Джузеппе Маротта - Золото Неаполя: Рассказы

— Вы так прекрасно говорите, дон Леопольдо, что я как будто все это вижу… Кстати, может, там и еще одно чудо случится — время от времени вас сумеют заставить работать.

Вечный безработный, прекрасный, как бог, парирует:

— Заруби себе на носу, что моя хозяйка по двенадцать часов в день гнет спину над шитьем перчаток, и этого едва хватает на жизнь. А если она мучается от ревности или злится, когда я ухожу из дома, моей вины в этом нет. Так уж женщины устроены, тут ничего не сделать. Сам увидишь, когда обзаведешься супругой.

— Допустим, это так, дорогой дон Леопольдо, но кто польстится на Армандуччо-половинку? Я тут подсылал кое-кого к Мариаграции, дочке угольщика Квинтьери, а раз вечером на Кьятамоне и сам к ней подошел… Она мне тогда сказала: «Это, говорит, большая честь, но вы уж не обижайтесь, мне нужен парень, так сказать, без изъянов». — «Это говорю, конечно, это вы правильно говорите, но у меня мысль-то как раз потому и возникла, что и у вас — только прошу, поймите меня правильно — имеется небольшой горбик…» А она заявляет: «Вот именно, если сложить два изъяна, так и получится еще один, а ведь речь идет о судьбе новой семьи!» Донна Джулия, дорогая моя, раз Мариаграциа не уступила, значит, я еще свободный человек, так не окажете ли честь?..

Мы хохочем, представив, как будет выглядеть Армандуччо рядом с дородной вдовой — такая супруга просто сметет его с лица земли, как лавина. Но мы забыли о доне Вито Какаче, который молча страдает в пламени сомнений и раздумий. Неожиданно он вздымает к небу руку жестом Исуса Навина, останавливающего солнце, и разражается обличительной речью:

— Так, значит, итальянского чуда, по-вашему, не существует? А по каким таким причинам, позвольте спросить? Да потому, что оно обошло Паллонетто! Вы, следовательно, верите только в такие чудеса, которые приносят вам выгоду, и воскрешение Лазаря будете оспаривать на том основании, что оно, дескать, не соблаговолило произойти здесь! Да и вообще, все вы ограниченные, как бараны!

Дон Фульвио Кардилло, явно оскорбленный, не выдерживает:

— Потрудитесь выбирать выражения, дон Вито! А что касается умственных способностей, так вам до меня очень и очень далеко.

— До вас? Господи боже, да по сравнению с вами я Бенедетто Кроче.[86]

Черт побери, если не вмешаться, то все — прощай покой, и мы только что не на руках укачиваем дона Вито и дона Фульвио, лишь бы угомонились. Наверно, это ветер с гор — холодный, резкий, раздражающий — действует на нервы. Донна Бриджида Какаче старается разжечь кучку серого древесного угля в старом тазу — дай нам, Господи, почувствовать сегодня горячее дыхание золы! На улице петух донны Ольги Паломмы (у него даже прозвище есть — «ветреник») с невозмутимым видом преследует принадлежащую семейству Манкузо курицу. Бедняжка вся какая-то взъерошенная и непохожая на себя — с утра «ветреник» уже раз десять добился ее благосклонности, но так и не в силах поверить в реальность происшедшего. Дребезжащие звуки пианино маленькими порциями прилетают к нам от Санта-Лючии, чтобы сообщить: «Я хочу приковать тебя к песчинке…» Донна Джулия Капеццуто расправляет необъятную юбку, стремясь сохранить в ней как можно больше тепла, которое удается извлечь из импровизированного очага, кладет руку на локоть нахмурившемуся Какаче, вздыхает и мягко возвращается к сути дела:

— К сожалению, дон Бито, вышло недоразумение, давайте вместе рассудим: ваш пример с Лазарем совсем не к месту — его чудесное воскрешение относится к вере и к душе, а итальянское чудо, если судить по газетам, заключается в автомобилях, роскошных домах, торговле и огромных доходах. Ясно, что не все мы имеем гражданское право воскреснуть по мановению руки божьей, но право на лучшее существование, право на кусок хлеба побольше и не столь тяжко достающийся — если такое вообще бывает — должны иметь все. И давайте скажем это в лицо Италии открыто и честно. Какое мне дело, что какая-нибудь улица в Неаполе стала ну прямо как картинка? Мне от этого, дон Вито, только хуже, и если б я по ней ходила (слава богу, что я в таких местах не бываю), то сердце мое обливалось бы кровью от мысли о нищете и убожестве Паллонетто, поверьте! Да я шагу отсюда не сделаю, лишь бы не унижаться и не чувствовать себя хуже, чем я есть, среди этих блестящих господ и сияющих витрин. Я достаточно ясно выразилась?

Ночной сторож угрюмо продолжает гнуть свое:

— Куда уж яснее. Все дело в том, что вы — не итальянцы, да и не заслуживаете чести называться ими. Ваша национальная принадлежность не имеет для вас значения, вы не понимаете ни формы, ни содержания этого понятия — родину ведь на зуб не попробуешь. Вы никогда не смогли бы пойти на смерть, как Чезаре Баттиста и Фабио Фильци, вы бы заорали: «Ну нет, либо все, либо никто!» Ну а дальше что? Мы хотим соревноваться с Англией или с Францией, со странами, где каждый гражданин произносит «я — британец» или «я — француз» с таким видом, словно сообщает о том, что он — миллионер. Да, хотим, но попозже. У вас нет веры, ладно, бог с ней, но ведь у вас и надежды нет — вот в чем весь позор. А вот я лично не сомневаюсь, что итальянское чудо придет и в Паллонетто.

Дон Леопольдо Индзерра, уязвленный до глубины души, иронически замечает:

— Ты слышал, Армандуччо? Завяжи узелок, да покрепче, а то забудешь рассказать это детям твоих детей, когда они родятся.

Дон Вито намеревается дать ответ, но на этот раз ему мешает его собственная супруга, которая хочет поменять тему. Впрочем, разговор, несмотря на ее усилия, возвращается к тому же, и донна Бриджида ставит мужа перед новым фактом:

— Подумай лучше, где достать свечку, а то сегодня, пока ты спал, отключили свет.

Голос у донны Бриджиды пронзительный, как визг пилы. Ночной сторож так и подпрыгивает на месте. Мы молчим. Ох уж этот ветер с гор — слабый огонек в проржавевшем тазу погас, и только кучка почти совершенно белого пепла осталась на дне. Она напоминает глаз Мафусаила.[87]

Мафиози вчера и сегодня

Ну до чего же обидно — в мае у нас бывает такой ветер и ливни, что впору снова разжигать костры, как в день святого Антония, клочок неба над Паллонетто приобретает устойчивый свинцовый цвет, а внизу, в районе виа Партенопе, шумит море, в которое вонзаются молнии, промахнувшись по убегающим от грозы кораблям. Что касается газеты, которую дон Вито Какаче наконец дочитал, то она почти целиком посвящена материалам о ходе рассмотрения апелляции, поданной Пупеттой Марески. Не то чтоб это была самая свежая новость, но четыре года назад, когда как раз в это время состоялось знаменитое слушание в суде присяжных, дон Вито от комментариев отказался. В те дни Неаполь буквально раскололся на «пупеттистов» и «антипупеттистов», даже уличные мальчишки обнаглели до того, что каждый высказывался по поводу секретов новой каморры, так что дон Вито не рискнул разжигать конфликт еще и между нами и счел за лучшее промолчать.

Впрочем, сейчас, когда погода как на альпийском перевале, разогреться в столь ученом споре было бы неплохо. Нахмуря брови, ночной сторож восклицает:

— Бедный Неаполь! Какой позор!

Донна Джулия Капеццуто, которая с головой закуталась в шаль, сонно спрашивает:

— А в чем… э-э-э… собственно, дело?

Дон Вито просто поражен:

— Как? Вы ничего не знаете? Господи, а ведь я был готов поклясться, что вы ярая пупеттистка.

— Я? Да что это за пупеттисты? Вы меня знаете — я ни во что такое не суюсь, и жизнь моя вся на виду — дом, хозяйство, церковь. Так что, милый мой, уж будьте любезны, объясните, в чем все-таки дело и что это за чертовщина такая — пупеттизм.

— Это… ну… господи ты боже мой, это — моральная поддержка, оказываемая Пупетте Мареска, убившей мафиози Антонио Эспозито, который, по слухам, руками некоего Гаэтано Орландо спровадил на тот свет ее мужа.

— А муж кто был?

— Тоже мафиози, по прозвищу Большой Паскуале из Нолы. Представьте себе здоровенного детину, просто воплощение силы и ярости, контролирующего контрабанду сигарет и торговлю фруктами, — Гаэтано Орландо всадил в него пулю как раз в тот момент, когда он бесплатно лакомился апельсинами, а с Пупеттой они были женаты уже несколько месяцев.

— Одну минутку, дон Вито, а что, она блондинка или брюнетка, эта женщина?

— То есть как блондинка или брюнетка? При чем здесь это?

— Ну, это я спросила для приговора. Представим себя на месте присяжных. Если эта Пупетта — блондинка, то я добавила бы еще «заранее обдуманные намерения». И в еде, дон Вито, блондинки предпочитают холодные закуски, а брюнетки — чтоб было с пылу с жару.

Ночной сторож крестится, не в силах скрыть изумления:

— Во имя отца и сына и святого духа! Да что это за способ у вас применять закон… Вы вообще понимаете, что говорите?