Аксель Сандемусе - Оборотень
Эльфрида снова заплакала, даже без музыки.
Черная полынья в Нумедалслогене
Никто из них не хотел показывать своего беспокойства из-за того, что Фелисия долго не возвращалась. Ян сдался первым и позвонил на почту. Эрлинг понял, что ее там не было, и выронил сигарету на пол. Ян с беспомощным видом как-то ощупью положил трубку на место.
Юлию попросили сбегать к тете Густаве. Конечно, Фелисия там, иначе и быть не может (но зачем тогда посылать туда за ней?). Они видели, как Юлия бежала по дорожке, — так бегут по гололеду — подпрыгивая, скользя и вдруг налетая на деревья. Ян никак не мог успокоиться, и всех охватил страх. После ухода Фелисии прошло почти полтора часа, и уже ничем, кроме несчастья, нельзя было объяснить такую задержку. Ян выбежал и завел машину. Он поехал один в том же направлении, в каком убежала Юлия. Старый снег на дороге был твердый и скользкий, но теперь его засыпал новый. Время от времени колеса скользили на ледяных бугорках, скрытых снегом, который шел все сильней и сильней. Ветра не было, но дальше пятнадцати метров ничего не было видно.
Кто-то выбежал из дома тети Густавы. Ян понял, что это Юлия, и подождал ее.
Фелисия не заходила к тете Густаве. Юлия говорила, запыхавшись, через окно машины, но замолчала, потому что Ян тоже молчал. Он смотрел на свои руки. И был страшно бледен.
— Садись, — коротко бросил он и, когда она села, развернул машину. Полтора километра до дому он гнал, не разбирая дороги. На дворе он выключил мотор и, как был, в шапке и в верхней одежде, бросился к телефону. В полицейском участке в Конгсберге он застал только дежурного и позвонил старшему инспектору Рюду прямо домой. Они хорошо знали друг друга — вместе учились в школе. Ян объяснил, в чем дело, и сдержанно сказал, что это, безусловно, несчастный случай. Не может ли Рюд безотлагательно приехать в Венхауг? С людьми и собакой?
Рюд попытался сказать, что Фелисия наверняка скоро вернется и задержка получит самое простое объяснение.
— Послушай, Рюд, — резко сказал Ян, — ты знаешь Фелисию. Ей никогда не пришло бы в голову заставить нас волноваться. Это на нее не похоже. Ты прекрасно понимаешь, что она задержалась не по своей воле.
Не отнимая трубки от уха, он обернулся и продолжал, увидев, что в комнате нет никого, кроме Эрлинга:
— Ты так же хорошо, как и я, понимаешь, что мы вряд ли найдем ее живой.
Ян с Эрлингом пошли по дороге навстречу машине инспектора, они надеялись найти какой-нибудь след. Снег стал еще гуще, начался небольшой ветер. Они скользили по заснеженным наледям. Ни справа, ни слева от дороги не было видно никаких следов, а если они были неглубокие, то, наверное, снег уже их засыпал. Не доходя до поворота к домику тети Густавы Ян и Эрлинг увидели автомобиль, спешивший к ним на большой скорости, при такой плохой видимости и коварной дороге это было чистое безумие. Автомобиль затормозил в клубах снега. Из него вышел Рюд с овчаркой на поводке.
— Есть новости?
— Нет.
— Эта погода… — Рюд не дал себе труда закончить фразу. Он выслушал их нехитрый рассказ. Потом приказал полицейскому ехать за ними. Они шли впереди машины с собакой, которая рвалась вперед и нюхала снег. Вдруг она остановилась и посмотрела на Рюда.
— Нашел что-нибудь, Самсон?
Очевидно, Самсон ответил «нет», и они пошли дальше.
Неожиданно Самсон свернул с дороги направо и потянул в лес. Он дрожал и попискивал, порывшись носом в снегу, он вырыл оттуда обычную бутылочную пробку. Рюд поднял ее и понюхал.
— Ее тут бросили недавно, — сказал он. — Она совсем сухая. — Он снова понюхал ее.
Все подумали одно и то же: кто-то здесь подкреплялся. Но, значит, он выпил все, что было в бутылке. С другой стороны, кто угодно мог нащупать в кармане пробку и выбросить ее в снег.
— Ничем крепким от нее не пахнет, — сказал Рюд.
Собака рвалась дальше в лес, она рыла снег и дергала поводок то влево, то вправо, то вперед, то назад.
Рюд прикрикнул на нее, чтобы она успокоилась. Он внимательно смотрел на борозду, которую все уже заметили, и подозвал полицейского.
В снегу была пропахана глубокая борозда шириной до метра. Насколько хватал глаз, она уходила в лес, из-за выпавшего снега она была видна не очень отчетливо, но ошибиться было трудно. Рюд присел и пошарил руками в снегу:
— Наст сломан, — сказал он. И через секунду: — Если не ошибаюсь, эта борозда была пропахана уже после того, как пошел снег.
Удерживать собаку стало трудно. Они пошли по борозде рядом с рвущейся собакой. В одном месте она принюхалась и начала быстро разгребать снег, она даже хрипела от волнения.
Они одновременно увидели комок окровавленного снега.
У Эрлинга внутри все оборвалось, в то же мгновение Ян рухнул, как подпиленное дерево.
— Займись им, Эрлинг, — сказал инспектор, он дышал так же шумно, как и его разъяренный Самсон. — Пойдем со мной, — бросил он полицейскому.
Хрипя и спотыкаясь, они с трудом двигались дальше. Подход к реке в этом месте был трудный. Ян пришел в себя, и они с Эрлингом пошли следом. Никто из них даже не пытался заговорить. Рюд с полицейским стояли в двух метрах от берега и смотрели на черную полынью, в которой бурлила и плескалась вода. Борозда вела к полынье.
Ян с Эрлингом без сил опустились в снег недалеко от них. Собака рвалась к полынье.
Ветер усилился. Полицейские стояли в снежном вихре, как в водолазном колоколе. Рюд вынул из кармана пробку и тупо смотрел на нее. Эрлинг сидел, не спуская глаз с полыньи. Ян — опустив голову и зарывшись голыми руками в снег. Шапку он потерял, и снег запорошил его волосы.
Полицейские с собакой подошли к ним. Инспектор сделал усилие, чтобы его голос звучал твердо:
— У вас двоих не было после войны каких-нибудь дел с нацистскими молодчиками?
Ян не двигался и молчал. Потом поднял голову, его взгляд скользнул по полынье, и он снова опустил голову, она как будто не держалась на шее.
Ответил Эрлинг:
— Ян помог нескольким парням сразу после войны, когда им пришлось особенно туго. Они по глупости попали к национал-социалистам. У него были с ними хорошие отношения. Я тоже знал кое-кого, это понятно, но столкнулся только с одним, он пришел ко мне в начале августа 1957 года, и я его выгнал. Это Турвалд Эрье, мы звали его Запасным Геббельсом, при немцах он был полицмейстером в Усе.
Посланец Венхауга
После исчезновения Фелисии прошло две недели. Эрлинг ходил взад и вперед по своей комнате в Старом Венхауге. Смеркалось, и он по обыкновению зажег свечу. За последние годы у него ухудшилось зрение, писать он теперь должен был при ярком свете, но вообще плохо переносил его. Глаза у него отдыхали лишь при свече или в темноте. После несчастья с Фелисией он света не зажигал, обходясь свечой или сидя в темноте. Работа и все, что было с ней связано, отодвинулось далеко, словно воспоминание о древнем предании, разобрать которое было так же трудно, как письмена забытой религии на старом папирусе. Все вдруг обесценилось и отдавалось по бросовым ценам или вообще задаром. Эрлинг не слушал последних известий, не читал газет. Письма, не вскрывая, бросал в чемодан, чтобы они не попадались ему на глаза. Было ли это горе? Кто знает. Как отвечать на то, чего не существует? К бутылке он не прикасался. Ел немного, и пища казалась ему безвкусной, но предпочитал есть, чем выслушивать уговоры Юлии и тети Густавы. Он думал, что такую жизнь вел бы человек, созданный искусственным путем, ведь призраков и духов синтетическим путем не изготовишь. А без своих духов и призраков люди не могли бы любить, ненавидеть, испытывать удовольствие или отвращение. Он был уверен, что наши прапредки не могли бы понять, что случилось с Богом. Я потерял своих призраков, думал он, и должен теперь стать тем, что называют материалистическим человеком, абсолютно всем довольным и лишенным каких-либо интересов, мне даже не хочется, чтобы мой призрак вернулся ко мне, пусть обретается, где хочет. Мне будет больно, если он захочет вернуться домой. Держись подальше, мой призрак, мне больше не нужны ни мысли, ни вдохновение. Найди себе кого-нибудь другого, у кого нет своего призрака, и посмотрим, что из этого получится. Только держись от меня подальше, с меня довольно. Почему бы тебе не стать призраком Фостера Даллеса? Или епископа Кентерберийского? Но уже останься там навсегда. Или, еще лучше, вселись в моего брата Густава, если только найдешь в нем местечко для человеческого призрака. Тогда Эльфрида получит разрешение посещать молитвенные собрания и согревать кого-нибудь своим теплом. Мне хочется остаться без призрака, бесчувственным ко всему. Но только ведь мой призрак непременно вернется обратно, это точно, к больному всегда возвращается его призрак, когда перестает действовать наркоз, и он кричит от боли.
За окном начинали сгущаться сумерки. Эрлинг увидел на дворе Тура Андерссена. Вот уж у кого не было никаких призраков! Он даже отказался от своей фамилии Хаукос. Пусть бы мой призрак вселился в него и уже не покидал никогда.
