Юрий Герман - Дорогой мой человек
— Так что у кого, дорогой мой Владимир Афанасьевич, не было своих подполковников, — внезапно с растяжечкой заключила она. — И что, они все значат по сравнению с любовью, если она существует?
— Вы о чем? — неприязненно осведомился он.
— О вашей личной жизни! — упершись коленом в табуретку и низко наклонившись к Устименке, сказала Вересова. — Разве непонятно?
Он молчал, уныло выскребывая со сковородки остатки плова. Что она от него хочет? Зачем вдруг ей понадобилось говорить о Варваре? А он-то думал, что у нее хватит душевного такта не трогать эту тему.
— Не мое дело? — тихо спросила она. — Вы так рассуждаете?
— Примерно так, — коротко взглянув в ее блестящие глаза, ответил он.
— Нет, мое, — зло сказала Вересова. — Мое, потому что я люблю вас. Люблю, зная, что вы нисколько меня не любите и не любили. Мое, потому что я невесть на что способна для вас. Люблю, эгоцентрик вы несчастный, люблю, верю в вас бесконечно, хочу быть с вами всегда, хочу смотреть на вас снизу вверх, хочу радоваться судьбе, которая отдаст вас в мои руки. Не понимаете?
— Вы ошибаетесь, — вежливо ответил он. — Вы меня, Вера Николаевна, выдумали. Вы даже про какую-то лошадку выдумали, на которую вы ставите. Все это вздор, пустяки, я ведь просто-напросто довольно занудливый врач. И ничего из меня не выйдет…
— Посмотрите-ка на него, — с легким смешком сказала Вересова. — Какое мужество! Он даже на себе крест поставил, только бы я убралась с его дороги. Ну что ж, бог с вами. Действительно, это ваша техник-лейтенант премилое существо. Я бы тоже в нее влюбилась и совершенно разделяю и ваши чувства и чувства красавца Козырева. Что же касается, Владимир Афанасьевич, вашего будущего, то вряд ли подполковник впоследствии на Степановой женится. Я проведала у его солдат, вот вам подарок от меня: товарищ подполковник женат, получает от супруги регулярно письма и фотографии своих чад, сам пишет и посылки шлет. Следовательно, будущее за вами. Такие гуси, как Козырев, — мне это хорошо известно, недаром я вам притчу рассказала про своего генеральчика — храбрятся только в отсутствие законных супруг. В мирное время они тише воды, ниже травы. Супругу свою Козырев, несомненно, называет мамочкой, она его — папочкой, здоровая, нормальная семья, как же это так — вдруг взять ее да порушить. Нет, товарищ майор, Варвара Родионовна, несомненно, вам достанется, только подождать надо, милый Владимир Афанасьевич, подождать и смириться…
— Послушайте, — вдруг, не сдержавшись, почти крикнул он, — я не желаю…
— А вы меня поставьте по стойке «смирно», — с горловым, неприязненным смешком живо откликнулась она. — Или пять суток гауптвахты! Все правильно, товарищ майор, я ведь ваша подчиненная, вы меня вполне имеете право призвать к порядку…
Несмотря на все эти шуточки, пальцы ее дрожали, когда она скручивала себе папироску, и Устименко не без раздраженного удивления подумал, что, может быть, эта женщина и вправду любит его.
Впрочем, какое это имело сейчас значение?
Важно было только одно — ушел Козырев от Варвары или все еще сидит там. И важно было узнать об этом.
Узнал Володя просто: подполковник сам явился к нему.
— Привет науке! — сказал он, садясь. — Значит, скоро мою больную на выписку?
— Не совсем так, товарищ подполковник, — сухо ответила Вера. — Мы ее эвакуируем в тыл. Лечиться ей нужно будет еще долго и основательно.
— Ну, из тыла дорога ко мне никому не заказана.
Вересова усмехнулась:
— Ей — заказана.
— Это — как? Может быть, разъясните?
— Очень просто: она свое отслужила.
— Да ну? — простодушно и нагло удивился Козырев. — Это вы все здесь сами решаете?
— Мне не нравится ваш тон, подполковник, — резко вмешался Устименко. Мы делаем то, что считаем нужным, вы с вашими связями можете жаловаться на нас кому вам угодно. И оставьте нас, пожалуйста, в покое…
Но это были не те слова: они на Козырева никак не подействовали. Подействовала на него неожиданно Вересова, он даже перестал ругаться, когда она заговорила. И чуть-чуть пожелтел.
— Мое дело сторона, — вдруг мягко заговорила она и даже дотронулась пальцами до локтя Козырева. — Но я искренне советую вам, подполковник, прекратить музыку, которую вы затеяли. Командование дало мне понять, что ваша просьба насчет пропуска к Степановой — здесь — последняя, которая может быть удовлетворена. Эта история наделала много шуму, слишком много…
Козырев глубоко вздохнул, потом быстро спросил:
— Проработочка будет?
— Н-не знаю, — не торопясь ответила Вера. — Будет, если сигналы имеются…
— Сигналы, наверное, имеются, без сигналов и чижик не проживает, — зло сказал Козырев. — Ну что ж, спасибо, утешили.
— А я вас утешать не собиралась, подполковник. И предупредила вас только потому, что, естественно, не желаю никаких незаслуженных неприятностей нашему госпиталю.
— Страховочка?
— Хотя бы и так. Грехи ваши, вы и расхлебывайте…
— Да уж помощи не попрошу…
Раскурив трубку, он ушел, словно бы и вправду победителем. А Вера Николаевна тихонько и доверительно спросила:
— Не пропадете со мной, а, товарищ майор?
— Пропаду! — резко и яростно ответил он. — Именно что пропаду, и подлецом пропаду.
— Ох, как красиво! — усмехнулась Вересова. — Это я уже, знаете ли, где-то читала или в кино видела — как она его, ангельчика, превратила в негодяя. Только ведь это все вздор, Владимир Афанасьевич. Если он хороший, его в подлеца не превратишь. А если он внутри себя подловат и только это качество наружу не проявил, тогда что ж, тогда ведь и греха тут нет. А вы меня в данном случае с Козыревым не остановили, хоть и знали, что я лгу, потому что вам хотелось, чтобы хлыщ этот поскорее убрался. Разве не так?
— Все вы врете! — неуверенно сказал он. — И про свои чувства врете. Ничего не было, нет и не будет.
— А что вы называете — чувства? — со своим тихим смешком спросила она. — Что вы под этим понятием подразумеваете?
Устименко взглянул на Вересову исподлобья и попросил:
— Оставили бы вы меня в покое, а, Вера Николаевна? Вы — сами по себе, я — сам по себе. Разные мы с вами люди, и трудно нам понять друг друга…
— Выгоняете?
Он не ответил и не обернулся на стук закрываемой двери, потом вздохнул и, выпив кружку воды, пошел к Варваре.
— Ты как врач ко мне пришел, — спросила она, когда он сел, — или нынче как человек?
— У меня эти понятия совмещаются, — довольно глупо ответил он, и, разумеется, она это заметила, она ведь всегда замечала такие штуки.
— То есть ты человеколюбивый врач-гуманист? Посильно светя другим, сгораешь сам?
Она злилась, губы ее вздрагивали.
— Начинается представление! — громко в глубине подземной хирургии заговорила Елена. — Первое отделение — цирк политической сатиры!
Раненые захлопали и закричали «браво-бис!». Негромко заиграл баян, Володя рукой слегка оттянул простыню, отгораживавшую Варю от начавшегося представления, и оба они увидели Лену в длинной бязевой рубахе, перепоясанной бинтом, с огромным бантом в волосах и с подобием циркового бича в правой руке. В левой девочка держала поводок.
— Там у нее собака наша, — сказал Володя, понимая, что Вере не все видно. — Сейчас Бобик залает — и это будет означать Гитлера в начале нападения на СССР. А потом он перевернется на спину — и это будет Сталинград. Между прочим, у нашей Олены всегда бешеный успех…
— Ох, боже мой, — тихо сказала Варя. — Какое мне сейчас до всего этого дело! Ты опять уйдешь и исчезнешь на несколько дней, а я буду тут лежать и думать…
Он быстро взглянул в ее глаза, заметил в них слезы и попросил:
— Не надо, Варя! Тебе нельзя нервничать…
— Мне надлежит соблюдать полный покой?
Она запомнила это давешнее его слово: «надлежит».
— Да, надлежит!
Раненые захлопали и закричали свое «бис-браво-бис», потом опять заиграл баян — Елена танцевала сольный танец «вальс-снежиночка». Сколько раз Володя все это видел и слышал!
— Мне надлежит соблюдать полный покой, потому что я чуть не умерла?
— Да, неважно тебе было.
— И ты меня спас?
— Спас — это пишут в книжках, — сказал Володя. — Еще там пишут: «Он будет жить» — он или она. Пишут также: «Добрые и умные руки хирурга…»
— Почему ты злишься? — негромко и ласково спросила она.
— Мне надоели пошлости, — чувствуя, что у него срывается голос, сказал Устименко. — Ты не можешь себе представить, как это все мне надоело! Мне опротивели хирурги, играющие на скрипочках, и хирурги, берущие аккорды на рояле. Очень похоже на… жар-птицу!
Этого не следовало говорить, это было жестоко и низко, но так уж вырвалось. На мгновение Варвара закрыла глаза, точно готовясь к чему-то еще более страшному, например к тому, что он ее ударит. Впрочем, это не было бы страшным. Это, пожалуй, было бы самое лучшее. Пусть бы он ее убил, и все!
