Артур Хейли - Аэропорт
Энсон Хэррис переключил радио на другую волну — они пересекли воздушную границу — и начал вызывать Чикагский центр.
— Вы что-то сказали? — спросил он Димиреста.
Димирест промолчал.
Снежный буран продолжал бушевать, самолёт швыряло из стороны в сторону.
— «Транс-Америка», рейс два, видим вас на экране, — сказал новый голос: говорил чикагский диспетчер.
Энсон Хэррис продолжал приём.
А Вернон Димирест думал: как бы ни обернулось дело с Гвен, надо принимать решение сейчас, не откладывая. Ну что ж, придётся выдержать всё — слёзы Сары, её гнев, упрёки, — но он должен сказать ей про Гвен.
И признаться в том, что он — отец ребёнка.
Начнутся истерики и, вероятно, будут продолжаться не день и не два, а потом ещё долго — неделями, месяцами — ему придётся сносить многое. Но в конце концов самое тяжелое останется позади, всё мало-помалу образуется. Как ни странно, он ни на секунду не усомнился в этом — вероятно потому, что верил в Сару.
Как они всё это уладят, он пока ещё себе не представлял; многое, конечно, будет зависеть от Гвен. Что бы там ни говорил доктор, а Гвен выкарабкается — Димирест был в этом уверен. У неё такая сила духа, столько мужества. Пусть даже бессознательно, она всё равно будет бороться за жизнь, и, как бы её ни искалечило, это её не сломит, она сумеет справиться и с этим. И в отношении ребёнка она, скорее всего, рассудит по-своему. Вполне возможно, что её будет не так-то легко уговорить отдать его; скорее всего, она и вообще не согласится. Гвен не из тех, кого можно вести на поводу, ею не покомандуешь. У неё своя голова на плечах.
Видимо, он окажется с двумя женщинами на руках. И в довершение всего — с ребёнком. Тут будет над чем задуматься!
И снова возникал вопрос: до какого предела можно рассчитывать на благоразумие Сары?
О чёрт! Вот история.
И тем не менее после того, как для себя он принял решение, его не покидала уверенность в том, что рано или поздно всё уладится. И он подумал угрюмо: да, уж надо надеяться, особенно если посчитать, чего это будет стоить — каких денег и каких мук.
Стрелка альтиметра показывала, что они снизились до пяти тысяч футов.
Значит, он станет отцом. Теперь это представлялось ему уже в несколько ином свете. Разумеется, распускать по этому поводу слюни, как некоторые, как тот же Энсон Хэррис, ни к чему, но что ни говори, это будет его ребёнок. А подлинных отцовских чувств ему ещё не доводилось испытывать. Как это сказала Гвен, когда они ехали на машине в аэропорт? Если это будет мальчик, мы можем назвать его Вернон Димирест-младший, совсем на американский лад. Что ж, может быть, это и не такая уж плохая идея. Димирест хмыкнул.
Энсон Хэррис покосился на командира:
— Почему вы смеётесь?
— Я и не думал смеяться, — вспыхнул Димирест. — Какого чёрта стал бы я смеяться. Кажется, нам тут не до смеха.
Энсон Хэррис пожал плечами.
— Значит, мне послышалось.
— Вот уже второй раз вам что-то слышится. Когда мы закончим этот проверочный полёт, советую вам прежде всего хорошенько проверить ваши уши.
— Можно бы обойтись и без грубостей.
— Можно? Вы в этом уверены? — раздражённо спросил Димирест. — А если при такой ситуации это просто необходимо?
— Ну, если так, — сказал Хэррис, — лучше вас этому никто не обучен.
— В таком случае, когда вы кончите задавать идиотские вопросы, займитесь-ка снова своим делом, а мне дайте поговорить с этими тупицами на земле.
Энсон Хэррис поднял спинку своего кресла.
— Как угодно. Я готов.
Оставив штурвал, Димирест включил микрофон. Теперь, придя к решению, он чувствовал себя спокойнее, увереннее. Пора было заняться наиболее неотложными делами. Он заговорил намеренно резко:
— Чикагский центр! Говорит капитан Димирест, самолёт «Транс-Америки», рейс два. Вы нас слушаете или уже приняли снотворное и отключились?
— Говорит Чикагский центр. Мы вас слушаем, капитан, и никто не отключался. — В голосе диспетчера прозвучала обида, но Димирест не счёл нужным обратить на это внимание.
— Тогда почему, чёрт подери, вы бездействуете? У нас ЧП. Нам нужна помощь.
— Не отключайтесь, пожалуйста.
Пауза. Затем заговорил другой голос:
— Говорит главный диспетчер Чикагского центра. Командир рейса два «Транс-Америки», я слышал вашу последнюю фразу. Прошу понять, что мы делаем всё от нас зависящее. Вас ещё не успели передать нам, а у нас уже десять человек расчищали вам путь. И продолжают это делать. Мы даём вам зелёную улицу, первоочередность радиосвязи и прямой курс на международный Линкольна.
— Этого недостаточно, — всё так же резко сказал Димирест. Он помолчал, не отключаясь, и продолжал: — Главный диспетчер, слушайте меня внимательно. Прямой курс до Линкольна ничего нам не даст, если нас посадят на ВПП два-пять или любую другую, кроме три-ноль. Не говорите мне, что три-ноль не функционирует. Я это уже слышал и слышал даже — почему. А сейчас запишите то, что я вам скажу, и постарайтесь, чтобы в международном Линкольна это уразумели: самолёт тяжело нагружен, садиться будем на большой скорости. А у нас повреждён стабилизатор и ненадёжен руль направления. Если нас посадят на ВПП два-пять, меньше чем через час вы будете иметь разбитую машину и груду трупов. Так что радируйте международному Линкольна, приятель, и прочистите им мозги. Скажите им: нам нужна три-ноль. Меня не касается, как они это сделают — пусть хоть взрывают к чёрту то, что у них там застряло, если не могут иначе. Вы меня поняли?
— Да, «Транс-Америка», рейс два, мы хорошо вас поняли. — Голос главного диспетчера звучал всё так же невозмутимо, но уже не столь холодно-официально. — Вашу радиограмму сейчас же передаём международному Линкольна.
— Отлично. — Димирест сделал паузу и снова нажал кнопку микрофона. — У меня ещё одно сообщение. Мелу Бейкерсфелду, управляющему аэропортом имени Линкольна, лично. Передайте ему предыдущую радиограмму, а затем добавьте следующее: «Моему шурину персонально. Это по твоей милости, сукин ты сын, заварилась вся эта каша. Ты не хотел слушать, когда я говорил: к дьяволу страховки в аэропорту! Теперь я от лица всех находящихся в этом самолёте требую, чтобы ты пошевелил своей поросячьей задницей и очистил для нас три-ноль».
— «Транс-Америка», рейс два, мы записали вашу радиограмму. — Голос главного диспетчера звучал неуверенно. — Вы настаиваете на том, чтобы мы употребили именно эти выражения, капитан?
— Чикагский центр! — рявкнул Димирест. — Извольте употребить именно эти выражения, чёрт подери! Я требую, чтобы вы передали эту радиограмму немедленно, громко и абсолютно точно.
13
Ведя машину на большой скорости, Мел Бейкерсфелд слышал по радио, как в аэропорту вызывают со стоянок санитарные автомобили и направляют их к месту возможного приземления рейса два.
— Говорит наземный диспетчер, вызываю город двадцать пять.
Это был кодовый номер аэропортовской пожарной команды.
— Город двадцать пять на выезде слушает. Продолжайте.
— Передачу продолжаю. ЧП второй категории ожидается примерно через тридцать пять минут. Упомянутая машина повреждена, будет садиться на полосу три-ноль, если её освободят. В противном случае самолёт посадят на полосу два-пять.
Диспетчеры аэропорта в своих переговорах по радио старались по возможности умалчивать о том, какой именно самолёт терпит аварию. Выражение «упомянутая машина» служило именно этой цели. Авиакомпании были чрезвычайно щепетильны в этих вопросах, считая, что чем реже их будут упоминать в связи с несчастными случаями, тем лучше. Тем не менее Мел не сомневался, что всё случившееся сегодня ночью получит самую широкую огласку — вероятнее всего, и за рубежом.
— Говорит город двадцать пять. Вызываю наземного диспетчера. Просит ли пилот дать пену на посадочную полосу?
— Пены не требуется. Повторяю: пены не требуется.
Если пилот не требовал пены, значит, шасси не было повреждено и сажать самолёт на брюхо не понадобится.
Мел знал, что сейчас уже все машины аварийной колонны — автопомпы, спасательные и пожарные машины, машины «скорой помощи» — приведены в действие и следуют за машиной брандмайора, у которого есть индивидуальная радиосвязь с каждой из них. При ЧП задержек не бывает. Все руководствуются одним правилом: лучше раньше, чем позже. Аварийная колонна остановится сейчас между двумя взлётно-посадочными полосами и затем двинется туда, куда будет надо. Делалось это не по наитию. Передвижение каждой машины было заранее предусмотрено и зафиксировано в подробном плане на случай аварийных ситуаций. Голоса в радиотелефоне умолкли. Мел включил свой микрофон.
— Наземный диспетчер, говорит машина номер один.
— Машина номер один, наземный диспетчер слушает.
