Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения
— Никогда, — отозвался Лоренс, чьи прогнозы после Соглашения Страстной пятницы не были наполнены оптимизмом. — Бедняга проклят. Сколько ему сейчас лет? Кажется, уже перевалило за пятьдесят. Все, он свое отыграл.
Букмекеры были согласны с Лоренсом, и до последнего ставки на победу Рэмси были восемь к одному. Однако он сохранил свое лидерство и на следующий день и к началу четвертой сессии вел четырнадцать — десять. Ирина уговорила Лоренса обязательно посмотреть финал следующим вечером. На этот раз О’Салливан не вел себя как ребенок и, по выражению Эвертона, «упирался до последнего». К перерыву преимущество Рэмси было сокращено до пятнадцати — тринадцати. Непривычная к напряжению спортивного болельщика, Ирина так нервничала, что не могла усидеть в кресле, она постоянно вскакивала и принималась расхаживать по комнате с норовистостью дикого зверя. Когда счет стал шестнадцать — пятнадцать, а потом и по шестнадцати, она так разволновалась, что не могла смотреть на экран.
— Что с тобой? — спросил сидевший на диване Лоренс. — Это же всего лишь игра.
— Были времена, когда ты ни за что бы не сказал, что это просто игра, milyi. Кроме того, это же личная драма. Рэмси больше тридцати лет играет в снукер, он всю жизнь мечтал выиграть этот турнир. Теперь, когда он в двух фреймах от победы… В одном! Семнадцать — шестнадцать! Представляешь?
Ирина запрыгала от радости, как, впрочем, и все зрители в зале. Число болельщиков Рэмси с годами, несомненно, уменьшилось, но все присутствующие отлично знали историю Вечно Второго Рэмси. Большинство, как и Лоренс, считали, что он проклят и никогда не сможет победить. Надежда на то, что Рэмси Эктон сможет разрушить заклинание и проснуться, как Спящая красавица, вызвала ликование даже среди болельщиков в футболках с надписями: «Ротерем за Ракету!»
Вместе со всеми Ирина застонала и закрыла лицо руками, когда Рэмси не смог забить довольно легкий красный и позволил О’Салливану вернуться к столу. Это было именно оно, нечто неуловимое, что воздействовало на него во всех предыдущих финалах. О’Салливан не сделал ни одной ошибки и очистил стол от шаров.
Лоренс приободрился:
— Вот видишь! Рэмси никогда не сможет победить. Что-то внутри его противится этому. Смотри, сейчас он все испортит.
— Спорим? — повернулась к нему Ирина. — На тысячу.
— Да ну.
— Целая тысяча долларов. — Гонорары и предстоящий удачный контракт уже пьянили ее, побуждая к расточительству.
— Ладно, но ты пожалеешь.
Ирина знала, что в любом случае не пожалеет. Даже если Рэмси и отдаст решающую партию, в любом случае поддерживать старого друга было удивительно приятно, она надеялась, что это повлияет на кармическое положение.
— Вот это настоящее несчастье! — произнес Клайв Эвертон.
О’Салливан тоже ощущал давление, что заставило его сорвать удар и подставить красный в угловую лузу. Он устало опустился в кресло, а Рэмси тем временем, помимо выигрышного красного, отправил в лузы и остальные шары, словно опустошил кулек с виноградом в жаркий летний день.
Для зрителей существует два вида спортсменов: те, кому они доверяют, и те, кому нет. В любом случае наблюдать за игроком, который не заслужил вашей веры, волнительно приятно, в то время как следить за тем, кто доверие завоевал, тоже приятно, но не волнительно. Некоторые мастера порождают столь непоколебимую уверенность в своих болельщиках, что зрелище теряет необходимое напряжение, и вот вскоре их уже называют скучными. Ирина относила Рэмси к тем игрокам, которые всегда заставляют публику нервничать.
Поставив на него тысячу, она неотрывно следила за счетом: сорок, сорок один, сорок восемь. Немного расслабившись, она уселась в кресло. Цифры медленно приближались к магическому числу, но все же еще только шестьдесят четыре, шестьдесят пять, семьдесят два. Легкость в душе росла. При счете семьдесят три Рэмси требовалось забить всего один цветной, чтобы вырвать победу, и он его забил. Вот так просто. Она словно знала, что так и будет. Это самые легкие деньги, что ей удавалось заработать.
Публика взорвалась аплодисментами. Ирина безмятежно улыбалась Лоренсу. Судья потребовал тишины. Результат впечатляющий, но фрейм не окончен.
— У Рэмси Эктона хороший шанс дойти до ста сорока семи! — произнес Эвертон.
Святой Грааль в снукере, чрезвычайно редкая практика — труднодостижимые сто сорок семь очков, максимум, высший балл, который можно получить за одну серию. Действительно, до сего момента Рэмси играл из цветных лишь черный, а меж тем оставшиеся красные разметались на столе, как ноги развратной шлюхи. Рэмси Эктон обходил стол с торжественностью уже одержавшего победу, и, как только его результат превысил сто, болельщики взревели от восторга. Фанаты О’Салливана забыли о своем кумире. Судья, казалось, смирился с тем, что пытаться угомонить публику так же бессмысленно, как натягивать на питбуля платье. Сто сорок семь очков засверкали впереди, как глазурь на торте; они были сейчас необходимы.
Когда последний черный упал в лузу, завершая серию в сто сорок семь очков, болельщики вскочили со своих мест, свист и аплодисменты продолжались минуты три. Много месяцев в обществе говорили лишь об одном — о болезни, приводившей в ужас любителей барбекю, уничтожившей стада животных, заставившей фермеров из Йоркшира плакать, как младенцев, и совершать самоубийства, — как редко в такие времена увидишь что-то приятное по телевизору.
— Интересно, — произнесла Ирина, — не чувствуешь ли себя немного подавленным, когда получаешь все, о чем мечтал?
— Проигрыш заставляет ощущать себя еще более подавленным, — сказал Лоренс. — Спроси меня. Я только что потерял тысячу баксов.
— Ты пожертвовал ими по собственному выбору. Должно быть, существует какой-то фонд для игроков-неудачников… Посмотри! Как это трогательно. Он ведет себя очень достойно и сдержанно, хотя, готова поклясться, в глазах у него слезы.
Она интуитивно ощущала, как необходимо сейчас Рэмси быть рядом с женщиной, которая могла бы разделить с ним его триумф, но в душе была рада, что броситься к нему в объятия и обхватить руками его худую шею после торжественного награждения предстоит не ей.
Достижение мечты всей жизни неминуемо дает ощущение пустоты — что же дальше? — чувство довольно неприятное, способное вызвать ностальгию по прошедшим временам, когда вы к чему-то стремились. И все же Рэмси мог бы поспорить с утверждением, что серебряный кубок, который он держал в руках тем вечером в Крусибле, просто бесполезный кусок металла, и еще меньше он желал, чтобы тот принадлежал кому-то другому. Даже если приз не сулит ничего большего, чем сувенир в упаковке «Кэптан кранч», Ирина все равно мечтала бы его получить. Это казалось ребячеством. Это было ребячеством. Но, надо сказать, желание затягивает, как это было со Спенсером, мечтавшим получить голубую ленту за первое место в беге в мешках.
Когда одним майским днем раздался звонок от редактора «Транулда», сообщившего, что «Иван и его неприятности» номинирована на премию Льюиса Кэрролла, Ирина вела себя как десятилетняя девочка. Она кричала: «Ура!» Ура-а-а! Ура-а-а!» — и не задумывалась о том, слышат ли ее соседи. Она не знала, что нужно делать, подобного опыта у нее не было. Она будет до конца счастлива лишь тогда, когда сообщит новость Лоренсу.
Звонок по телефону показался ей расточительством, поэтому она схватила куртку и выбежала из квартиры. На улице ей стало так легко, что она бросилась бежать.
В фойе Черчилль-Хаус она уговорила администратора не сообщать ее «мужу» о том, что она пришла, — все были уверены, что они женаты, — потому что очень хотела сделать сюрприз.
И ей это удалось. Дверь в кабинет Лоренса оказалась закрытой, но она ведь жена и не колеблясь вошла.
Что-то было во всем этом странное. Конечно, этим двоим полагалось сидеть по разные стороны стола или перед экраном компьютера. Но даже если они обсуждали деловые вопросы на диване, разве перед ними не должны лежать документы? Когда она распахнула тяжелую дверь, они уже сидели довольно далеко друг от друга, но что-то в их позах было по-домашнему уютное.
— Что ты здесь делаешь? — сдавленно спросил Лоренс.
— Интересно, — весело ответила Ирина, — а я хотела спросить то же самое у Бетани.
— Разумеется, я здесь по работе, — живо отозвалась та, вставая и приглаживая юбку. — Тебе это неинтересно. Да, Яша! — Улыбнувшись Ирине, нахалка выскочила из кабинета.
Ирина примчалась сюда с потрясающей новостью и хотела, чтобы все прошло так же прекрасно, как она задумала. Поэтому она вычеркнула последние шестьдесят секунд из своей памяти черным маркером, как редактируют рассекреченные с учетом свободы информации документы. Она вычеркнула даже тот факт, что у Бетани есть собственное имя для Лоренса — уменьшительный русский вариант его второго имени, которое ей знать совсем не положено. Бетани и Лоренс коллеги, ничего страшного в том, что они постоянно заходят друг к другу.
