Виктор Голявкин - Избранные

Мальчишка поет все громче:

С моей родною конницейСвязался я навек…

Вот папа кончил писать. Он повернулся к классу. Убрал со лба волосы. Положил мел.

Стук и пение прекратились.

Только толстый мальчишка жует. Он не может сжевать свою булку. Еще бы! Правда, булка не очень большая, но сразу ее не сжуешь.

— Вы поняли? — говорит папа.

— Поняли! — кричит толстяк. Он почти что сжевал свою булку.

Я не думаю, чтобы он понял. Он ведь ничего не слышал. Он совсем не смотрел на доску.

— Все списали? — говорит папа.

— Все! — кричит толстый мальчишка. Хотя он ничего не списал. Я же видел.

— Запишите задание на дом.

Папа диктует задание. Но записывают не все. Я же вижу, кто записывает, а кто не записывает.

Я отхожу от окна. Мне не хочется, чтоб меня папа увидел. Не знаю сам почему.

Сейчас будет звонок, папа выйдет.

Я жду папу возле дверей. Я часто сюда прихожу. Жду здесь папу. И мы с ним идем домой. Правда, дом наш напротив школы. Но что ж из этого? Так веселей мне и папе.

Скоро и я пойду в школу. Неужели и я точно так же не буду слушать учителя, а только буду стучать крышкой парты и вот так на уроке пихать булку в рот и петь песни?

Нет, ни за что на свете!

А вот и папа!

Мы с ним обнимаемся. И вместе идем домой.

КАК Я ПИСАЛ СТИХИ

Иду я как-то по пионерлагерю и в такт напеваю что попало. Замечаю — получается в рифму. Вот, думаю, новость! Талант у меня открылся. Побежал я к редактору стенгазеты. Женька-редактор пришел в восторг.

— Замечательно, что ты стал поэтом! Пиши и не зазнавайся.

Я написал стихотворение о солнце:

Льется солнца лучНа голову мне.Эх, хорошоМоей голове!

— Сегодня с утра идет дождь, — сказал Женька, — а ты пишешь о солнце. Поднимется смех и все такое. Напиши о дожде. Мол, не беда, что дождь, мы все равно бодры и все такое.

Стал я писать о дожде. Правда, долго не получалось, но наконец получилось:

Льется дождьНа голову мне.Эх, хорошоМоей голове!

— Не везет тебе, — говорит Женька, — дождь-то кончился — вот беда! И солнце пока не показалось.

Сел я писать о средней погоде. Тоже сразу не выходило, а потом вышло:

Ничто не льетсяНа голову мне.Эх, хорошоМоей голове!

Женька-редактор мне говорит:

— Смотри, вон солнце опять показалось.

Тогда я сразу понял, в чем дело, и на другой день принес такое стихотворение:

Льется солнца лучНа голову мне.Льется дождьНа голову мне,Ничто не льетсяНа голову мне.Эх, хорошоМоей голове!

КАРУСЕЛЬ В ГОЛОВЕ

К концу учебного года я просил отца купить мне двухколесный велосипед, пистолет-пулемет на батарейках, самолет на батарейках, летающий вертолет и настольный хоккей.

— Мне так хочется иметь эти вещи! — сказал я отцу. — Они постоянно вертятся у меня в голове наподобие карусели, и от этого голова так кружится, что трудно удержаться на ногах.

— Держись, — сказал отец, — не упади и напиши мне на листке все эти вещи, чтоб мне не забыть.

— Да зачем же писать, они и так у меня крепко в голове сидят.

— Пиши, — сказал отец, — тебе ведь это ничего не стоит.

— В общем-то ничего не стоит, — сказал я, — только лишняя морока. — И я написал большими буквами на весь лист:

Потом подумал и еще решил написать мороженое, подошел к окну, поглядел на вывеску напротив и дописал:

Отец прочел и говорит:

— Куплю я тебе пока мороженое, а остальное подождем. Я думал, ему сейчас некогда, и спрашиваю:

— До которого часу?

— До лучших времен.

— Да каких?

— До следующего окончания учебного года.

— Почему?

— Да потому, что буквы в твоей голове вертятся, как карусель, от этого у тебя кружится голова, и слова оказываются не на своих ногах.

Как будто у слов есть ноги!

А мороженое мне уже сто раз покупали…

НЕ-А…

Неимоверная челка закрывала глаза мальчишки и половину носа.

— Не мешает тебе челка? — спросил я.

— Не-а.

— Меня видишь?

— He-а.

— Значит, ты даже не видишь человека, с которым разговариваешь?

— А я изредка дую на нее, и она подпрыгивает. — Скривив рот, он дунул снизу вверх, и челка подпрыгнула.

— И часто дуть приходится?

— А что?

— Не устаешь?

— Не-а.

— С утра до вечера дуть на свою челку — с ума можно сойти!

— Зато когда бежишь во весь дух, она сама разлетается в разные стороны, — похвастал он.

— Ну, а когда спокойно идешь?

Он пояснил:

— Тогда встряхиваешь головой в такт шагам, и челка назад отлетает.

— И обратно не прилетает?

— Я вам серьезно говорю.

Но нельзя ведь все время трясти головой!

— Почему нельзя?

— Голова заболит от беспрерывных трясок.

— Не-а.

— Да и неудобно. Сзади, предположим, волосы тебе не так мешают, а за столом, наверное, в тарелку твоя челка попадает?

— Два раза в суп и три раза в кисель…

— Ну и как?

— Смешно.

— Нежели?

— А что?

— А если ты читаешь, пишешь за столом, тебе челка не мешает?

— Не-а.

— Как же ты с ней обходишься в это время, опять дуешь?

— Читаю я в кровати, а когда пишу, одной рукой челку придерживаю.

— Ну и ну!

— А что?

— А телевизор когда смотришь, дуешь, держишь одной рукой или головой все время трясешь?

— Тогда я высоко поднимаю голову, затылком упираюсь в стену и сверху вниз смотрю, что показывают.

— И видно?

— Ну, не очень. А что?

— Тряс головой бы тогда и дул.

— От тряски экран мелькает. А дуть к вечеру я уже больше не могу…

— Сознался хоть.

— А что?

— М-да… много у тебя хлопот.

— Не-а.

— А что? — передразнил я.

— Это вы меня спрашиваете?

— Не-а, — сказал я. — Хватит с меня.

КАК Я БОЯЛСЯ

Когда я впервые шел в школу первого сентября в первый класс, я очень боялся, что меня там будут сразу что-нибудь сложное спрашивать. Например, спросят: сколько будет 973 и 772? Или: где находится такой-то город, который я не знаю, где он находится. Или заставят быстро читать, а я не смогу — и мне поставят двойку. Хотя родители меня уверяли, что ничего подобного не произойдет, я все равно волновался.

И вот, такой взволнованный, растерянный, даже напуганный, я вошел в класс, сел за парту и тихо спросил своего соседа:

— Писать умеешь?

Он покачал головой.

— А девятьсот семьдесят три и семьсот семьдесят два можешь сложить?

Он покачал головой и испуганно на меня посмотрел.

— А быстро умеешь читать?

Он совсем перепугался, чуть под парту не полез. Читать он совершенно не умел.

Я кое-как читать умел, но все равно боялся.

В это время учительница спросила меня, как моя фамилия, а я решил, что меня сейчас заставят быстро читать или слагать большие цифры, и сказал:

— Я ничего не знаю!

— Чего не знаешь? — удивилась учительница.

— Ничего я не знаю! — крикнул я испуганно.

— А как зовут тебя, знаешь?

— Не знаю! — сказал я.

— Ни фамилии своей, ни имени не знаешь?

— Ничего не знаю! — повторил я.

В классе засмеялись.

Тогда я сквозь шум и смех класса крикнул:

— Свою фамилию и свое имя я знаю, но больше я ничего не знаю!

Учительница улыбнулась и сказала:

— Кроме имени и фамилии, никто вас больше спрашивать ни о чем не будет. Пока еще никто из вас почти ничего не знает. Для этого вы и пришли в школу, чтобы учиться и все знать. Вот с сегодняшнего дня мы и начнем с вами учиться.

Тогда я смело назвал свою фамилию и свое имя.

Мне даже смешно стало, что я сначала боялся.

А сосед мой назвал свое имя и фамилию раньше, чем его об этом спросили.

У НИКИ НОВЫЕ ЛЫЖИ

Лыжи — очень хорошая вещь! На лыжах можно с трамплина прыгать. Можно бегать наперегонки… Замечательная вещь — лыжи!

На дворе зима. Прелесть. Снежок летает. На лыжах девочки с гор съезжают. И Ника с лыжами ходит. Он их на плече носит. Ходит и носит.

Походил, походил, постоял, посмотрел.