Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы
Он улыбнулся ей, она подошла к нему, чтобы сказать спасибо и поцеловать на прощание.
Он повернул к ней голову и их губы нечаянно встретились. Они обменялись беглым поцелуем — совсем недолго, одно мгновение, словно ничего и не было. Жозефина мягко, нежно погладила его по голове. Он взял ее руку и поцеловал тоненькие венки на запястье, прошептав: «Я всегда рядом, Жозефина, всегда рядом с тобой, не забывай».
Она тихо ответила: «Я знаю, конечно же, я знаю».
«Боже мой, — подумала она, выйдя на улицу, — жизнь становится какой-то немыслимо сложной, раз со мной случаются такие вещи. А я-то думала, что обрела душевное равновесие! И вот опять закружилась в вальсе».
Она внезапно почувствовала себя очень счастливой и замахала рукой, подзывая такси, чтобы ехать домой.
Фотосессия подходила к концу. Ирис сидела на белом кубе, стоявшем посреди длинной полосы белой бумаги из раскатанного рулона, которая закрывала пол и кирпичную стену студии. Она была в бледно-розовом пиджаке с очень глубоким вырезом и широкими шелковыми отворотами, который изящно облегал ее точеную фигуру. Пиджак был застегнут на три большие пуговицы в виде роз, на талии присборен, а плечи увеличены подплечниками. Розовая плоская шелковая шляпка, широкая как праздничный торт, прикрывала ее короткие волосы и выгодно подчеркивала огромные синие глаза, бросая на лицо теплую розоватую тень. Журналистка была в полном восторге:
— Вы изумительны, Ирис! Я думаю, не поставить ли эту фотографию на обложку.
Ирис скромно улыбнулась.
— Вы преувеличиваете!
— Нет, я абсолютно серьезно. Ведь правда, Паоло? — спросила он у фотографа.
Он поднял большой палец в знак одобрения, и Ирис покраснела. Гримерша припудрила ее еще раз, потому что от жара прожекторов Ирис слегка вспотела, маленькие капельки выступили на носу и на скулах.
— А какая гениальная идея надеть элегантный пиджак от Армани с рваными джинсами и грубыми башмаками!
— Это моя племянница придумала. Покажись, Гортензия!
Гортензия выступила из тени, редактор отдела моды обернулась к ней.
— Вас интересует мода?
— Очень…
— Ходите походить на другие фотосессии?
— О, с удовольствием!
— Дайте мне номер вашего мобильного, и я позвоню.
— А вы могли бы еще дать мне ваш номер, а то мало ли, вдруг вы потеряете мой?
Редактор удивленно посмотрела на нее — ну и хватка у девчонки! — и сказала: «Почему бы нет? Думаю, вы далеко пойдете!»
— Так, снимаем последнюю пленку и хватит, я уже без сил. У нас уже есть все что надо, это просто для страховки.
Фотограф доснял пленку, но Ирис попросила еще сделать несколько кадров с Гортензией.
Гортензия подошла, они сфотографировались вместе.
— А с Гэри? — спросила Гортензия.
— Иди сюда, Гэри! — позвала редакторша. — Ух, какой красивый юноша! А ты случайно не хочешь поработать моделью?
— Нет, мне это не интересно, я бы хотел стать фотографом.
— Припудрите чуть-чуть обоих, — сказала редакторша, подозвав гримершу.
— Это для меня, не для журнала, — пояснила Ирис.
— Но они такие хорошенькие! Кто знает, вдруг они передумают.
Ирис сделала серию фотографий с Гортензией и серию с Гэри. Редакторша настояла, чтобы они обнялись — мало ли, пригодится — потом она объявила, что сеанс окончен, и всех поблагодарила.
— Не забудьте, пожалуйста, мне их прислать, — напомнила ей Ирис, уходя переодеваться.
Все трос прошли в большую гримерку Ирис.
— Ух! Как, оказывается, утомительно быть моделью! Представляешь, ты просидела здесь пять часов! Пять часов надо было улыбаться, позировать, безупречно выглядеть. Я бы не смогла, точно.
— Я тем более, — подхватил Гэри. — И вся эта пудра, брр…
— А я такие штуки обожаю! Тебя холят и лелеют, делают красивой, красивой, красивой! — воскликнула Ирис, довольно потягиваясь. — В любом случае, спасибо за твои советы, дорогая, это было великолепно.
Они вернулись на площадку, где осветители собирали прожекторы и шнуры. Ирис отвела редактора и фотографа в сторону и пригласила их в «Рафаэль».
— Обожаю бар в этом отеле. Пойдете с нами? — спросила она у Гортензии и Гэри.
Гортензия посмотрела на часы и сказала, что они смогут пойти лишь ненадолго: ей пора возвращаться в Курбевуа.
Они отправились в «Рафаэль». Редакторша по дороге предупредила фотографа:
— Не убирай фотоаппарат, сделай мне несколько кадров с парнем, хорош до невозможности.
В баре Ирис царственным жестом заказала бутылку шампанского. Гэри взял кока-колу, ему еще скутер вести. Гортензия тоже: у нее были задания на вечер. Фотограф и журналистка едва пригубили. В итоге бутылку прикончила Ирис. Потому и щебетала без умолку, громко смеялась, болтала ногами, трясла браслетами. Неожиданно она обхватила Гэри за шею и притянула к себе. Они чуть не упали, но Гэри удержал ее. Все засмеялись. Фотограф между делом снимал. Потом Ирис начала строить рожицы: изображать клоуна, монашку, звезду немого кино — а фотограф снимал. Ирис хохотала все громче и аплодировала сама себе после каждой рожицы.
— Как же весело! — воскликнула она опустошая бокал.
Гортензия изумленно смотрела на нее. Она никогда не видела тетю в таком состоянии. Наклонилась к ней и прошептала:
— Будь осторожна, ты слишком много выпила!
— Ох-ох! И что, мне нельзя раз в жизни повеселиться? — сказала та, повернувшись к журналистке, которая тоже не сводила с нее удивленных глаз. — Ты не знаешь, что такое писать книгу. Целыми днями сидишь наедине с экраном, с чашечкой остывшего кофе, и ищешь образ или слово, болит голова, болит спина… так что когда есть возможность повеселиться, нужно ее использовать.
Гортензия отвернулась, ей было неудобно за тетю. Она взглянула на Гэри и глазами показала ему: «Сваливаем?» — Гэри кивнул и встал.
— Нужно возвращаться, Жозефина ждет нас. Я не хочу, чтобы она волновалась…
Они попрощались. На улице Гэри схватился за голову:
— Блин, ну и тетушка у тебя! Она сегодня просто офигела. Лапала меня почем зря.
— Слишком много выпила. Забудь.
Гортензия обхватила Гэри, и мопед рванул с места. Впервые в жизни в Гортензии проснулась жалость. Она даже не вполне смогла распознать это ощущение, поднимающееся в ней теплой, не слишком приятной волной. Ей было стыдно за Ирис. Ей было больно за Ирис. Она никогда уже не сможет смотреть на Ирис по-прежнему. Теперь перед глазами всегда будет Ирис, развалившаяся на красном диванчике в баре «Рафаэля»: как она притягивает к себе Гэри, как целует его и гладит, как жадно осушает бокал за бокалом. Гортензия загрустила: обидно потерять добрую фею, покровительницу и сообщницу. Она почувствовала себя одинокой — как это неприятно, оказывается! Невольно подумалось: хорошо, что мама этого не видела. Ей бы очень не понравилось. Она-то уж точно так себя не вела бы. А между тем, книгу написала именно она. Одна. Тихо-тихо, никому ничего не сказав. Она молчит, не выставляется. Не устраивает спектаклей…
«Никогда бы не поверила, что Ирис на такое способна», — думала Гортензия, обнимая Гэри и подставляя лицо ветру. И вдруг ужасная мысль пронзила ее мозг: а что, если мать отдала авторские права Ирис? На нее похоже. Как бы узнать?
К кому обратиться? Как получить назад деньги? Этот вопрос терзал ее всю дорогу, пока в голову не пришла совершенно гениальная идея…
Прошло три недели. Анриетта Гробз ожидала в приемной у своего косметолога, к которому ходила на массаж и еженедельную чистку лица, и, скучая, взяла со столика одну из газет. Она привлекла ее внимание, потому что на первой полосе красовалось имя дочери, Ирис Дюпен. Анриетта Гробз наслаждалась литературным успехом дочери, обсасывала его и смаковала, однако порицала организованную дочерью шумиху в прессе. «О тебе слишком много говорят, детка, не следует так выпячивать себя!»
Она открыла газету, полистала, нашла статью, посвященную Ирис, надела очки и начала читать. Статья занимала весь разворот. Заголовок гласил: «Автор „Такой смиренной королевы“ в объятиях своего пажа», был и подзаголовок: «В сорок шесть лет Ирис Дюпен побила рекорд Деми Мур и выходит в свет со своим новым возлюбленным, семнадцатилетним юношей». В качестве иллюстрации были приложены фотографии Ирис с красивым молодым человеком: темные кудри, обворожительная улыбка, чудесные зеленые глаза, гладкая матовая кожа. «Какой симпатичный парнишка», — подумала Анриетта Гробз. На фотографиях Ирис обнимала парня за талию, сжимала в объятиях, клала голову ему на грудь и запрокидывала голову, томно прикрывая глаза.
Анриетта резко сложила газету, кровь прилила к щекам, лицо побагровело. Она огляделась вокруг, не заметил ли кто-нибудь ее смятения, и устремилась к выходу. Шофера не было на месте. Она позвонила ему на мобильный, велела срочно приехать и убрала телефон в сумочку. Тут взгляд ее упал на витрину журнального киоска: и там ее дочь в объятиях юного Адониса!
