Джудит Леннокс - Призрак былой любви
Думы изнурили меня, но сон по-прежнему не шел. Я выбрала самую толстую, самую старую и самую скучную из библиотечных книг, что лежали на моем столе, и начала читать. Это было издание 1926 года. Первая глава посвящалась истории Болотного края — верное лекарство от бессонницы. Свернувшись калачиком под одеялом, я читала про древних римлян, про то, как они колонизировали восточную Англию, про их попытки осушить враждебную землю, про то, как их цивилизация в конце концов зачахла и ее сменила культура менее организованного народа. Потом были англосаксы — святой Гутлак,[84] жалующийся на топи и вредные испарения, и Херивед Бодрый.[85]
К тому времени, когда я приступила к чтению раздела о средневековой истории Болотного края, у меня слипались глаза. Я уже хотела было отложить книгу, но, заглянув немного вперед, увидела, что до конца главы осталось две страницы. Я заставила себя читать дальше. Дошла до описания наказаний, которым подвергали нерадивых землевладельцев, не поддерживавших в надлежащем состоянии морские берегозащитные сооружения. Эти строки мне пришлось прочитать дважды. Сердце бешено заколотилось, сон как рукой сняло.
Я села в постели. Теперь я точно знала, кто убил Дару Канавана.
Она просыпалась часа в четыре утра, как раз перед тем, как начинали петь птицы. Макс к ней тогда вернулся, и теперь она всегда удивлялась, что его нет рядом, когда, повернувшись в постели, пыталась нащупать его рукой.
Часто ей удавалось снова задремать, но сегодня не получалось. Разговор с Ребеккой разворошил воспоминания, и сейчас события сорокалетней давности казались ей более реальными, чем туманное серое утро одного из последних деньков уходящего лета. Тильда встала с кровати, покинула комнату. Она тихо шла по дому, ступая осторожно, чтобы не потревожить сон Джоан.
Каждая комната хранила свои воспоминания, но ближе всего он к ней был, конечно, в гостиной на верхнем этаже. Стоя у большого окна, она слышала шепот голосов.
— Полагаю, это от входа. — Он показал на облезлую прогнившую входную дверь.
Тильда глянула на ключ, который дал ей Макс.
— Я забрал его сегодня днем у агента по торговле недвижимостью. Я покупаю Красный дом, Тильда. Оформление займет примерно месяца полтора, но ключ мне дали, так что можем посмотреть, что к чему.
— Ты покупаешь этот дом? — прошептала она.
— Для тебя. Я знаю, что тебе он нравится. Для нас, Тильда, если ты захочешь, чтобы мы были вместе.
Она не двигалась, не вставляла ключ в замочную скважину. Спросила только:
— Макс, а как же Сесиль?
— Сесиль? С Сесиль мы друзья. Она для меня просто очень хороший друг.
Он лгал.
— Сесиль была твоей любовницей, — возразила она.
В подтверждение ее слов он склонил голову, и она сказала сердито:
— Возвращайся к ней, Макс. Оставаться со мной из жалости не нужно.
Он взял с ее ладони ключ, вставил его в замок. Дверь скрипнула, паутина в щелях порвалась. В холле взметнулись вверх листья. Макс протянул ей руку.
— Пойдем смотреть?
Она помедлила пару секунд и вслед за ним вошла в дом. Комнаты были такие, какими она их себе представляла, — поблекшие, прекрасные, с каминами из золотистого камня; пол выложен стершейся плиткой.
— Сесиль по моей просьбе выставила на продажу автомастерскую, — сообщил Макс. — А утром я встречался с отцом, одолжил у него денег, чтобы внести залог за Красный дом. Цена вполне приемлемая: дом много лет пустовал, а сейчас мало кто покупает жилье с такой большой площадью. Мне придется много работать, но я уверен, нам удастся придать ему жилой вид. Ну, и когда он будет готов, ты заполнишь его детьми.
— Макс, — произнесла Тильда.
Они находилось в комнате с видом на палисадник. Широкое эркерное окно в каменной оправе было почти полностью затянуто ползучими растениями.
— Нашими детьми или твоими беспризорниками и сиротами. Это не важно. Ты их найдешь, Тильда, не сомневаюсь. У тебя это хорошо получается.
Она решительно покачала головой.
— Ничего у меня не получается, Макс. Я потеряла Эрика. Потеряла Кейтлин. Даже Ханна…
— Ханна поправится, — перебил он ее. — Ханна сильная. Что касается Эрика и Кейтлин, ты сделала все, что могла, Тильда. Никто не мог бы сделать больше.
— Я прекрасно помню твои слова, что ты сказал мне много лет назад в Лондоне. В твой день рождения. Тогда еще снег пошел. Помнишь? Ты сказал, что я обманываю себя. Что я пытаюсь налепить пластырь на слишком глубокую рану. Ты был прав, Макс. Теперь я это понимаю. Я думала, что смогу помочь Эрику, но у меня ничего не вышло.
— Я помню, что был тогда заносчив и самонадеян. Считал, что, кроме меня, никто больше не способен постичь всю глубину горя.
— Мне страшно, — прошептала Тильда.
Он обнял ее.
— Любить — это всегда риск. Любовь опасна.
И он поцеловал ее. Наконец, подняв голову, она увидела, что заходящее солнце окрасило сад в удивительные розовые и золотистые тона. И ей подумалось, что они наконец-то обрели свой дом.
И мало-помалу они стали приходить к ней. Брошенные дети, израненные душой и телом. Дети, которые никому не были нужны.
Первой появилась Джоан. Она поселилась в Красном доме в июле 1949 года, за несколько дней до свадьбы Рози и Ричарда. Джоан нашел Арчи, увидел, как она крадет еду с прилавка на рынке. Ей было всего двенадцать лет, а она уже успела сменить с полдюжины детских приютов. Тильда не хотела ее брать, собиралась, покачав головой, объяснить, что она пока не готова взять на свое попечение еще одного ребенка, но было в девочке нечто такое, что остановило ее. «Я попытаюсь», — сказала она, и в итоге нервная, неуклюжая Джоан, стоя рядом с ней в церкви, слушала, как Рози и Ричард приносят друг другу клятвы верности.
Близнецов Люка и Тома обнаружили в запертой комнате вместе с их полоумной умирающей матерью. Они не говорили ни на каком языке, кроме того, что придумали сами, и когда Тильда впервые услышала о мальчиках, их собирались определить в приют для умственно отсталых. Огромный сад и большие просторные комнаты Красного дома вселяли в них ужас, и они из простыней и одеял соорудили для себя пещеру в углу спальни, где и ночевали, прижавшись друг к другу, первые две недели своего проживания в Красном доме.
Вскоре появились другие дети. Беременные девочки-подростки, слишком юные для материнства; мальчики, не раз попадавшие в полицию за ночные кражи со взломом и вандализм. Тех денег, что зарабатывал Макс, работая нештатным журналистом, едва хватало, чтобы всех прокормить.
Но родить еще одного ребенка (а она всегда мечтала о дочери) Тильда так и не смогла. Потеряв всякую надежду, она сидела у могилы Эрика и лила слезы, оплакивая сына, которого она потеряла, и дочь, которой у нее никогда не было и не будет. Потом взяла себя в руки и пошла в Красный дом, к своим детям.
В день похорон Дары было облачно, неугомонный ветер знаменовал смену времен года: лето кончалось, наступала осень. На короткой церемонии на церковном кладбище в Саутэме присутствовали не более полдесятка человек. Кейтлин я, конечно, знала. Пожилая женщина, стоявшая рядом с ней, видимо, была дочерью кухарки Джосси. Кто эти двое мужчин в деловых костюмах, что стоят чуть поодаль, под тисами, — может быть, полицейские? Бросив взгляд вокруг, его я нигде не увидела.
Когда на гроб посыпалась земля, я незаметно покинула кладбище и пошла по тропинке, тянувшейся от церкви к дамбе. Сучья деревьев с желтеющей листвой смыкались над головой, будто свод туннеля. Выйдя в открытое поле, я вспомнила свои ощущения, когда шла здесь с Чарльзом: я была отрезана от деревни, отделена от окружающего мира во времени и пространстве.
Поле уже вспахали. С востока надвигались тяжелые набухшие тучи. Прямо через борозды я зашагала к старому дому управляющего поместьем. На моих туфлях оседала черная пыль. Щеколда была сломана, калитка хлопала на ветру. По дорожке я дошла до входной двери. В тех местах, где штукатурка осыпалась со стен, в траве виднелись маленькие холмики цемента и каменной крошки. Тусклые окна не отражали свет, вздувшаяся краска на рамах настолько поблекла от непогоды, что я затруднялась определить ее первоначальный цвет.
Я постучала в дверь. Костяшки моих пальцев выбили из дерева глухой звук. С минуту я постояла, слушая шум ветра в листве ив. Глянув на дамбу, увидела, что то место на склоне береговой насыпи, где была обнаружена могила Дары Канавана, уже поросло травой. Я снова постучала и, нагнувшись к отверстию почтового ящика, крикнула Кита де Пейвли. Послышались шаркающие шаги, звяканье дверной цепочки.
— Да?
Полагаю, в лице убийцы мы ожидаем увидеть некое зло или отражение чувства вины. Но я в неширокой щели приоткрытой на несколько дюймов двери увидела лишь дряхлого и очень больного человека. Свистящее дыхание Кита де Пейвли, которое мне описывала Тильда, было больно слушать.
