Кэти Келли - Строго между нами

— У тебя есть коробка с фотографиями, — сказала Роуз. — Ты еще хотела рассортировать их по годам для альбома.

Фредди повеселела.

— А я пойду в город и куплю хороший альбом, — продолжила Роуз.

Она полезла в платяной шкаф, извлекла с верхней полки большую пыльную коробку, которую Фредди хранила, наверное, уже лет двадцать, и поставила ее на низкий столик у дивана.

— А ужин я приготовлю, когда приду. Я купила немного баранины. Что будем готовить из нее?

Но Фредди не отвечала. Взгляд ее, подернутый пеленой, был обращен в прошлое — в дни ее молодости, запечатленной на выцветших черно-белых снимках, сложенных в коробке.

Когда Роуз вернулась домой, то застала Фредди за обеденным столом, на котором были разложены пачки фотографий. Перевязанную ногу тетя положила на стул рядом.

— Ты только посмотри, Роуз. Фотографии Анны. Я думала, что потеряла их.

Роуз наклонилась над столом и всмотрелась в три крошечных черно-белых фото своей мамы. Это были самые ранние снимки из числа тех, которые видела Роуз. Темные волосы Анны были по-девичьи распущены, а фигура поражала своей стройностью.

— Я и ее подвела, — сказала Роуз, чувствуя, что не может отвести глаз от карточек.

— Каким образом? — безмятежно спросила Фредди.

— Тем, что не сохранила брак. Но я старалась его сохранить, старалась как могла. Мама была так счастлива, когда я только вышла замуж за Хью. Ей всегда хотелось, чтобы я в жизни чего-то достигла.

Фредди сняла очки и потерла покрасневшую переносицу.

— Я вообще не понимаю, — сказала она, — зачем ты так долго оставалась с Хью. Если ты знала про его дела с другими женщинами, то почему не пресекла это? Или ты не возражала?

— Конечно, я была против, — сказала Роуз. — Я была влюблена в него и, когда только узнала об этом, была просто убита. Но кому я могла рассказать обо всем? Адель? Матери Хью? Своей маме? Я не знала, что делать, — подвела итог Роуз.

— Все это гордость. Она заставляла тебя молчать. Ты не хотела признаваться ни себе ни другим, что в раю, который построили Миллеры, не все так гладко. Избавиться от этой гордости ты сумела только на сороковой юбилей свадьбы, когда публично признала то, что скрывала многие годы. Именно публично, это важно. Ну а теперь ты должна продолжить начатое.

От такого Роуз почувствовала вспышку раздражения. «Почему я?» — пронеслось молнией у нее в голове. Она знала, что никого в жизни не обманывала. Кто и обманывал, так это Хью. Но спросила она о другом.

— Странно. Мне показалось, Фредди, что моя история тебя не удивила.

— Почему же? — удивилась тетя. — Просто я решила ничего не говорить, пока ты не будешь готова к открытому разговору. А теперь ты готова. Мой тебе совет — возвращайся к Хью и поговори с ним начистоту. Даже если вы передеретесь, после этого у тебя больше не будет неясностей, которые тревожат сейчас душу. А бегать от них всю жизнь просто невозможно. Их надо решать.

— Но я от них и не бегаю, — возразила Роуз.

— Да, ты просто бегаешь от своего прошлого. Я же вижу, что ты никак не можешь примирить свою новую жизнь с прежней.

Роуз потрясенно уставилась на Фредди. Та говорила своим обычным любезным тоном, но ее слова были в высшей степени странными.

— Роуз, чтобы идти дальше, тебе надо излечить себя. Я знаю, что это может быть мучительно, но иначе все беды в твоей жизни будут повторяться. Ты никогда не возражала Хью, потому что не хотела, чтобы его родители думали, что ты неудачница. А тебе просто необходимо было доказать тогда, что ты ничуть не хуже, чем они. Но сама для себя ты никогда не могла признать это.

Неожиданная и неприятная правда с трудом пробивала себе дорогу к сознанию Роуз. Прежде она прикладывает все силы, чтобы, наоборот, доказать себе и другим, что у нее все в жизни прекрасно. Это была ее защита. Потом, когда родилась Холли, Роуз сумела загнать в себя послеродовую депрессию и страдания одиночества. «Никто не должен знать», — говорила она себе. Так жизнь Роуз сохраняла видимую цельность и благополучие. Все бы ничего, но последствия этою сказались на воспитании Холли. Гордость заставляла Роуз причинять своей любимой дочери страдания.

— Анна была так счастлива потому, что тебе не приходилось помногу работать за швейной машинкой, как работала она сама, — продолжала Фредди. — То, что она вытащила тебя из бедности, в которой выросла наша семья, Анна считала своей заслугой и гордилась этим. А ты еще стыдишься того, что оставила неверного мужа!

— С одной стороны, так, — глубокомысленно заявила Роуз. — А с другой стороны, я никогда не чувствовала, что принадлежу к их семье.

Роуз вдруг вспомнилось, как мать настаивала на том, чтобы она продолжала учебу, несмотря на все их материальные проблемы. И Роуз училась, тогда как многие ее сверстницы бросали учебу. Анна родила троих детей, один из которых умер в младенчестве. Пережив эту трагедию, Анна решила, что с ней, Роуз, и с ее братом Джеймсом ничего не случится. В шесть лет Джеймс уже мечтал уехать в Австралию, а когда ему исполнилось семнадцать, действительно уехал. Так, лишившись любимого сына, Анна стала всей душой болеть за единственную дочь.

Повернись все иначе, Роуз могла бы оказаться на ферме. Многие девушки подростками уходили работать на фермы, когда требовалась помощь семье. Но только не Роуз. «Леди не хочет носить навоз!» — кричала ей вслед местная детвора, когда осенью она возвращалась к учебе. Многие из местной детворы забросили учебники, чтобы помогать своим отцам по хозяйству.

— Выше голову, — говорила Анна. — Ты живешь для себя и далеко пойдешь в жизни. Тогда ты будешь смеяться над ними.

Вскоре директор школы объявил Анне, что Роуз — способная ученица и что ей следует начать посещать воскресную школу при женском монастыре, располагавшемся в пятнадцати милях от города. «Только так она сможет раскрыть весь свой потенциал», — сказал он. Анна тогда принялась вязать свитера для магазинов и богатых клиентов, которые особенно ценили ирландские свитера ручной работы. Ежедневно перенапрягая глаза из-за плохого освещения и сложных рисунков, Анна сумела заработать достаточно денег на школьную форму и книги для Роуз.

Роуз знала, что за эту работу платят до невозможности мало, но именно мама дала ей возможность получить образование. Понимала Роуз и то, что образование дает ей возможность сделать карьеру и удачно выйти замуж.

— То, что я сейчас скажу, тебе не понравится, но я скажу правду. В том, что с Хью все сложилось так, виновата и ты, — неожиданно продолжила Фредди.

— Я?

— Да. Ты должна была положить конец изменам мужа еще в самом начале. Видишь ли, хоть Хью и любил тебя, он прекрасно знал, что нравится женщинам. Они в него влюблялись с первого взгляда.

— Но это смешно! Не буду же я выслеживать мужа, — пылко возразила Роуз.

— Верно. Но ты могла бы предложить ему выбор: или ты, или другие женщины.

Надев очки, Фредди снова принялась сортировать старые фотографии, и Роуз поняла, что тетушка сказала все, что хотела.

Тишину комнаты нарушало только тиканье старых часов. Глядя на Фредди, Роуз никак не могла понять, как можно оставаться такой спокойной после спора.

«Может быть, именно поэтому когда-то я так стремилась поскорее забыть о Каслтауне», — вдруг мрачно подумала Роуз. И со стороны отца, и со стороны матери все родственники были такими же прямыми людьми, как и тетя Фредди. Роуз вдруг с потрясающей ясностью поняла, что ее мать Анна не стала бы сносить измены, отца ни дня. Именно своими твердыми взглядами она и скрепляла их семью. Отец Роуз никогда даже не «смотрел налево», не то что Хью. Несправедливые обвинения Фредди поразили Роуз. «Нет, виноват Хью, исключительно он», — твердо решила она.

— Хью причинил мне боль, он еще будет жалеть об этом! — сказала Роуз.

— Но и ты не святая, Роуз, — серьезным тоном возразила Фредди. — Неужели ты не делала в жизни ничего такого, о чем потом жалела?

«Фредди — настоящий Великий инквизитор», — подумала Роуз.

— Холли… — тихо, почти шепотом проговорила она. — Я подвела Холли.

— Каким образом?

— У меня была послеродовая депрессия и очень долго — наверное, несколько лет — я никак не могла выйти из нее.

Роуз закрыла глаза и стала вспоминать, как это было, несмотря на всю болезненность этих воспоминаний.

— Я едва могла смотреть на нее, а она все росла и росла и, кажется, начинала все понимать. Нет, я даже уверена в этом. Холли была совсем другой, не как ее сестры. Стелла и Тара всегда ждали меня с нетерпением, обнимали, все рассказывали, а Холли держалась от них в стороне, словно знала, что я не люблю ее, и не могла простить этого.

— Если ты не возражаешь против моего мнения, то скажу, что это просто смешно, — оживленно ответила тетя. — Она ничего не знала, просто чувствовала, что ты иначе относишься к ней. Дети совсем не глупы. Ты действительно выделяла ее среди других дочерей, и она реагировала на это. И реагирует до сих пор, насколько я понимаю. Холли всегда была тихой, осторожной и какой-то молчаливой. Дети — это барометр семьи.