Ирвин Шоу - Богач, бедняк... Том 1
«Я не бил тебя по голове, – вспомнил Рудольф слова негра. – Клянусь, я не бил тебя по голове».
– Для чего тебе, Вилли, извиняться передо мной?
– Послушай, – сказал он. – Она что, пошутила, ну, по поводу боксерского матча. Что такое? Какая-то загадка или в этом что-то есть?
– Нет никакой загадки. Мы на самом деле ходили на боксерский матч.
– Никогда не понимал эту женщину, – вздохнул Вилли. – Если мне хочется посмотреть боксерские бои по телевизору, мне приходится уходить из дома к приятелю, смотреть у него. Ну, ладно. Думаю, она действительно сама все расскажет. – Он пожал руку Рудольфа своей теплой рукой. Рудольф вышел за дверь.
Он слышал, как Вилли закрыл за ним дверь, набросил цепочку. «Опасность таится внутри, Вилли, – хотелось сказать ему. – Ты запираешь ее сейчас сам в своем доме». Он не торопясь спустился по лестнице. Интересно, где бы он сам был сейчас? Был ли бы вот так же пропитан воздух в его квартире супружеской изменой и полной неудовлетворенностью браком их обоих, если бы тогда, в ту памятную ночь в 1950-м, когда он звонил по внутреннему телефону в номер 923 отеля «Сент-Мориц», ему ответила бы Джулия? Если бы я был человеком верующим, подумал он, углубляясь все дальше в непроглядную ночь, то поверил бы, что Бог уберег меня.
Рудольф обдумывал свое обещание помочь сестре с разводом на ее условиях. Главное – не ошибиться и сделать первый, продуманный, логический шаг, а он – человек логичный. Где бы найти надежного частного детектива? Нужно спросить у Джонни Хита. Он наверняка знает, этот бизнесмен, рожденный специально для Нью-Йорка. Рудольф тяжело вздохнул. Ему уже стало противно от одной мысли, что Гретхен войдет в контору детектива; он уже заранее ненавидел этого сыщика, которого не знал, который будет всю неделю готовиться к тому, чтобы шпионить и следить за тем, как окончательно погибает разбитая вдребезги любовь.
Рудольф, оглянувшись, в последний раз посмотрел на дом, в котором только что был и где поклялся вступить в заговор. Он знал, что уже никогда не сможет вновь подняться по этой лестнице, пожать маленькую руку этого глупого, впавшего в отчаяние человека. И у двуличия должны быть свои рамки.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
IУтром он помочился с кровью, но ее было немного, и боли он не чувствовал. Поезд мчался через тоннель. Он посмотрел в окно на свое отражение. Да, видок еще тот, зловещий, из-за этой повязки над глазом, но вообще-то ничего особенного, убеждал себя он, ничем не отличается от любого другого джентльмена, направляющегося в банк.
Неяркое октябрьское солнце освещало холодную, голубоватую воду в Гудзоне. Поезд проезжал мимо тюрьмы Синг-Синг1, и он подумал, вот сейчас эти несчастные зеки всматриваются сквозь решетки в своих камерах в эту широкую, свободную, текущую к морю реку, вспоминают прошлую жизнь.
– Жалкие негодяи! – сказал он вслух. Рукой похлопал по выпирающему из кармана пухлому бумажнику. По пути в центр города он забрал у букмекера свои семьсот долларов. Может, ему все же удастся закрыть рот Терезе парой сотен, ну, от силы двумя с половиной, если поднимет хай.
Том вытащил бумажник. Все бумажки по сотне. Он выудил одну купюру, стал ее внимательно разглядывать. Вот он, один из отцов-основателей, Бенджамин Франклин1, уставился на него. Похож на чью-то старенькую мамочку. Должно быть, был куда круче, чем выглядит, иначе его физиономии ни за что бы не попасть на такую крупную банкноту. Разве не он сказал: «Джентльмены, мы будем вешать всех вместе или по отдельности?» А я вот даже школу не окончил, с сожалением подумал Том, чувствуя себя немного растерянным перед отрезком истории стоимостью в сто долларов. «Эта банкнота является законным платежным средством для выплаты любых долгов как частным лицам, так и общественным организациям и подлежит приему как таковое как в государственном казначействе, так и в любом отделении федерального резервного банка» – так гласит надпись на купюре.
Если это не законное платежное средство, то что же тогда это такое, черт подери? Подписано аккуратным, замысловатым почерком некоего Айви Бейкера Приста, казначеем Соединенных Штатов. Парень с таким именем разве обойдется без этих мудреных словечек: «законное платежное средство» вместо «деньги», «денежные обязательства» вместо «долги»?
Томас, аккуратно свернув купюру, сунул ее в боковой карман. И эта сотня скоро присоединится к компании таких же сотенных, которые сейчас лежат в темном банковском подвале в такой ясный, солнечный день.
Сидевший перед ним человек, пошуршав газетой, открыл ее на спортивной странице. Томас заметил, что он читает репортаж о вчерашнем боксерском матче. Интересно, что скажет этот тип, если он, похлопав его по плечу, скажет: «Послушайте, мистер, это я вчера там дрался. Не хотите ли получить репортаж о бое из первых рук, так сказать, с самого центра ринга?» Вообще-то все статьи о бое в газетах были неплохими, а «Ньюс» на последней полосе даже поместила фотографию Вирджила, пытающегося подняться после рокового для него удара. А он, Том, стоит в нейтральном углу и смотрит на него. Один спортивный журналист заявил, что этот бой дает Томасу Джордаху реальную возможность оказаться в ряду претендентов на звание чемпиона, а Шульц перед его выходом из дома позвонил ему и, страшно волнуясь, сообщил, что какой-то импресарио из самой Англии видел по телевизору его бой и приглашает его на состязания в Лондоне, которые начнутся через шесть недель.
– Мы выходим на международную арену, – восторженно тараторил Шульц. – Можем провести бои по всему континенту. И ты всех их уложишь. Там у них, в Англии, нет такого боксера в средней весовой категории, который мог бы сравниться с тобой. Все они наполовину хуже Вирджила Уолтерса. И еще этот мужик сказал, что заплатит часть черным налом, и нам не придется вносить большую сумму в проклятую налоговую декларацию.
Итак, если хорошенько поразмыслить и принять во внимание последние новости, то он должен был чувствовать себя прекрасно. Вот он сидит в вагоне, тюрьма давно осталась за спиной, а в ней полно ребят, покруче его, Тома, и, может, даже они менее виновны в чем-то по сравнению с ним. Но на душе у него скребли кошки. Тереза устроила скандал по поводу того, что он ничего не сказал ей про пари и про его снобистскую семейку, как она выразилась. Она чувствовала себя обиженной, что он никогда и ничего о них ей не говорил, будто он скрывал от нее бог весть какое сокровище или что-то еще.
«Эта твоя сестричка так смотрела на меня, словно я грязь под ее ногами. А твой воображала-братец в такси опустил окошко, словно от меня несло, как от кучи навоза, и отодвинулся в самый угол с таким брезгливым видом, что если дотронется до меня, то тут же заразится триппером. Боже! Не видели родного брата десять лет и даже не соизволили выпить с ним чашку кофе! Очень мило. А ты, великий боксер, не проронил ни слова, будто ничего особенного и не происходит!»
Весь шумный семейный скандал происходил в постели, когда они вернулись из ресторана. Там Тереза, надувшись, ела молча. Он хотел было заняться с ней любовью, как это обычно всегда делал после боя, так как до матча он не прикасался к ней целыми неделями. Его пенис так набряк, так затвердел, словно бита, которой можно было посылать мяч в самый дальний угол бейсбольной площадки, но Тереза не реагировала, лежала как бревно и не подпускала его к себе поближе. Черт бы ее подрал, мысленно выругался он, для чего я на ней женился? Не для разговоров же в кровати! Но если правду сказать, то и в лучшем сексуальном настроении она никогда не была восхитительной в постели. Если он, проявляя в постели бурную страсть, взъерошивал ей волосы, Тереза начинала громко стенать, словно он совершает преступление, и всегда старалась найти любой предлог, чтобы отложить секс до завтра, до следующей недели, до следующего года, а когда после долгих уговоров она наконец раздвигала ноги, то делала это с таким видом, словно оказывала ему громадное одолжение. Она ведь из религиозной семьи, оправдывалась Тереза, будто архангел Михаил стоит с мечом рядом и охраняет заповедную область у католичек. Он готов побиться о заклад, выложить все деньги за следующий бой, что его сестра Гретхен с ее прямыми волосами и с умеренным макияжем на лице, в строгом платье и с этим неприступным выражением светской леди, словно говорящим окружающим мужикам «не смейте задирать мне юбку», за один двухминутный раунд доставит любому партнеру гораздо больше удовольствия, чем его Тереза за двадцать десятиминутных раундов.
Вот почему он плохо спал, а обидные обвинения Терезы все еще звучали у него в ушах. Но ведь она, по сути дела, сказала правду, и сознавать это – хуже всего. Он ведь совсем взрослый мужчина, а в присутствии брата и сестры чувствовал себя как в детстве, когда был мальчишкой, – противным, глупым, абсолютно бесполезным, всегда вызывающим подозрение. А ведь ничего особенного от них не требовалось – просто навестить его, прийти к нему в дом.
