Алексей Иванов - Ненастье
Уже начался вечер, на улице прощально рассиялось низкое солнце, и снег ярко блестел — а в доме у Германа становилось всё сумрачнее. Герман свирепо лупил по гвоздям старинным молотком Яр‑Саныча и думал, что ему надо продержаться до темноты. Потом он попробует незаметно ускользнуть из дома, а если не получится, то будет прорываться из осады с боем. В темноте в Ненастье он уйдёт хоть от кого, потому что знает местность.
Герман ничего не боялся, только злился, но как‑то легко, освобождённо. Сил и ума ему хватит, а главное — Танюша в безопасности. Басунов больше не сможет использовать её в своих планах. Как это важно, оказывается, когда твои любимые — в безопасности. Этого не понимаешь в обыденной жизни… И хорошо, что теперь можно никого не убивать — даже Басунова…
Входную дверь Герман задвинул комодом, поставил на дыбы и навалил на стену тахту, чтобы (в случае надобности) обрушить на того, кто пролезет через окно. Рядом с другим окном таким же образом он расположил шкаф. Осмотрел «сайгу», проверил по карманам рожки с патронами. Там, на улице, — натренированные бойцы службы безопасности, ветераны Афгана, но ведь он и сам ветеран, он солдат, он тоже умеет сражаться. Шиш вам, не возьмёте.
А Басунов не сомневался, что он вот‑вот возьмёт Немца.
Басунов шёл один по улице Ненастья за своим джипом. Парни остались караулить Немца, а Басунов решил перегнать автомобиль. Понятно, на что рассчитывает Немец: как стемнеет — стартануть. Он тут каждую нору знает, каждую кучу дерьма. В общем, нельзя позволить ему досидеть до темноты. Надо скорее штурмовать дом. Но сначала — перегнать машину поближе.
Басунов осмотрел джип снаружи. Вот пробоины от пуль Немца. Одна пуля вошла в лобовуху перед лицом водителя, пролетела между людьми в салоне, каким‑то чудом никого не задев, и вышла через правую заднюю дверь. Дверь придётся менять, лобовуху тоже… Другая пуля ударила в крыло и пропала в капоте — но двигатель работает без сбоев. Рассматривая машину, Басунов испытывал даже некое удивление: как Немец посмел поднять на него руку, атаковать? Басунов давно считал себя неприкосновенным.
«Икс пятый» покатился по улице Ненастья в сторону дачи Яр‑Саныча: роскошный и надменный джип мимо штакетников и палисадников скромной дачной деревни ещё советского пошиба — будто двадцать первый век мимо двадцатого. Басунов внимательно смотрел в окно — изучал окрестности на предмет бегства Немца. Нихера не видно, всё заросло рябинами, яблонями, вербами и липами. Басунов остановил машину неподалёку от дома Яр‑Саныча и достал из бардачка папку Владика Танцорова с документами на дачу. Среди них были планы участка и улицы. Надо выяснить, что тут где…
Басунов разложил листы со схемами на руле. Да, Немец побежит вот сюда — здесь под железнодорожной насыпью дренажный тоннель. Немец сдриснет в лес за железной дорогой, чтобы затеряться… Значит, он должен выскочить из окна с западной стороны своего дома… Вот его участок… Дом, ворота, сарай, погреб, посадки, скважина… Басунов замер. Где погреб? Он же ходил по той стороне участка, когда привёз сюда бокфлинт, но погреба не видел! Погреб — основательное сооружение, его не забросят просто так… «А не погреб ли?..» — холодея от предчувствия, осторожно подумал Басунов.
* * *Пока Басунов перегонял машину, получилось нечто вроде перемирия. Парни топтались возле дровяного сарая, курили и не выцеливали Немца по окнам. У Сучилина был «стечкин», у Темурчика — тоже «сайга», а у Леги Тотолина — ТТ. Все стволы, понятно, никто никогда не регистрировал.
Домик Германа стоял на вишнёвом снегу, ярко освещённый закатом, а внутри царил полумрак. С карабином в руках Герман перемещался по дому с одной наблюдательной точки на другую. Итак, окна первого этажа — на юг, север и восток (входная дверь — на юг). Окна второго этажа — на запад и восток. Выхода на улицу через подпол нет. Слуховых окошек на крышу тоже нет. Герман не рассчитывал, что при необходимости он сможет выбраться на скат между стропил через слой старого рубероида, обрешётку и шифер.
Герман легко мог подстрелить кого‑нибудь из парней, но не стрелял. Вот как повернулась жизнь. Он держит оборону в дачном домике, и против него — четверо «афганцев», бывших товарищей по «Коминтерну». Да, он украл деньги, он вор, — но им‑то никто не давал права поднимать оружие.
И они не отцепятся. «Возможно, скоро они меня убьют», — спокойно думал Герман. У него было пронзительное предчувствие последнего боя. Эту вещую тоску он помнил по Афгану, и сейчас думал только о Танюше, потому что на краю гибели (он знал по себе) те, кого ты любишь, становятся впятеро дороже, а те, кого ненавидишь, оказываются безразличны. Значит, человек не создан для войны. И поэтому он и не стрелял в парней у дровяного сарая.
— Немец, может, сдашься? — крикнул Герману Лега Тотолин.
— Тогда мне верная крышка, — глухо ответил Герман через полуразбитое окно рядом с дверью и крылечком.
— Извини за обстрел, хотя ты сам тоже не одуванчик, — Лега подошёл поближе. — Все психанули. Но Витька не ставил задачу вальнуть тебя. Мы приехали просто взять. Если надо, подранить. Но чтобы живой был.
— Тотолин, ты не школьница, — Герман быстро выглянул и спрятался. Лега стоял перед окном, опустив руки. — Басунову нужен не я, а деньги. Он выбьет из меня, где бабки лежат, и закопает меня. Это как божий день.
— Беспредел давно кончился, Немец.
— Спроси у Витьки про Танцорова — послушай про беспредел.
К Леге подошёл Темур Рамзаев.
— Я отвечаю, Немец, что мы тебя живым Щебетовскому отвезём.
— Извини, Темурчик, не ты решаешь.
Рамзаев оскорбился, сплюнул и вернулся к сараю и Яну Сучилину.
— А почему ментов не вызываете? — спросил Герман из‑за оконной рамы.
— Босс поставил условие: если мы тебя ему привезём, вернёт на работу. Если менты привезут — идите дрочите.
— Я думал, Лега, ты разумный мужик, — с сожалением сказал Герман.
К дровяному сараю с тыла подобрался Басунов — так, чтобы его не было видно из окон домика. Виктор не доверял перемирию.
— Времени на разговоры нет, — Басунов прищурился на закатное солнце. — До темноты надо управиться. Ян, пошмонай на соседних дачах, нужна ещё одна такая бандура, — Басунов пошлёпал рукой по грязной перекладине самодельной лестницы из двух жердин, приставленной к стене сарая. — Лега, Темурчик, не прозевайте Немца. Я отойду перетереть с боссом.
Басунов пошагал по заснеженным грядкам к краю участка — к малине и полосе отчуждения перед железнодорожной насыпью.
— Парни, дайте уйти! — издалека, из домика попросил Герман.
— Конец базару, Немец, — отрезал Темурчик.
— Будет бойня, — предупредил Герман. — Я не сдамся.
С «сайгой» в руках он привалился спиной к простенку. Над ним тикали старые комнатные часы. По доскам потолка разъехались кривые малиновые лоскуты вечернего света — заколоченное окно насекло закат сикось‑накось.
— Убивать не хочу, но буду! Оно вам надо — за бабло для Витюры?
— Басунов сука, но не кинет босса, — с улицы ответил Тотолин.
— А кого он не кинул, Лега? Лихолета? Бычегора? Каиржана?
— Хорош мозги пилить! — разозлился Тотолин и отошёл от домика.
Басунов в это время осматривал край участка Яр‑Саныча, где росли кусты малины. Никакой будки погреба. Вообще никаких следов. Тонкий снег застелил всё ровным чистым слоем. А на чертеже — вот он, погреб. Он не мог исчезнуть. И нарисовать его по ошибке тоже не могли: всё остальное на схеме совпадает до мелочей. Значит, погреб здесь, под землёй, а в нём мешки с деньгами. Басунов достал зажигалку и с уголка подпалил листок с планом.
Вальнуть Немца — ерунда. Убив Немца, можно отвертеться, отсудиться, откупиться. А реально трудным делом станет разговор с Щебетовским. После шантажа Георгия Николаевича все пути назад будут отрезаны.
Басунов по мобильнику вызвал Щебетовского. Ну, с богом.
— Георгий Николаевич? Да, мне есть что сообщить, — Басунов смотрел на поезд, пролетающий мимо Ненастья. — Георгий Николаевич, Неволин больше не проблема. Я знаю, где ваши деньги. И это знаю только я один.
— А где Дибич? — помолчав, брюзгливо спросил Щебетовский.
— Не в курсе. Он опоздал к ярмарке. Я догадываюсь, что вы направили его опередить меня, — Басунов понимающе вздохнул. — Георгий Николаевич, мы с вами давно знакомы. Давайте и дальше вместе работать.
— Что ты имеешь в виду, Витя?
— Я не хочу красть ваши деньги, как Неволин, — Басунов с трубкой возле уха прогуливался по заснеженному огороду. — Но и не хочу возвращать их за пять процентов комиссионных. Георгий Николаевич, я хочу быть вашим компаньоном и совладельцем Шпального. Вы можете переписать на меня акции, или долю уставного капитала, или часть площадей. Можете отдать мне в собственность какую‑нибудь неотчуждаемую структуру… Всё на ваш выбор. Мои фонды пусть остаются в вашем управлении, а я претендую на прибыль с них. В общем, я жду вашего предложения, Георгий Николаевич.
