Дэвид Митчелл - Облачный атлас
— Когда это я жаловалась, что мне одиноко?
— Знаешь, парни вроде Хендерсонов не вырастают на деревьях.
— Тли вырастают именно на деревьях.
Раздается стук в дверь, заглядывает Билл Смок.
— Миссис Рей? Простите за вторжение, но мне скоро надо ехать. Положа руку на сердце, могу сказать, что это было самое гостеприимное, прекрасно организованное благотворительное собрание, на каком мне когда-либо приходилось присутствовать.
Джудит Рей поглаживает свое польщенное ухо.
— Это очень любезно с вашей стороны…
— Герман Хоувит, младший партнер в фирме «Масгров Уайленд», прибыл из офиса в Малибу. У меня не было возможности представиться перед этим великолепным обедом — сегодня утром я в последнюю минуту успел купить билет. Мой отец скончался более десяти лет назад — от рака, благослови Господь его душу, — и я не знаю, как бы мы с матерью это пережили, если бы не общественная поддержка. Для меня было громом с ясного неба, когда Ойли упомянул о вашем благотворительном собрании, и я просто обязан был приехать и посмотреть, не смогу ли я в последнюю минуту сделать какое-нибудь пожертвование.
— Мы очень рады, что вы так поступили, и добро пожаловать в Буэнас-Йербас. — «Немного приземист, — прикидывает Джудит Рей, — но мускулист, получает хорошее жалованье, и ему, пожалуй, не больше тридцати пяти. „Младший партнер“ звучит многообещающе». — Надеюсь, в следующий раз миссис Хоувит сможет к вам присоединиться?
Герман Хоувит в исполнении Билла Смока робко улыбается.
— Как ни печально, единственная миссис Хоувит — это моя мама. Счастливо.
— Да не может быть! — отзывается Джудит Рей.
Он глядит на Луизу, но та не обращает на него внимания.
— Я был восхищен, с какой принципиальностью ваша дочь не желает пробиваться «наверх». Многие из нашего поколения сегодня, похоже, лишились нравственных ориентиров.
— Как я с вами согласна! В шестидесятых вместе с водой выплеснули и младенца. Мы с покойным отцом Луизы несколько лет назад расстались, но всегда стремились внушить нашей дочери понятие о том, что правильно и что нет. Луиза! Не оторвешься ли хоть на минуту от телевизора, а, лапочка? Пожалуйста, а то Герман может подумать — Луиза, лапочка, что это?
Ведущий произносит речитативом:
— Полиция подтверждает, что двенадцать человек погибли сегодня утром в результате авиакатастрофы, случившейся над Аллеганскими горами, включая президента Приморской энергетической корпорации Альберто Гримальди, самого высокооплачиваемого руководящего работника в Америке. В предварительных отчетах дознавателей Федерального авиационного управления предполагается возможность взрыва, вызванного неисправностью в топливной системе. Обломки самолета разбросаны по площади в несколько квадратных миль…
— Луиза, лапочка? — Джудит Рей опускается на колени рядом с дочерью, которая в ужасе не отрывается от кадров с искореженными обломками самолета, усеявшими склон горы.
— Как… ужасно! — Билл Смок смакует сложное блюдо, все ингредиенты которого даже он, шеф-повар, не в состоянии перечислить. — Вы знали кого-нибудь из этих несчастных, мисс Рей?
51
Утро понедельника. В новостной комнате «Подзорной трубы» роятся слухи. Один из них гласит, что журнал обанкротился; другой утверждает, что Кеннет П. Оджилви, его владелец, пускает его с молотка; третий обнадеживает — мол, банк предоставляет свежее вливание; четвертый повергает в уныние — банк перекрывает кислород. Луиза никому не сообщила, что сутки назад выжила после покушения на убийство. Она не хочет втягивать в это ни мать, ни Грелша, и к тому же, если не считать синяков, это становится все более нереальным.
Луиза по-настоящему горюет о гибели Айзека Сакса, человека, с которым едва была знакома. Кроме того, она напугана, но сосредоточивается на работе. Отец рассказывал ей, как военные фотокорреспонденты упоминали о невосприимчивости к страху, даруемой объективом камеры; нынешним утром это ей совершенно понятно. «Если Билл Смок знал об отступничестве Айзека Сакса, то его смерть вполне объяснима, — но кому понадобилось в то же время повергать в прах и Альберто Гримальди?» Условный рефлекс, как обычно, в десять часов притягивает сотрудников к кабинету Дома Грелша на планерку. Минует четверть одиннадцатого.
— Грелш не опаздывал так, даже когда родила его первая жена, — говорит Нэнси О’Хаган, полируя ногти. — Видно, Оджилви вздернул его на дыбу.
Рональд Джейкс карандашом выковыривает из уха серу.
— Я знал одного ударника, который стучал в лучших хитах «Манкиз».[209] Он трепался о тантрическом сексе — я вас умоляю. Его любимая позиция, хм, называется «водопроводчик». Весь день торчишь дома, и никто к тебе не приходит.
Всеобщее молчание.
— Э, да перестаньте вы так вибрировать!
В двери появляется Грелш и не теряет ни минуты:
— «Подзорная труба» продается. Сегодня, но позже, мы узнаем, кто выживет после этого жертвоприношения.
Джерри Нуссбаум сует большие пальцы за ремень.
— Неожиданно.
— Чертовски неожиданно. Переговоры начались на исходе прошлой недели. — Грелш кипит на медленном огне. — К сегодняшнему утру сделка была совершена.
— Было, должно быть, хм, какое-то потрясающее предложение, — забрасывает удочку Джейкс.
— Об этом спроси у Оджилви.
— Кто покупатель? — спрашивает Луиза.
— Сегодня будет объявлено в прессе.
— Да ладно, Дом, — канючит О’Хаган.
— Я же сказал, будет объявлено в прессе. Сегодня.
Джейкс вертит в пальцах сигарету.
— Похоже, что наш таинственный покупатель, хм, действительно хочет купить «Подзорную трубу», и, хм, если она не сломана, то кой черт ее чинить.
Нуссбаум фыркает.
— Кто говорит, что наш таинственный покупатель не считает, что мы сломаны? Когда в прошлом году «Объединенные новости» купили журнал «Нуво», то они уволили даже мойщиков окон.
— Так. — О’Хаган защелкивает свою пудреницу. — Значит, мой круиз на Нил опять накрылся. На Рождество снова придется ехать к свояченице в Чикаго. Эти ее отпрыски и мировая столица мороженой говядины. Как же все меняется за один только день!
52
Долгие месяцы, осознает Джо Нейпир, глядя на продуманно развешанные картины в приемной вице-президента Уильяма Уили, его оттирали в сторону. Преданные люди исчезли из виду, власть просочилась между пальцами. «Прелестно со мной обошлись, — думает Нейпир, — всего лишь за полтора года до отставки. — Он слышит шаги и чувствует дуновение сквозняка. — Но взрыв самолета, на борту которого двенадцать человек, не имеет отношения к безопасности, это массовое убийство. Кто отдал этот приказ? Работал ли Билл Смок на Уили? Может, случайная катастрофа? Такое бывает. Я понимаю только одно: непонимание опасно». Нейпир бранит себя за то, что предостерег вчера Луизу Рей, — это был глупый риск, результатом которого стал огромный ноль.
В дверях появляется секретарша Уильяма Уили.
— Мистер Уили готов вас принять, мистер Нейпир.
Нейпир удивляется, увидев в кабинете Фэй Ли. Расклад требует обмена улыбками. Рукопожатие Уильяма Уили столь же энергично, сколь его возглас:
— Джо! Как поживаешь?
— Печальное утро, мистер Уили, — отвечает Нейпир, садясь, но отказываясь от сигареты. — До сих пор не могу понять, как такое могло случиться с мистером Гримальди.
«Никогда я тебя не переваривал. Никогда не мог понять, для чего ты нужен».
— Печальнее не бывает. Можно посадить кого-то на место Альберто, но заменить его нельзя.
Нейпир решается на один вопрос, замаскированный под ни к чему не обязывающую реплику.
— И сколько времени пройдет, прежде чем правление обсудит новое назначение?
— Мы собираемся сегодня после полудня. Альберто не хотел бы, чтобы мы плыли без кормчего дольше, чем надо. Знаешь, его уважение лично к тебе… оно было очень… ну…
— Искренним, — подсказывает Фэй Ли.
«Да, ты далеко пойдешь. Мистер Ли».
— Правильно! Точно! Искренним.
— Мистер Гримальди был славным человеком.
— Конечно, Джо, конечно. — Уили поворачивается к Фэй Ли. — Фэй. Давай-ка расскажем Джо о пакете наших предложений.
— В признание вашего безупречного послужного списка мистер Уили предлагает вам отойти от дел досрочно. Вы по-прежнему будете получать полное жалованье на протяжении полутора лет по своему контракту плюс премиальные, а затем последует индексируемая пенсия.
«Вышвыривают за борт! — Нейпир изображает на лице „Вау!“. — За всем этим стоит Билл Смок». «Вау!» соответствует и предложению уйти в отставку, и ощущаемому Нейпиром сейсмическому сдвигу в собственной роли — был своим парнем, стал досадной помехой.
