Артур Хейли - На высотах твоих
– Даже не верится, – заметил Хауден. Слишком все это было нелепо, невероятно. Хауден поймал себя на том, что у него дрожат руки. – Просто не верится.
– Ничего, поверите, – угрюмо ответил Бонар Дейтц. – Сразу поверите, если увидите Харви сами.
– А где он сейчас?
– В больнице “Иствью”. В изоляции, так это у них, по-моему, называется. После того как нам удалось с ним справиться, жена Харви сразу туда позвонила. Знала, кому звонить.
– Это откуда же? – быстро и резко спросил премьер-министр.
– Судя по всему, для нее это не явилось полной неожиданностью, – объяснил Дейтц. – Харви уже давно лечился. У психиатров. Вы разве не знали?
– Понятия не имел, – признался Хауден, ошеломленный и пораженный ужасом.
– Как и все остальные, мне думается. Его жена рассказала, что у Харви это наследственное, у них в семье по линии Харви уже были случаи сумасшествия. Как я понял, она сама узнала об этом лишь после того, как они поженились. В свое время, когда Харви еще преподавал, с ним уже случалось нечто подобное, но тогда все удалось замять…
– О Боже, – выдохнул Хауден. – Боже милостивый! Едва справляясь с нахлынувшим приступом слабости, он осторожно опустился в кресло. Дейтц сел против него.
– А странно, правда, как мало мы знаем друг друга, пока не обрушится что-то вроде этого, – тихо и задумчиво произнес Дейтц.
В мыслях у Джеймса Хаудена царило полное смятение. Они с Харви Уоррендером никогда не были близкими друзьями, но вот уже столько лет работали вместе…
– А как жена Харви все это перенесла? Бонар Дейтц старательно протер очки и вновь водрузил их на нос.
– Теперь, когда все кончилось, она на удивление спокойна. Отчасти, похоже, чувствует даже облегчение. Думаю, ей непросто жилось в такой обстановке.
– Да, наверное, – протянул Хауден. С Харви Уоррендером все было непросто, мелькнуло у него в голове. Он вспомнил слова Маргарет: “Мне иногда приходит в голову, что Харви Уоррендер слегка тронулся умом”. Тогда он с ней согласился, но у него и в мыслях не было…
– Вне всяких сомнений, – вполголоса произнес Бонар Дейтц, – Харви признают душевнобольным. Врачи обычно не спешат с подобным диагнозом, но в данном случае это представляется простой формальностью.
Хауден уныло кивнул. По давней привычке он машинально потирал переносицу.
Дейтц продолжал:
– Мы предпримем все необходимое, чтобы облегчить вашу задачу в палате общин. Я дам знать нашим людям, и вам почти ничего не придется объяснять. И газеты, конечно, сообщать об этом случае не станут.
Да, согласился про себя Хауден, какие-то определенные приличия газеты пока соблюдали.
Тут его посетила внезапная мысль. Облизав сразу пересохшие губы, он нерешительно, запинаясь, спросил;
– А когда Харви.., бредил.., он ничего не говорил.., такого особенного?
Лидер оппозиции покачал головой:
– В основном какие-то бессмысленные фразы. Бессвязные слова, что-то нечленораздельное на латыни. Я так и не понял.
– И все.., ничего больше?
– Если вы имеете в виду вот это, – ровным и спокойным голосом ответил Бонар Дейтц, – возьмите, пожалуйста.
Из внутреннего кармана пиджака он достал конверт. Адресован он был “Достопочтенному Джеймсу М. Хаудену”. В коряво нацарапанных расползающихся буквах узнавался почерк Харви Уоррендера.
Трясущимися руками Хауден вскрыл конверт.
В нем оказалось два вложения. Лист писчей бумаги, на котором той же неуверенной рукой было написано заявление об отставке Харви Уоррендера. И выцветшая программа съезда с текстом их соглашения девятилетней давности на обороте.
Бонар Дейтц пристально следил за выражением лица Хаудена.
– Конверт лежал открытым на столе Харви, – объяснил он. – Я решил запечатать его. Подумал, что так будет лучше, Хауден медленно поднял глаза на лидера оппозиции. Лицо его судорожно дергалось. Все тело била неукротимая дрожь. Он прошептал:
– Вы.., посмотрели.., что в нем было?
– Я бы хотел сказать “нет”, но это было бы ложью, – ответил Бонар Дейтц. Запнувшись, он продолжал:
– Да, я посмотрел. Не могу сказать, что этим поступком можно гордиться, но, боюсь, любопытство оказалось сильнее.
Страх, леденящий страх холодной ладонью сжал сердце Хаудена. Потом на смену ему пришло отрешенное смирение.
Значит, в конце концов этот клочок бумаги прикончил его. Его убили собственные амбиции и неосмотрительность… Мимолетная неосторожность, проявленная в те давние времена. То, что Бонар Дейтц отдал ему оригинал документа, конечно, нехитрый трюк, он, безусловно, изготовил копии. И не преминет обнародовать их, передать в газеты… В точности, как это и раньше бывало с разоблачениями других.., взятки, сомнительные чеки, тайные сделки… Пресса будет ликовать, оппоненты станут упиваться своей праведностью, а ему своей политической карьеры уже не спасти. С какой-то поразительной отрешенностью Хауден спросил:
– Что вы собираетесь делать?
– Ничего.
Где-то позади них открылась и захлопнулась дверь. Они услышали звук приближавшихся шагов. Не оборачиваясь, Бонар Дейтц резко распорядился:
– Мы с премьер-министром хотим остаться одни. Шаги удалились, вновь послышался стук закрываемой двери.
– Ничего? – переспросил Хауден. В его голосе слышалось нескрываемое недоверие. – Совсем ничего?
Лидер оппозиции неторопливо проговорил, тщательно подбирая слова:
– Мне сегодня пришлось крепко пошевелить мозгами. Думается, мне следовало бы воспользоваться материалами, оставленными Харви. Если мои люди каким-то образом узнают, что я их утаил, они мне этого не простят.
"Что верно, то верно, – подумал Хауден, – найдется множество желающих уничтожить меня, не брезгуя никакими средствами”. В нем вдруг затеплилась надежда, а вдруг исполнение смертного приговора удастся оттянуть, на любых условиях, какие бы ни выдвинул сейчас Бонар Дейтц.
Дейтц почти шепотом произнес:
– Но как-то не представляю, чтобы я мог поступить таким образом. Не люблю копаться в грязи – сам замараешься так, что потом не отмоешься.
"Ну уж я бы не стал колебаться, – подумал Хауден. – Я бы на твоем месте не упустил такого случая”.
– Может быть, я и воспользовался бы тем, что попало мне в руки, если бы не одно обстоятельство. Понимаете, я и так вас одолею. – Бонар Дейтц помолчал, потом сказал со спокойной уверенностью:
– Парламент и народ никогда не примут союзного акта. Вы потерпите поражение, а я одержу победу.
– Так вы знаете?
– Уже несколько дней. – В первый раз за все время их разговора Бонар Дейтц усмехнулся. – У вашего друга из Белого дома тоже есть своя оппозиция. В Вашингтоне произошла кое-какая утечка информации. Ко мне прилетали два сенатора и конгрессмен. Они представляют тех, кому не нравится вся эта идея в целом или условия ее реализации. Наша беседа, должен вам сказать, была весьма подробной.
– Если мы не объединимся с Соединенными Штатами, для Канады это будет национальным самоубийством, полным уничтожением, – серьезно заметил Хауден.
– А по-моему, самоубийством для нас станет именно объединение, – спокойно возразил Дейтц. – В войнах мы участвовали и раньше. И я бы предпочел повоевать еще раз, но только в качестве независимого государства, а там будь что будет.
– Надеюсь, вы пересмотрите свою точку зрения, – сказал Хауден. – Подумайте, подумайте глубоко и серьезно…
– Уже думал. Свою политику мы определили. – Лидер оппозиции улыбнулся. – Вы уж меня простите, но свои аргументы я попридержу до дебатов и выборов. Вы ведь, конечно, собираетесь провести выборы?
– Да, – не стал уклоняться от ответа Хауден.
– Так я и предполагал.
Словно сговорившись, они одновременно поднялись на ноги. Хауден с некоторым смущением выдавил из себя:
– Думается, я должен поблагодарить вас за это, – он взглянул на стиснутый в руке конверт.
– Я бы предпочел, чтобы вы воздержались. Нам обоим будет неловко. – Бонар Дейтц протянул ему руку. – Вскоре нам предстоит стать воюющими сторонами, последуют взаимные оскорбления, это уж как водится. Хотелось бы думать, что в них не будет ничего личного.
Джеймс Хауден пожал протянутую руку.
– Ничего, – пообещал он, – обойдемся без этого. “Несмотря на всю свою изнеженность и хрупкость, – подумал Хауден, – Бонар Дейтц выглядит сегодня, как никогда, могучим и крепким”.
Глава 4
Премьер-министр торопливо вошел в свой парламентский офис, держа в руках пачку бумаг.
Весь его неприступный вид выдавал непреклонную решимость.
В офисе его ждали Ричардсон, Милли, только что вошедшая Маргарет Хауден и Эллиот Прауз. Последний с тревогой и беспокойством поминутно поглядывал на часы.
