Жауме Кабре - Я исповедуюсь
Так и не обернувшись, он подождал, пока стихнет шум мотора. Потом направился к единственному дереву, необычному, наверняка с каким-нибудь непроизносимым названием, поднял объемистую сумку из камуфляжной ткани, которая явно дожидалась его, притулившись к стволу, словно дремала после обеда. Обогнув строение, он очутился там, где, видимо, находился главный вход в больницу Бебенбелеке: перед ним был широкий навес, в тени которого на чем-то вроде складных стульев сидели в полном молчании три женщины, внимательно наблюдавшие, как проходят часы. Собственно двери не было. И ничего похожего на регистратуру не было. Был полутемный коридор с мигающей лампочкой, подключенной к генератору. Из коридора выскочила курица, как будто поняв, что попала туда по ошибке. Он вернулся под навес и спросил у всех трех женщин сразу:
– А где доктор Мюсс?
Одна из женщин, та, что была старше всех, кивнула в сторону коридора. Самая молодая поддакнула, добавив: направо, но сейчас у него больной. Он снова вошел, направился по коридору направо и вскоре оказался в комнате, где пожилой мужчина в белом халате – удивительно чистом при такой пыли – осматривал мальчика, который плохо видел и явно хотел, чтобы мать, стоявшая рядом, поскорее увела его отсюда.
Он опустился на скамейку ярко-зеленого цвета, где сидели еще две женщины. Они были взволнованы каким-то событием, нарушившим привычную жизнь в Бебенбелеке, отчего без конца повторяли как заклинание одни и те же слова. Он поставил у ног более объемную сумку, издавшую металлический звук. Темнело. Закончив осмотр последнего больного, доктор Мюсс наконец-то поднял голову и посмотрел на приезжего так, как будто это было в порядке вещей.
– Вы тоже на прием? – сказал он вместо приветствия.
– Я хотел лишь исповедаться.
Тут посетитель заметил, что врач не просто стар, а невероятно стар. Двигался он так, словно в нем скрывался источник неисчерпаемой энергии, и это вводило в заблуждение. Но у него было тело старика, которому перевалило за восемьдесят. На той фотографии, которую он видел, доктору было максимум шестьдесят с небольшим.
Как будто это самое обычное дело, чтобы европеец приехал под вечер в Бебенбелеке на исповедь, доктор Мюсс помыл руки в раковине, где чудесным образом оказался водопроводный кран, и сделал прибывшему знак идти за ним. В это мгновение двое импозантных мужчин в темных очках сели на зеленую скамейку, где уже не было взволнованных женщин. Доктор Мюсс провел посетителя в маленькую комнату, возможно в свой кабинет:
– Вы останетесь поужинать?
– Не знаю. Я не строю столь далеко идущих планов.
– Чем обязан?
– Вас непросто было найти, доктор Будден. Я потерял след в одном из монастырей траппистов и долго не мог выяснить, куда вы делись.
– И как же вам это удалось?
– Я посетил главный архив ордена.
– Ох уж это пристрастие к безупречной документации и архивам… Вас там хорошо приняли?
– Они, должно быть, и сейчас не знают, что я к ним наведался.
– И что же вы обнаружили?
– Помимо фальшивого прибалтийского следа, я нашел упоминание о Штутгарте, Тюбингене и Бебенхаузене. И в этой деревеньке мне удалось сложить кое-какие детали головоломки с помощью одной очень милой старушки.
– Моей кузины Герты Ландау, да? Она всегда любила поболтать. Наверно, была счастлива, что могла с кем-то почесать языком. Простите, продолжайте.
– Да это, собственно, все. Я потратил годы на то, чтобы эту головоломку решить.
– Тем лучше. Вы позволили мне внести хоть малую лепту в исправление зла, которое я совершил.
– Мой заказчик хотел бы, чтобы это случилось раньше.
– Почему он не арестует меня и не предаст суду?
– Мой заказчик стар, он боится проволочек и чувствует, что недолго проживет.
– Н-да.
– А он не хочет умереть, не увидев мертвым вас.
– Понимаю. Как же вы отыскали меня?
– О, было много чисто технической работы. Я занимаюсь очень скучными вещами: сую нос повсюду, пока наконец что-то не прояснится. Прошел не один день, пока я не догадался, что тот Бебенхаузен, который мне нужен, вовсе не в Баден-Вюртенберге. Иногда я даже думал, что помогаю тому, на чей след должен напасть.
Он заметил, что врач старается сдержать улыбку.
– Вам понравился Бебенхаузен?
– Очень.
– Мой потерянный рай. – Доктор Мюсс рукой отогнал воспоминание и теперь по-настоящему улыбнулся. – Вы долго промешкались, – заметил он.
– Я уже вам говорил. Когда мне сделали заказ, вы были далеко и хорошо спрятались.
– Чтобы иметь возможность работать и кое-что исправить. – Он заинтересовался: – А как выполняется заказ?
– По отработанной схеме и… совершенно бесстрастно.
Доктор Мюсс подошел к шкафчику, который оказался холодильником, и вынул оттуда миску, полную чего-то неопределенного, что могло быть едой. Он поставил ее на стол вместе с двумя тарелками и ложками:
– Если позволите. В моем возрасте я ем как воробышек… мало и часто. Иначе могу упасть в обморок.
– Неужели такому старому врачу доверяют?
– Другого здесь нет. Надеюсь, что после моей смерти больницу не закроют. У меня договор с властями деревень Белеке и Киконго.
– Я очень сожалею, доктор Будден.
– Да. – И, указывая на непонятную еду в миске: – Это просо. Лучше, чем ничего, поверьте.
Он положил несколько ложек в рот и передал миску посетителю. Затем спросил, не прожевав:
– Что вы имели в виду, сказав «по отработанной схеме и совершенно бесстрастно»?
– Ну, разное…
– Нет, пожалуйста, мне интересно.
– Ладно, например, я никогда не знаю своих заказчиков. Они меня тоже, естественно.
– Логично. Но как вы это все осуществляете?
– Это целая система. Заочное общение вполне возможно, но необходимо тщательно проверять, с нужным ли человеком ты общаешься. И надо научиться не оставлять никаких следов.
– И это тоже логично. Однако сегодня вы приехали на машине Макубуло Жозефа, а он – неисправимый болтун, который, наверно, уже успел всем рассказать…
– Он рассказывает всем то, что нужно мне. Придуманную мною версию. Уж простите, не буду вдаваться в подробности… А как вы узнали, что меня привез именно этот таксист?
– Я основал больницу в Бебенбелеке сорок лет назад. Я знаю точно, какая собака залаяла и чья курица закудахтала.
– Так вы приехали сюда прямо из Мариавальда?
– Вам так интересно?
– Чрезвычайно! У меня было время как следует подумать о вас. Вы всегда работали один?
– Я работаю не один. Еще до рассвета сюда приходят три медсестры, чтобы принять пациентов. Я тоже встаю рано, но не так.
– Мне жаль, что я вас отвлекаю.
– Не думаю, чтобы сегодня это было очень важно.
– А вы занимаетесь еще чем-нибудь?
– Нет. Я отдаю все свои силы нуждающимся в помощи каждый час оставшейся мне жизни.
– Это похоже на церковную клятву.
– Так я… все еще наполовину монах.
– Разве вы не оставили монастырь?
– Я вышел из ордена траппистов и покинул монастырь. Но по-прежнему чувствую себя монахом. Монахом без общины.
– Вы проводите службу и все такое?
– Я не священник. Non sum dignus[335].
Они воспользовались паузой и отъели как следует проса из миски.
– Вкусно, – сказал посетитель.
– Если честно, я этим сыт по горло. Соскучился по еде. Например, по Sauerkraut[336]. Уже не помню ее вкуса, но скучаю.
– Эх, если б я знал…
– То, что я скучаю, совсем не значит, что… – Он проглотил еще одну ложку проса. – Я не заслуживаю Sauerkraut.
– Вы, наверно, преувеличиваете. Какое я имею право…
– Нет у вас такого права, уверяю вас.
Он вытер рот тыльной стороной ладони и отряхнул чистый, как прежде, халат. Потом отодвинул поднос, не спрашивая, наелся ли его собеседник, и они остались лицом к лицу, сидя по обе стороны пустого стола.
– А фортепиано?
– Забросил. Non sum dignus. От одного воспоминания о музыке, которую я раньше боготворил, меня теперь тошнит.
– Вы не преувеличиваете?
– Скажите мне, как вас зовут.
Молчание. Посетитель что-то обдумывал несколько мгновений.
– Зачем?
– Из чистого любопытства. Мне это не пригодится.
– Лучше не говорить.
– Как вам угодно.
Оба не смогли удержаться от улыбки.
– Я не знаю заказчика. Но он сообщил мне ключевое слово, которое вам многое объяснит. Вам не интересно, кто меня послал?
– Нет. Кто бы вас ни послал – добро пожаловать.
– Меня зовут Элм.
– Спасибо за доверие, Элм. Не поймите меня превратно, но я должен попросить вас сменить работу.
