себя. Похоже, он в самом деле готов был рвать на себе волосы. Андрей с облегчением подумал, что теперь — порядок, теперь инициатива в его руках, потому что играть, если не хочешь залететь, нужно спокойно. Нужно следить за картой, а не тащить «за хвост»[61], как это сделал Николай со злости. Да еще поставил сразу шесть кусков и, конечно, «убился».
К пяти утра все было кончено.
— Амба, — сказал Андрей, бросил карты на стол и потянулся. Князь был спасен, и Люба — тоже.
— Еще одну карточку, — попросил Никола. Он никак не мог успокоиться.
В другой бы раз Андрей не отказал себе в удовольствии наказать его, выиграть все, что у него есть, что называется — раздеть, но сейчас это было лишнее.
Нельзя дважды подряд искушать судьбу.
— Хватит, — решительно сказал он. — Все по закону, Хрящ свидетель. Князь с тобой квит.
— Это точно, по закону, — одобрительно подтвердил Хрящ.
— А ты не лезь, тебя не спрашивают! — выкрикнул Никола.
— Осторожнее на поворотах, — скрипнув зубами, выдавил из себя Хрящ. — А то уделаю, как бог черепаху, так что мама родная не узнает.
— Да я из тебя, бес с Молдаванки, ливерную колбасу сделаю!..
— Рылом не вышел!
— Это кто, я рылом не вышел?!
Они вскочили и были готовы, кажется, вцепиться в горло один другому, но Андрей знал, что все так и кончится руганью, взаимными оскорблениями, и на этом они разойдутся, а скорее всего — уйдут вместе, как и пришли. В конце концов, не очень-то Никола и жалеет, что проигрался, тем более что он не видел этих денег.
Сегодня — выиграл, завтра — проиграл. Обычное дело. А злился он, что Любу упустил.
— Сильно тебя Племянник сделал, — не унимался Хрящ, — Это тебе не фраеров щипать.
И тут неожиданно вмешалась Люба.
— Хватит вам, — сказала она. — Все вы хороши.
— А ты не встревай! — процедил Никола.
— А ты не гоношись, — сказал Андрей. — Получил должок — и вали отсюда, пока трамваи ходят.
— Во, точно! Получил должок! — расхохотался Хрящ.
— Блатного гонишь?.. — прищурившись, спросил Никола.
— Во-первых, я тебя не звал, — ответил Андрей. — Во-вторых, у меня дело. Да, если встретишь кого из воров, не забудь сказать, что Князь с тобой в расчете.
— А, чего там! — Никола махнул рукой. — Проиграл— значит, проиграл. Претензий не имею, давай пять.
Хрящ похлопал Андрея по плечу:
— Увидимся?
— Наверно.
— Валим, Никола. С тебя сегодня причитается. — Хрящ опять захохотал, обнял Николу, и они ушли, дуэтом напевая: «Игрались хлебные припасы, добыты потом и трудом…»
Люба пошла закрыть за ними дверь. Вернувшись, тяжело опустилась на стул, закрыла руками лицо и какое-то время сидела молча, не двигаясь. Андрей тоже молчал. Недавнее напряжение отпустило его, он чувствовал себя опустошенным. На Любу старался не смотреть, но краем глаза все-таки видел, как она уронила руки на колени и обвела комнату отсутствующим взглядом.
— А если бы он и тебя обыграл? — шумно вздохнув, спросила она.
— Не знаю, — сказал Андрей.
— Представляешь, что тогда было бы?.. Ужас, дикий ужас!.. Я бы не смогла, ни за что не смогла бы продать все это… А Пашу могли… убить?..
— Чего теперь, — сказал Андрей. — Забудь и не бери в голову.
— Я как представлю… А рожа у этого Николы!.. Бр-р-р. — Люба протянула руку и взяла камею, которая так и лежала на столе. Долго рассматривала ее, лаская глазами. — Прелесть какая! Откуда она у тебя?
— Неважно. Это тебе на память.
— Мне?!
— Да. Я все равно тебе ее вез, — солгал Андрей. А может, и не солгал. Найдя ее после Койвы в чемодане, он, пожалуй, действительно хотел подарить камею Любе. Просто боялся себе признаться в этом. Иначе почему не загнал ее еще в Свердловске, а носил в кармане, хотя понимал ведь, понимал, что рискует, что это возможная улика?..
— Такой подарок, Андрюша…
— А вот еще. — Он поставил на стол Дон-Кихота.
— Господи… А это не Фаберже?
— Понятия не имею. — Андрей пожал плечами. Он не знал, что Люба имеет в виду.
— Нет, все-таки не Фаберже, — с легким разочарованием проговорила она. — Но все равно очень мило. Очень.
Андрей отошел к окну.
Он слышал, как Люба встала, как подошла к нему сзади (дышать стало трудно, и опять дрожали коленки), однако не шевельнулся даже, застыв в каком-то тревожном, но сладостном ожидании.
Она погладила его по голове и, обнимая, прошептала:
— Милый ты мой мальчик… Повернись ко мне.
Он повернулся. Она медленно, скользя руками по его телу, опустилась на колени:
— Ты мой спаситель.
— Не надо. — Андрей попятился, но Люба крепко держала его ноги, обняв их.
— Я знала, что ты не такой, как… как все… как эти. Ты не их, Андрюша!.. Ты мой. Теперь ты мой. Я никому не отдам тебя, слышишь?.. А я твоя раба. Делай со мной что хочешь…
— Встань, — выдавил Андрей.
Люба встала. Они смотрели друг другу в глаза. Андрей не выдержал, отвел взгляд.
— Ведь ты любишь меня, да?.. — сказала она. — И тогда, раньше, любил, я знаю. Я все знаю. Молчи!.. — Она закрыла его рот ладошкой. — Это хорошо, что ты такой… У нас сегодня будет праздник, большой праздник.
Люба собрала на стол. Андрей, увидев на столе две бутылки — полную с вином и чуть начатую с водкой, — с легкой ревностью подумал, откуда они у Любы, а она, словно угадав его мысли, сказала, улыбнувшись:
— Поверишь, с прошлого года стоят, с поминок. Вот и пригодились. Были для похорон, а пригодились для праздника… — Она покачала головой. — И все это жизнь…
— Приколи брошку, — вдруг сказал Андрей.
— Это называется не брошка, а камея, — ласково улыбнулась Люба.
— Все равно.
— Потом, Андрюша. Она не подойдет к этому платью. Для такой вещи нужно одеться. А ты не думай, у меня есть десять тысяч, я кое-что успела продать…
Андрея начинал бить озноб. Он налил себе водки и выпил.
— Я красивая?.. — спросила Люба.
— Сама знаешь.
— Красивая, знаю. А ты никогда не говорил мне об этом. И зря. Женщинам надо говорить, что они красивые. Мы это любим. Может быть, больше всего любим. Наша красота ведь существует для вас, мужчин. А вы не замечаете… Давай выпьем с тобой!
Она сама наполнила стопки, а когда они чокались, коснулась руки Андрея. Его будто ударило током. Это было похожим на то, как было и с Татьяной. Тогда его тоже бил озноб и было стыдно поднять глаза… Нет, все-таки не совсем то. Татьяну привели для него. А Люба… Люба совсем другое. Люба — женщина Князя, она старше Андрея. И лучше ему уйти. С Любой не может быть так, как было с Татьяной. Она не позволит себе этого. И он не имеет права.
