Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
— Привет, Айра Гроум. Скажите мне… Где мы находимся?
— На фланге конвоя.
— Я не вижу никаких судов.
— Естественно. В таком тумане.
— Но когда-нибудь мы все-таки придем в порт?
— Думаю, что да.
— А в какой порт мы идем?
— Это зависит от обстоятельств.
— Но кто-нибудь все-таки знает?
— Думаю, что да.
— Матросы в тумане мелькают словно привидения.
— Поглядите на них хорошенько, когда туман рассеется.
— Я думала о вас, — сказала она, хотела еще что-то сказать, но потом заколебалась. — Послушайте, когда мы придем в порт, если мы придем в порт…
— Я мог бы выбраться в Лондон, — сказал он.
— Серьезно?
— Думаю, что да. Я могу приехать к вам в Лондон.
— Айра… мне можно на это рассчитывать? Твердо?
— Да, Джина. Чего вы боитесь?
— Я? Ничего. А что?
— Чоуна… в Лондоне?
— Айра… я не боюсь Чоуна. Просто мне нравится думать, что мы с вами встретимся в Лондоне.
— Мистер Чоун не внушает мне ни малейшего страха, Джина.
— Он и не пытается, Айра. Правда, — сказала она тревожно.
— Ну так, значит, мы пообедаем в Лондоне — пообедаем вдвоем.
— Если вы этого хотите, Айра, я буду очень рада. И стану ждать, — сказала она. — Да! — словно она убедила себя, что должна пообедать с ним в Лондоне.
— Я знаю, Джина, что вы меня мало знаете, — сказал он. — И все же…
— Я знаю, — помолчав, сказала она нежной просто. — Много ли на это нужно времени? И вообще — можем ли мы знать? Если не понять сразу, то вряд ли можно когда-нибудь понять по-настоящему. Но если мы что-то знаем, то должны ловить этот миг понимания. Когда вы рядом, я чувствую себя в такой безопасности, в таком мире с собой.
— А Чоуна в Лондоне рядом не будет?
— Нет, не будет.
— Вы ведь говорили, что он всегда там, где ваш отец.
— Он будет там, где захочет отец.
— Вопреки всей этой великолепной самоуверенности? А он всегда был таким? Это для него естественно?
— Нет.
— Нет?
— Его сейчас занесло. Очень занесло. То есть… — В тумане он почти не различал ее лица, но надлом в ее голосе, ее колебания сказали ему, что она пытается умолчать о чем-то.
— Перемена в Джетро Чоуне… ну, это смешно, — сказала она жестко. — Возможно, он никогда не знал, кто он и что он, а потому компенсировал это шутовством. Иногда он в моем присутствии разговаривал на воровском жаргоне, словно для того, чтобы напомнить мне о своем трущобном прошлом. А в следующий раз ронял слова неторопливо и со вкусом, как старый профессор. Собственно говоря, в окружении моего отца его так и называли — Профессор. Ему это нравится. По-моему, он всегда чувствовал себя не на месте.
— Не на месте?
— Да. Впрочем, не совсем так. Словно бы он уже сам больше не понимает, где его место.
— Послушайте, Джина, что произошло между вами и Джетро Чоуном?
— Как-нибудь потом, Айра.
— Нет, сейчас.
— Вы знаете, после того как я уехала из Нью-Йорка…
— С Чоуном?
— Да. У меня ни разу не было случая поговорить об этом хоть с кем-нибудь.
— Вы же спасались бегством.
— Только Джетро и я, и никого рядом. А теперь вы. Странно, Айра, — из-за того, что я не говорила об этом с вами, я чувствовала себя страшно одинокой. Айра… я вас почти не вижу: вы просто тень в тумане. — Но тут туман на мгновение поредел, они увидели друг друга, и он был тронут тем, как она смотрела на него.
— Джина… — сказал он. Но она вдруг быстро заговорила:
— Я расскажу вам, что произошло между мной и Джетро Чоуном, что происходит сейчас и почему.
— Хорошо, — сказал он и выжидающе умолк. А потом подумал, что она, наверное, хочет, чтобы он сейчас не видел ее: едва туман опять сгустился, она овладела собой, и, хотя была только тенью, хотя ее лицо то возникало четко, то вновь исчезало, ее голос оставался ясным — чудесный голос, который делал все, что она говорила, таким ясным для него.
— Вам следует понять, что такое Джетро Чоун, — сказала она без всякого выражения. — Я вам уже кое-что говорила о его прошлом. Но далеко не все.
И она рассказала ему, что Джетро вырос где-то в Бруклине и жил с матерью в большой нужде. Он сколачивался возле спортивного зала Стилмена, где тренируются боксеры, и подрабатывал, выполняя всякие мелкие поручения. Был подручным у букмекера. Возможно, он думал и сам стать боксером — такой силач, грудь колесом, настоящий фонтан энергии. У Стилмена он познакомился с ее отцом и начал постоянно снабжать его сведениями. Пожалуй, в нем было что-то внушительное. Яростные беспощадные глаза, огромная храбрость и еще инстинкт, заставивший его выбрать такого человека, как ее отец, к которому он испытывал настоящее почтение. И не только потому, что ее отец был богат, но и потому, что он вел жизнь профессионального игрока, оставаясь культурным человеком, которого нельзя было не уважать. Ее отец одевался с изысканной элегантностью. Он бывал в театрах. Читал книги. Надо отдать Чоуну должное: он готов был пожертвовать жизнью за ее отца и раза два чуть было не пожертвовал.
Ну, а она познакомилась с Джетро, только когда уже училась в колледже. Затем мало-помалу она начала замечать, что он меняется. Во-первых, его манера говорить. Сперва она думала, что он валяет дурака, старается рассмешить ее, передразнивая ее отца, и она смеялась. Но он продолжал, и это получалось у него все лучше и лучше. Она по-прежнему смеялась, пока однажды не заметила боль в его сумасшедших, гордых, одиноких глазах. И тогда она перестала смеяться.
Как-то, когда Джетро вечером в воскресенье отвез ее назад в колледж, он взял у нее несколько книг. Теперь он читал. Говорить он почти ничего не говорил, но она знала, что ко многим книгам, которые читала она, он относится пренебрежительно.
«Ничего они не понимают, — сказал он как-то. — Например, этот парень, Д. Лоуренс. Ему нянька нужна».
— Не знаю, почему я перестала смеяться. Мне следовало бы смеяться и смеяться, — сказала она и задумалась. Он молча ждал, чувствуя, что она старается различить в тумане его лицо. Но туман был слишком густ, и она продолжала.
Она начала замечать, что люди теперь опасаются задеть Чоуна. Тщательная речь, крупные, сильные руки с наманикюренными ногтями, костюмы как у ее отца и новая гордость в его манере держаться только усугубляли угрозу, которая в нем чувствовалась. Впрочем, это было только полезно для него как телохранителя ее отца. Он бесповоротно знал, что принадлежит ее отцу, и это было страшно. А ее он опекал слишком уж ревностно. Если отец брал ее в какое-нибудь заведение, вроде «Линди», вместе с приятелем из колледжа и приятель становился излишне нежным, Джетро пытался его отпугнуть. Ей пришлось сказать ему, чтобы он не вмешивался не в свое дело.
В тот вечер на Кейп-Код, сказала она, когда они сели в машину, у них не было никакого ясного плана. Около часа Джетро Чоун, сидя рядом с ней в машине, размышлял и рассчитывал. Когда они выехали из Бостона, он позвонил одному нью-йоркскому шеф-повару, любителю азартных игр, знакомому с ее отцом. У этого повара был загородный дом в Пенсильвании на самом берегу Делавэра, почти напротив Френчтауна. Им предстояло проехать пятьсот миль, и они проделали этот путь за тринадцать часов. Ехали всю ночь. Иногда он останавливался, чтобы позвонить по телефону. Сильно за полночь они переехали через Делавэр по одному из крытых мостов, свернули на береговое шоссе, а потом на глинистый проселок. Она хорошо запомнила рыжую глину в лучах фар и то, как были повернуты листья на кустах. Они подъехали к старому каменному дому рядом с великолепным каменным амбаром. Когда они вылезали из машины, он сказал ей, что повар показывал амбар одному архитектору и тот собирается превратить его в местную достопримечательность. Комнаты в каменном доме были маленькие и уютные. Она выбрала одну из них и сразу заснула. Утром он приготовил ей завтрак и сказал, что до Нью-Йорка отсюда семьдесят миль и что ему надо туда съездить. Тут она в полной безопасности, а он к вечеру вернется. Весь день она чувствовала себя совсем спокойно, так что даже выкупалась в ручье и сходила погулять в лес, где видела оленя. Но когда начало смеркаться, ей стало страшно. Она все время думала о Джетро Чоуне и отгоняла от себя страх. Он вернулся около десяти. Через два дня они сядут на лайнер в Бостоне, сказал он. Прежде она всегда была для него «мисс Джина». А теперь он называл ее просто «Джина».
— Все эти мелочи очень важны, — сказала она. — Я должна о них рассказать, иначе вы не поймете.
Она заговорила быстрее. Чоун привез с собой кое-какую еду и две бутылки «божоле», сказала она, и получилось что-то вроде тихого семейного ужина. Он рассказывал, как выгодно ее отец поместил его деньги — у него теперь банковский счет в Цюрихе, — и рассуждал о бейсболе.
— Я помню, что спросила его, не собирается ли он жениться, — сказала она. — И нет ли у него уже девушки на примете.
