Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

Его охватило такое напряжение, что он не мог удержать взгляд на этой точке. Капитан, посмотрев на него, быстро повернулся к гидролокационной рубке.

— Засечена? — крикнул он акустику.

— Была засечена, сэр, — крикнул акустик.

— То есть как «была»?

В узкой полосе света в рубке акустик, не отвечая, слушал с сердитой решимостью на лице.

— Я… я ее потерял, — сказал он голосом, вздрагивавшим от возбуждения.

— Но вы ее засекли?

— Это точно, сэр.

— Может, вы и не ошиблись, номер первый, — сказал капитан. — Не знаю. Все мы немножко взвинчены.

— Она могла погрузиться, сэр.

— Могла. Да, могла.

— Значит, она внутри конвоя.

— Да, конечно, — если вы правда ее видели.

— Но я видел ее совершенно ясно, сэр.

— Возможно, возможно…

И он понял, что капитан ему не поверил. Подлодка вырисовалась в золотом свете так резко, как ее, пожалуй, уже никому никогда не увидеть, и тем не менее он вдруг остро усомнился в себе, словно этот темный жук был не в воде, а только в его сознании — видение, удивительно реальный мираж, столик с одним пустым стулом.

«Нет, я верю своим глазам», — подумал он угрюмо и остался на мостике, а туман становился все прозрачнее, пока на горизонте не забрезжил слабый серый свет.

— Я ее опять засек, сэр, — закричал акустик.

— Где она? — очень тихо и невозмутимо спросил капитан: его еще надо было убедить. Свет, падавший из гидролокационной рубки, позволял различать выражение их лиц. Капитан, выглядевший массивным и совершенно спокойным, улыбнулся, зная, что акустик во что бы то ни стало хочет убедить его, капитана, будто на этот раз он действительно слышит лодку.

— Ближе, чем тогда, — доложил акустик, и с этого момента раздавался только голос акустика, а они определяли курс подводной лодки.

— Направление ноль тридцать пять, дистанция две тысячи двести пятьдесят ярдов. — Затем невыносимая тишина, и снова голос: — Направление ноль тридцать, дистанция тысяча пятьсот ярдов. — Снова тишина, а затем: — Направление ноль тридцать, дистанция семьсот пятьдесят ярдов.

Он отошел к орудию. Тугой комок в желудке исчез, но в горле пересохло. На мостике было очень тихо.

Казалось, сюда его привели месяцы нарастающего ожидания, и он ощутил радостный подъем. Он слушал, как капитан отдавал команды, меняя курс, и наконец расстояние сократилось до двухсот ярдов.

— У бомб товъсь, — сказал капитан таким будничным тоном, что он даже обернулся и удивленно на него посмотрел, а потом начал ждать, когда же кончится необъяснимый перерыв в действии и капитан отдаст приказ сбросить серию глубинных бомб. Ожидание казалось бесконечно долгим и бессмысленным. Хотя на самом деле оно продолжалось несколько секунд.

— Бомбы! — сказал капитан.

Корвет продолжал скользить вперед, и было слышно, как глубинные бомбы шлепаются в воду, затем раздались глухие взрывы, над водой взметнулись фонтаны брызг, а корвет закачался, задрожал и заскользил дальше. Не отходя от орудия, он приказал сигнальщику пометить светящимися буями место, где они сбросили бомбы. К этому времени они повернули влево, пытаясь поймать эхо подлодки, и он уже приказал навести «эрликон» на буи, а до него доносились негромкие голоса впередсмотрящих:

— Буй слева по борту сто десять, буй слева по борту семьдесят, буй слева по борту сорок.

Затем, когда они пошли прямо, готовясь к атаке, стало немного светлее, настолько, что они смогли увидеть необычный бурун на воде — бурун, который был поднят не их кораблем. Но, собственно, времени заметить его не было, потому что все происходило неимоверно быстро, на поверхности внезапно возникла подводная лодка, и свет зари лег на скатывающуюся с нее воду. До нее было всего двести ярдов.

— Лодка всплыла, — сказал он капитану таким спокойным и равнодушным голосом, что капитан был сбит с толку и сердито перебежал к нему через мостик.

— Вам опять что-то чудится, номер первый… Ах, черт! — И он замер вне себя от удивления.

— Вот она, — сказал он.

— Глядите! На рубку!

— Они побегут к орудию.

— Спокойнее, номер первый.

Подводная лодка была совсем близко, и он видел, как немцы выбираются из рубки. Они пьяно спотыкались. Некоторые, пошатываясь, побрели на корму. Трое, уцепившись за орудие, старались его повернуть.

— Открыть огонь, сэр? — спросил он. Его «эрликон» был наведен на фигуры, кружащие на палубе лодки, пытающиеся навести свое орудие на мостик корвета, на него. Эти фигуры там готовились его убить. Всего в двухстах ярдах, полускрытая рассветным сумраком среди фигур, которые нелепо пританцовывали на фоне пляшущих волн, его подстерегала смерть. Их вцепившиеся в орудие руки казались такими крохотными, что мысль о смерти, надвигающейся на него в этом холодном свете, несказанно его удивила.

— Ну-ка, номер первый, — услышал он слова капитана и дал очередь. Он хотел помешать им вылезать из рубки. По меньшей мере две фигуры, танцевавшие на палубе лодки, опрокинулись в воду. Среди безграничного водного пространства все эти фигуры, прыгающие друг возле друга, выглядели крохотными и нелепыми. И тут лодка открыла огонь. Снаряд пронесся по всей длине корвета, и, продолжая стрелять по танцующим фигурам, он тем не менее заметил, что сигнальщик очень медленно сел, а из его плеча хлынула кровь, и он, глупо улыбнувшись, попробовал встать, потрогал плечо, увидел кровь у себя на ладони, удивленно вытаращил глаза и перекатился на живот. В воздухе повис запах кордита. Пустые гильзы, дребезжа, катились по стали мостика, и еще четыре фигурки возле орудия лодки опрокинулись в воду. Затем он услышал голос Чоуна, до сих пор стоявшего у поручня возле трапа. Теперь он прыгнул вперед, хохоча и выкрикивая:

— Посшибайте им головы, сучьим детям!

— Что? — сказал капитан и заорал: — Убирайтесь с моего мостика ко всем чертям, мистер Чоун!

— Слушаю, сэр, — сказал Чоун и сбежал по трапу. Он слышал Чоуна, он слышал капитана, но его глаза были устремлены на людей, вылезающих из рубки, беспомощно кружащих возле своего орудия. Теперь они от него пятились, взмахивая руками. Они продолжали пританцовывать, подняв руки вверх.

— Они что, сдаются? — закричал капитан. — Да, сдаются. Не стреляйте, номер первый.

— Почему они вдруг сдались, сэр? — крикнул он. — Может, бомбы…

Команда немецкой подлодки пятилась от своего орудия. Возможно, оно было повреждено; они махали, что сдаются, и его переполняло торжество.

— Мне нужна парочка пленных, — сказал капитан. — Их шкипер и механик. И еще их журналы, и шифровальные книги, и все документы. Хотите съездить на нее с десантной партией, номер первый?

— Очень хочу, сэр.

— Если их орудие в порядке, они могут разнести шлюпку в щепу. Так я подойду к ней еще ближе и буду держать их под прицелом главного калибра. Если они дотронутся до своего орудия, я разнесу их в щепу. Валяйте. Собирайте десантную партию. И не беспокойтесь. Мы вас прикроем.

С ним в шлюпку сели пять человек команды — механик, которому предстояло заняться машинами лодки, кочегар, боцман Хорлер, старшина Хендерсон и Фроли, жилистый смуглый парень, который на гражданке был подручным водопроводчика где-то на западном побережье.

Перед тем как шлюпку начали спускать, он взглянул вверх и увидел в стороне Джину и Чоуна. Он поддерживал ее за локоть, а на ней было сиреневое пальто, в котором они ее подобрали. Почему-то ему захотелось обдумать значение этого пальто и прикинуть, где ее поместят теперь — ведь в лазарете уложат раненого сигнальщика. За это стремительное мгновение, бросив на них один короткий взгляд, он заметил, что глаза Чоуна прикованы к нему, только к нему, и Чоун словно бы совсем не волновался, а пристально, уверенно и задумчиво смотрел на него, как будто знал, что его ждет, как будто знал, что они смотрят друг на друга в последний раз. Нехорошо испытывать такое чувство, когда спускают шлюпку. Все были вне себя от возбуждения, и шлюпку спустили слишком быстро: ударившись о воду, она подпрыгнула и так накренилась, что они чуть было не перевернулись, но все-таки сумели ее выправить.

Потом он повернулся и посмотрел на лица своих людей, которым тяжелые резиновые сапоги почти наверное не дали бы выплыть. А потом посмотрел на немецкую подлодку. Несколько человек там спускали на воду надувную лодку.

— А теперь спокойнее, — сказал он. — Легче и спокойнее. Наше орудие наведено на них. Одно подозрительное движение, и Хорлер даст по ним очередь из автомата. Спокойнее, Хорлер. Только спокойнее.

На подлодке шесть человек стояли у рубки, подняв руки. Шлюпка ныряла в пляшущих волнах, а он пытался разглядеть лица около рубки подводной лодки, и у него защемило в животе, потому что взмахи весел были исполнены целеустремленности, слишком уж большой целеустремленности — единственное ритмичное движение среди беспокойной толчеи этих серых невысоких волн; и он продолжал смотреть на шестерых возле рубки подводной лодки, которые стояли неподвижно, с поднятыми руками.