Артур Саканян - Театр одного зрителя

— А я по вашей милости весь этот процесс сейчас на собственной шкуре испытываю, — мрачным тоном перебил доктора бирюк. — А как быть, если уже ничего невозможно исправить? Как жить с этим?

Доктор собирался продолжить, но догматик почему-то побагровел и перебил доктора:

— А это твоё личное дело. Сколько хочешь — переживай, сознавай, мучайся, — грубовато сказал он бирюку и, с нотками издёвки, продолжил:

— Пусть наш разлюбезнейший доктор объяснит: почему я ничего такого не переживаю и не испытываю? Куда же тогда подевалось моё сознание?

Доктор неодобрительно посмотрел на догматика и спокойно спросил:

— Хотите сказать, что огласка факта, связанного с желанием вашей супруги покончить с собой, ничуть не всколыхнула вас?

— А вам не кажется, что это её личное дело? — гневно выпалил догматик. — Что хочет, пусть совершает над собой. Я её пальцем не трогал, и она для меня просто пустое место, которое я столько лет только зря кормил. Неблагодарная дрянь! Она для меня ничто! Понятно?! Я её презираю, а за это в сумасшедший дом не сажают и не судят! Плевал я на неё, и пусть теперь катится в свою музыкальную школу, а я посмотрю, как она там на свои копейки проживёт! Сколько хочет пусть шушукается и с вами, и со своей дурой дочкой. Мне на это наплевать! Вам ясно?! — рявкнул он под конец, и доктор вспомнил свой разговор с супругой догматика в прямом эфире.

«Как же я мог забыть, что прилюдно отдавил ему больную мозоль?» — подумал доктор.

— Мне ясно другое, — невозмутимо ответил доктор. — Мне ясна причина вашего возмущения, которым вы так настырно хотите убедить всех присутствующих, что вам море по колено. Впрочем, с таким наплевательским отношением вы вряд ли способны это понять.

Догматик попытался возразить, но остановить доктора уже было невозможно.

— Я не буду взывать к вашей совести и объяснять аморальность поступка, когда, завладев чужим имуществом, начинаешь попрекать хозяев куском хлеба.

Догматик вновь хотел возразить, но доктор перебил его фырканье и продолжил:

— Я вам объясню другое, раскрою суть причины, по которой сейчас вам море по колено. Когда-то в молодости вы выстроили свою личность настолько твердолобой и непроницаемой, что она заслонила собой даже самые элементарные человеческие чувства. К примеру, какую радость вы испытали в браке по расчёту? Деньги? Ну, порадовали они вас день, два, год, а дальше? Или вам в радость было полжизни проползать на карачиках? А сколько ваших нервов истрепала падчерица со своими капризами и претензиями? В результате получилось, что вы всю свою сознательную жизнь жевали картон, нюхали запах жжёной резины, а в лице кошки приобрели друга. От такой жизни впору топиться, или же прикинуться, что море по колено. Топиться вы предоставили жене, а сами предпочли второе.

Догматик изменился в лице, но ничего не мог произнести. Доктор продолжил:

— Однако сегодня в броне вашей личности была пробита брешь, и из-под завалов злорадства, которым вы ублажали себя в семье, душе, наконец, удалось выглянуть. Она ужаснулась и так вскрикнула, что нам даже перерыв пришлось делать.

Догматик стал багроветь, и доктор на секунду усомнился в том, что поступает правильно. «Не дай Бог, апоплексический удар хватит… Впрочем, может быть, это и к лучшему: жена выхаживать станет, он поймёт, что к чему, но мне всё же лучше быть кратким».

— Личность не любит свидетелей своей слабости, — продолжил доктор, — и я могу даже назвать вам её следующий шаг, к которому она будете толкать вас, чтобы заглушить этот внезапный крик души… Скажите честно: разве вы сейчас не хотите всех нас облить грязью?

Догматик так злобно взглянул на доктора, что тот не удержался и добавил:

— А меня вы готовы просто задушить.

— Ах ты, гад! — вскричал догматик. — Гад! — и вскочил на ноги.

Седой мужчина моментально отреагировал и встал ему на пути.

— Очередное вскрытие гнойника состоялось, — ехидно прошептал стрелок.

— Я знаю, что сейчас тебе больно, но сразу же получишь облегчение, как только попросишь прощения у жены и покаешься, — незлобиво произнёс седой мужчина.

Седой мужчина уловил, что догматик настроен на очередной эмоциональный всплеск, и миролюбиво продолжил:

— Возьми себя в руки и поверь мне, доктор прав. Сбросишь камень с души — сразу же станет легко. Жена поплачет, и всё у тебя будет хорошо… Честно… А теперь давай успокоимся и сядем. Хорошо?..

— Мне ведь тоже от доктора досталось, — возмущённо буркнул драчун. — Я же терплю…

Последний аргумент сыграл свою благотворную роль.

— Сесть всегда успеется, — зло отозвался догматик и, вернувшись к своему стулу, налил в стакан воды.

— Всем нам сегодня досталось, — серьёзно произнёс седой мужчина, — а если кто скажет, что лучше него, — продолжил седой мужчина, показывая на догматика, — значит, бросит камень и в меня…

— И в меня, — подтвердил бирюк, — и все вразнобой пришли к согласию:

— И в меня, — одного поля ягоды.

— Всё равно, не верю, не верю я в эту вашу пресловутую любовь! — внезапно выкрикнул догматик. — Всё равно я ненавижу и свою супругу, и падчерицу, и своих родителей я всю жизнь ненавидел. Может быть, кому-то любовь жизнь облегчает, а мне она до лампочки.

Всё удивлённо обернулись к догматику, а он, злобно усмехнувшись, продолжил:

— Что, не понравилось? А я точно знаю, что любовь — это такой же продукт цивилизации, как реклама или унитаз. Просто, так принято считать, что надо её иметь, вот все и прикидываются, что имеют эту любовь. А я скажу, что так говорят лжецы и лицемеры! Никакой любви нет!

— В одном вы правы, — невозмутимо начал доктор, — действительно, любовь в нашем понимании — это продукт цивилизации, развития.

Тут даже догматик удивлённо выпучил свои маленькие глазки, а доктор невозмутимо продолжил:

— Но только не технической цивилизации, а душевной. Судите сами: разве наши далёкие предки, дикари умели любить и знали, что такое любовь? Нет, конечно, и вся их любовь в нашем понимании сводилась к поединку самцов за обладание самкой. Женская особь искала лучшего среди мужчин, а мужская особь стремилась, как можно больше оплодотворить. Разве не так?..

— Так, доктор, так. До сих пор так, — весело подтвердил драчун.

— Что касается любви, то она возникла много позже… — завершил доктор.

— Расскажите, как это произошло? — попросил седой мужчина.

— Хорошо, — согласился доктор. — Для этого вспомните мою притчу о наивном человеке, когда подобное было притянуто подобным, а каждый член племени занимал свою ячейку, свою нишу. Совместными действиями первобытных людей руководило поле единого сознания и удерживало людей от размежевания. Срабатывал инстинкт самосохранения, а страх оказаться вне племени и погибнуть являлся для людей племени цементирующим стержнем. Даже в заповедях Ветхого Завета вера в Бога строилась на страхе, чтобы люди не покидали Его поле сознания и попадали бы под влияние эгрегоров. Однако, с осознанием своей индивидуальности, люди стали размежеваться. Из матрицы единого сознания каждый взял своё индивидуальное сознание, но в каждой такой частичке сознания, как память о прошлом, была заложена объединяющая их истина. Вместе с индивидуальным сознанием люди захватили «ген» единения. В частности, у наивных людей этот «ген» сохранился в чистом виде. Но большинство людей, в поисках точки опоры во внешнем мире, противопоставили себя друг другу. Однако, как жить друг без друга? И дух единения естественным образом трансформировался в тревогу, а точнее в страх выпасть из общества себе подобных. Человеку боязно остаться без соплеменников, и страх гонит людей друг к другу. Однако обратный путь через страх уже невозможен. Сами подумайте, как объединиться, если бояться друг друга. Востребованность в себе подобных вывернула страх наизнанку и родила антипод, а точнее, любовь к ближнему… Поэтому в дальнейшем, уже в Новом Завете, был провозглашён принцип единения людей: «Возлюби ближнего, как самого себя». Там, где любовь — нет места страху, а там где страх — не до любви… Все остальные чувства можно даже разложить, как промежуточное состояние между любовью и страхом… Вот так и живём в промежуточном состоянии между страхом и любовью, и понятия не имеем: что же есть истинная Любовь?..

— А ненависть тогда где? — злобно выкрикнул догматик. — Я же без всякого страха ненавижу.

— Хорошо, — спокойно произнёс доктор. — Я вам объясню, откуда ненависть берёт начало. Мы говорили, что страх выпасть из общества себе подобных гонит людей друг к другу. Но для любого объединения требуется взаимодействие. Без взаимодействия жизнь останавливается, но ведь со страхом взаимодействовать невозможно. Он просто отторгает. Поэтому страх поменял свой знак и явился Любовью, как стержень к объединению. При этом всё то, что претит объединению людей, начинает нервировать вплоть до чувства ненависти. Если человек по личным характеристикам не подходит для объединения, то его просто игнорируют. Но если человек желает с кем-то объединиться, а его игнорируют, пренебрегают его чувствами, унижают, то до ненависти остаётся один маленький шажок.