Том Роббинс - Тощие ножки и не только
Просветив своих хозяев насчет смысла будущего памятника, Эллен Черри принялась объяснять, почему скульпторы выбрали именно такое решение.
– Бумер говорит, что скульптура эта должна напомнить арабам и евреям, что у них общие корни. Что было время, когда и те, и другие поклонялись одному и тому же божеству и что многое из того, что сегодня присутствует в религии тех и других, восходит, и это можно проследить назад в веках, к общему культу. А еще, по его словам, памятник должен служить напоминанием о том, что когда-то земля, из-за которой они сейчас так ожесточенно воюют, была названа в честь упрямого четвероногого с длинными ушами и копытами. А это должно сказать им кое-что еще. Помимо всего прочего, это должно научить их воспринимать себя не так серьезно. Бумер и Зиф надеются, что когда и арабы, и евреи посмотрят на эту скульптуру, такую несуразную, такую шутовскую, то, может, они увидят смешное и в себе самих. И пока они будут смеяться над собой, над тем, как по глупости позволили естественному соперничеству родных братьев перерасти в долгий и кровавый конфликт, который угрожает миру во всем мире, они сумеют переосмыслить и свою сексуальность, что, по словам Бумера, означает переосмыслить и заново утвердить свою связь с природой. Проблема Палестины заключается в том, что и евреи, и арабы живут в мире абстракций, в мире, которым правит политическая и религиозная идеология, – вместо того чтобы жить внутри своих физических тел, неразрывными узами связанными с землей. Эллен Черри на минуту умолкла.
– Ну, вот, пожалуй, и все. Что касается меня лично, коль речь зашла о богах-ослах, мне ни за что не отличить их навоз от их корма и прочих заморочек, о которых так любит распространяться «Нэшнл джиогрэфик». Но зато я точно знаю другое – если это воздействует на эстетическом уровне, пусть даже столь шутовском, как эта скульптура, значит, перед нами произведение искусства. Так что неплохо. Очень даже неплохо.
Спайк с Абу кругами ходили вокруг макета.
– Да, в ней чувствуется некая энергия, – признал Абу. – Этакое необузданное биение жизни.
– Она обращена к нашему исконному единству, – добавил Спайк. – Лично мне это нравится.
– Верно, – согласился Абу. – Однако кое-кто может понять ее неправильно. И тогда, чует мое сердце, нас ждут неприятности.
– Охо-хо, это ты точно сказал. Дыхание осла.
Спайк и Абу все кружили и кружили вокруг макета. Эллен Черри пошла в туалет. По пути туда и назад она остановилась полюбоваться на гладкую белую стену за эстрадой. Когда же она вернулась в офис, хозяева продолжали ходить кругами вокруг андрогинного осла, силясь понять, нравится он им или нет.
– Кстати, хочу спросить у вас, – поинтересовалась Эллен Черри. – А как он у вас оказался?
– Довольно загадочным образом, – ответил Абу. – Его совершенно неожиданно доставил посыльный.
– Мне показалось, будто вы сказали, что вам его прислали Зиф с Петуэем.
– Так оно и есть, но доставил его посыльный.
– А-а-а…
На столе стояла бутылка рома, и Эллен Черри плеснула себе в стакан. Когда глоток достиг ее желудка, она тотчас испытала приступ изжоги, словно ром в химическом отношении был антагонистом одного из ингредиентов шаурмы. Эллен Черри негромко отрыгнула. Эта отрыжка, пусть даже изящная и сдержанная, моментально подтолкнула что-то в ее мыслительном процессе.
– А как он выглядел? – спросила она.
– Ты о чем?
– Да о посыльном, который доставил вам макет. Какой он собой?
– Знаешь, раз ты завела о нем речь, признаюсь честно, вид у него был весьма причудливый. Весь в униформе, с головы до ног.
– Он был с бородой?
– Без.
– Вы уверены? Даже никакой небольшой бородки?
– Нет, он был гладко выбрит. Верно я говорю, Спайк?
– Гладко, как маца.
– А темные очки на нем были?
– Были. А как ты угадала?
– А еще что-нибудь?
– Нет.
– Ну, например, коричневый бумажный пакет в руках?
– Точно, был. Он держал его под мышкой.
– Да, и когда он ставил макет, оттуда еще вывалилась книга. Новый бестселлер, этого, как его там, Тома Клэнси.
– Черт, не может быть… Мне ведь самой показалось, будто он слегка хромал, когда выходил из «Ансонии».
– Ты это о чем, Черри?
Эллен Черри резко повернулась к дивану, схватила с него коробку с цветами, которую едва не оставила там валяться, и быстрым движением сорвала крышку. Внутри оказалась дюжина роз на длинных стеблях – гораздо более длинных, чем уши у взрослого осла. А еще там обнаружился крошечный конверт, на котором корявым почерком было нацарапано:
С любовью и вожделением
От Мастера Маскарада.
– Сукин сын, – рассмеялась Эллен Черри. – Круглый болван и сукин сын. Ему, видите ли, захотелось приколоться.
Прежде всего она позвонила в галерею Ультимы Соммервель, но голос в трубке сказал, что та занята – у нее совещание.
Тогда она позвонила в «Ансонию».
– Прошу прощения, – ответил ей незнакомый голос. – Но Пепе сейчас занят. Он на совещании.
Господи, они что, сговорились? Или это новая экономическая тенденция? Эллен Черри плеснула себе еще один глоток ромг. Негромко отрыгнув пары расплавленной лавы и драконьих соплей, яд огненного муравья, эссенцию, которую – дай им волю! – кое-кто из ближневосточных правительств превратил бы в оружие, Эллен Черри наконец приструнила свои эмоции. Интуиция подсказывала ей, что Бумер уже на пути в Иерусалим. Внутренний голос скулил: мол, он наверняка провел в Нью-Йорке времени достаточно для того, чтобы трахнуть старушку Ультиму. Но Эллен Черри тотчас отругала себя, что не имеет права терзаться из-за неверности мужа, сидя на диване, на котором они со Спайком… В общем, она махнула на все рукой, рассмеялась и пропустила еще глоток рома. После чего набрала еще один телефонный номер.
– Магазин художественных принадлежностей Дэвида Дэвиса, – ответил ей стариковский голос. Это был сам старина Дэйв. Судя по всему, Дэйв Дэвис, владелец ее любимого магазина художественных принадлежностей (а вовсе не родственник Мелу Дэвису, чей собачий бутик неизменно вселял в нее ужас), не был на совещании.
Эллен Черри посмотрела на часы. Половина третьего пополудни накануне Дня Благодарения.
– Вы еще работаете? – спросила Эллен Черри.
– Работаем, работаем, можете приезжать.
– Буду у вас сию минуту.
Еще один глоток рома, и, оставив Абу и Спайка вращаться по околопалесовой орбите, она поймала такси – для того, чтобы инвестировать отложенные на квартирную плату доллары в розничный сектор частного предпринимательства.
Большинство нью-йоркских художников предпочитают отовариваться в магазине «Перл Пейнтс» на пересечении Канала и Бродвея, но для Эллен Черри существовала только лавочка Дэйва Дэвиса. Ей нравилось уже то, что магазинчик был старый, темноватый, причудливый. Ей нравилось, что сам старина Дэйв был на дружеской ноге с художниками, а продавцы, что обычно бывали слишком заняты и не особо церемонились с ней, были одеты в черные спортивные костюмы, словно рабочие сцены некоего театра-кабуки художественных принадлежностей. Именно в таком магазине она всегда мечтала делать покупки, когда девчонкой жила в Колониал-Пайнз. Это было место слегка не от мира сего, словно специально предназначенное для самых дерзких, для тех, кто был помазан творить чудеса.
У Дэйва Дэвиса имелось целое помещение, отведенное исключительно кистям. Сотни кистей и кисточек всех мыслимых и немыслимых размеров лежали в подземном полумраке, топорща навстречу покупателям блестящую щетину, словно покупатели пришли сюда не за кистями, а на некое собеседование перед жюри из ежей. Входя в отдел кистей, Эллен Черри неизменно чувствовала себя залетевшей в шубу молью. Сегодня, мучимая отрыжкой – причем каждая такая отрыжка как залп напалма, – она выбрала себе более полудюжины дорогих собольих кистей, главным образом для широких мазков. В отдел забежал продавец – не иначе как для того, чтобы скатать в сторону декорации, чтобы переодетым самураями актерам ничто не мешало сражаться на картонных мечах, подумала Эллен Черри. Но на самом деле он поинтересовался у нее, не нужна ли ей его помощь. В магазинчике было на редкость мало посетителей. Никакой тебе предпраздничной суеты, никаких тебе художников и художниц от кухонной плиты, ищущих, чем бы им приукрасить жареную индейку.
Выбрав кисти, Эллен Черри направилась в отдел пигментов. Здесь начиналось самое веселье. Не глядя на ценники, она принялась снимать с полок баночки с красками. По-прежнему страдая от отрыжки – пищевод ее дымился как намокшая пробка, – Эллен Черри ставила краски в корзину, громко произнося при этом название каждой из них.
– Индийский сурик, – пропела она. – Марсианский сурик. Венецианский сурик. Кадмиевый сурик. Алый. Алая роза.
Там были и другие оттенки красного, алого, малинового – даже такой шип в заднице грешников, как кровавая роза.
