Александр Покровский - Калямбра
– Есть, ближе к каштану!
– Найти интенданта и чтоб он приготовил маленькое РБ для гагаринской бляди!
Пятый не понял.
– Прошу повторить!
И тут старпом сошел с ума.
– Я ВАМ ЧТО?!! ДУПЕЛЬ ПУСТО?!! ЧТО НЕ ЯСНО?!! ВАС ТАМ, КАЖЕТСЯ, НА ХУЙ НАДЕТЬ НЕКОМУ!!! РЕПЕТУЙТЕ, Я СКАЗАЛ!!!
А гости уже спускаются в люк центрального, а старпом все еще с РБ не разобрался.
– Есть найти интенданта! – репетует испуганный пятый. – Ищется интендант! Найден интендант! Интенданту передается приказание срочно найти маленькое РБ. для гагариновской бляди!..
Старпом успел сказать интенданту слово «КОЗЕЛ, СУКА!!!!», и еще он успел повернуться, принять правильную рожу и застыть по стойке «смирно», потому что гости уже неторопливо сползли по трапу задами, сгрудились у него и развернулись лицом к происходящему, и только вахтенный офицер, закрытый телом старпома, наклонившись вплотную к каштану, продолжал шепотом выяснять насчет РБ.
А интендант в тот момент бежал в центральный. Маленькое РБ он так и не нашел, по причине того, что его на борту просто не было. На интенданта страшно было смотреть: всклокоченный, взгляд всюду рыщет, никого не узнает.
И вдруг ему навстречу вылезает трюмный из Казахстана – полтора локтя. Интендант от счастья вскрикивает, хватает беднягу и налету его раздевает – тот от страха хоть бы пикнул – после чего, уже не нужного, его бросают в угол.
А в центральном – реверансы, раскланивание, знакомство, светские разговоры, на которые наши отвечают только «виноват» и «так точно!»
И тут в центральный влезает задыхающийся интендант со счастливым взором – все оборачиваются и смотрят на него. Старпом, как только он его увидел, так сразу и начал мечтать, чтоб интендант немедленно онемел, лишился дара речи.
– От! – интендант никак не мог совладать со счастьем и с одышкой. – Това… рищ… фуй… капитан… ма… (старпом губами повторял за ним каждое слово) ма… ленькое… ах!.. эр… бе… (была слабая надежда, что на этом интендант и остановится)… маленькое… да… (интендант улыбался)… для… (все замерли)… для… гагариновской бляди.
Все.
Говорят, после этого и появилась песня «Когда усталая подлодка…»
ПОЛЯРНЫЙ ВОЛК
Чуть не застрелил гада. В Питер я перевелся недавно и это как каждый день санаторий, но что-то я не поделил с начальником строевого отдела и кадров – так он у нас называется.
Правда, до этого я что-то не поделил с начальником финансовой части.
Уж очень он на клопа похож (чтоб ко мне кальмар присосался), когда за столом сидит. Он мне вякнул как-то не очень аккуратно про мой внешний вид, а я ему на то заметил о его сходстве с этим древним животным, а потом я вышел и так дверью хлопнул, что у него теперь ремонт наверняка надо делать.
Собственно, я собирался его задушить, для чего перегнулся через стол, схватил его за выступающую часть мундира и потянул через бумажки на себя, но потом решил, что пачкаться не следует, только жить начинаем.
А начальник строевого отдела похож на стручок фасоли – зеленый и с ребрышками. Этот заявился ко мне на дежурство проверять несение мною службы, о чем я его честно предупредил – не надо, но он не внял и мигом в проеме дежурки нарисовался.
Кажется, в них много общего – в нем и в финансисте. Я помощника-то дежурного из помещения отослал проветриться, потом достал пистолет, передернул, и на его запоздалое: «А доложите-ка мне порядок следования…» – вложил ствол ему в рот и с интересом пронаблюдал за попытками его оттуда выплюнуть.
Потом я ему заметил, что я дежурный по городку и подчиняюсь только дежурному по части, а если он прибыл к нам с проверкой, то на это нужно иметь при себе соответствующее распоряжение командира за подписью и печатью, а еще нужен звонок от вышестоящего дежурного, подтверждающий подобную процедуру, а иначе я все это расцениваю не иначе как нападение на пост.
Я ему и статьи устава на этот счет одной рукой показал, пока он к калибру пистолета приноравливался.
Я так и не дослушал про «порядок следования». До сих пор не знаю, что он имел в виду.
Понимаете, там, на севере, зимой, в снег и мороз, когда мы вставали на неделю в док под субботу и воскресенье и когда списки на выход так и не успевали для офицеров и мичманов сделать, я всегда прикидывал: «Вот, опять с женой не повидаюсь!» – а потом выходил с корабля в ватнике – шинель свернута, положена в непромокаемую сумку, всем по дороге сказано «для начальников я тут хожу», – шел к забору – обледенелому, по верху колючая проволока – причем по дороге я на ходу переодевался в шинель, а ватник прятал в сумку, после чего зарывал ее в снег и втыкал рядом палку для памяти, а затем уже отыскивал в заборе дырку и под негасимым лучом прожектора пролезал сквозь него и уходил на два часа пешком к жене, тридцать пять километров в одну сторону.
Возвращаясь, я пролезал через забор, откапывал ватник, рывком надевал его и трусцой, чтоб согреться, деревянный же он от мороза, пускался вскачь на корабль.
А здесь же, в Питере, все игрушечное, и страсти, и прочее.
Отняли у меня потом пистолет, в строгом соответствии с уставом – я все проверил – и сняли меня с вахты, а потом и в запас уволили под сокращение.
Мда! Он мне в спину кричал: «Этот полярный волк!..» – а на выходе из части у меня отобрали пропуск и попытались зачем-то вернуть меня назад в отдел кадров: «Пройдите назад в отдел кадров!» – и вертушку, на всякий случай, застопорили, чтоб я ее грудью не открыл.
Наивный народ. Да я просто перепрыгнул через ту вертушку и ушел. Видели бы они те обледенелые заборы, сквозь которые я уходил по морозу и в ночь.
ИЗУМЛЕНИЕ
Капитан Бегунков Игорь Вячеславович, патологический красавец, долго и упорно жил насыщенной холостяцкой жизнью.
У всех уже дети – по два, по пять, а он подруг меняет каждый вечер.
Наконец, усовестился, созрел. Женился наконец (из конца в конец).
Через две недели после свадьбы он задержался на службе, как водится, и пошел с другими офицерами в ресторан, по своему обыкновению.
А там он свой человек – все родные просто так.
В завершении вечера он познакомился с дамой, после чего, усугубляя столь удачное знакомство, он пригласил ее домой.
Взяли бутылочку шампанского, конфет к ней приурочили, со столов кое-что в салфетки насобрали, и вперед.
Подходят они к квартире, он, воркуя, надувая горло, слюной наполняя рот по самые миндалины, достает ключ, открывает дверь, входят, раздеваются.
Здесь же шуры-муры, хи-хи-хи.
Капитан ведет даму в комнату, зажигает свет и тут – ужас и изумление! – он вспоминает о жене, которая просыпается и видит мужа, который при этом чуть не подавился, в обнимку с бабой.
Капитан три дня ходил хмурый (имя наше теперь было «Полный мудак»), затем он собрал друзей и попросил в течение года напоминать ему, что он женат.
ПРАЗДНИК
В городе Ярость-Ярославце, с населением в полкопейки, никто не спал.
Потому что День ВМФ тут начали праздновать загодя.
Двадцать бывших моряков во главе с Петровичем, седые, кто в чем, ходили по улицам за сутки до того, держа над головами доблестный военно-морской флаг, и орали: «Северный флот! Северный флот!»
Потом они выпили.
Потом опять орали, а Петрович в синих крассовках говорил речь: «Други! Нет сил! В мою бытность! Невозможно превозмочь! Немыслимо даже подумать! В кои века! Уж поелику мы все собрались! Здесь! На земле, откуда все и пошло! Флот! Флот!..» – ну, и так далее.
Потом они поехали на берег речки в полпрыжка шириной, где у воды и состоялось уже настоящее веселье.
Петрович мордой напоминает лошадь, а остальными частями тела – волжского босяка с картины дедушки Репина. Того, высокого, с трубкой и кадыком.
На каждого было по три бутылки водки и закуски с пол-ладони.
Пошел дождь, но и он не мог унять криков и песен.
Пели все.
Ходили в кусты по разной нужде, и опять пели.
И тут вдруг хватились Петровича.
Нашли его под ракитой в самом зассаном месте.
Он лежал на спине, без кроссовок, задрав свой кадык, и ноги у него были синюшные.
– Умер?!! Посмотрите, посмотрите? Ноги уже синие!!! Пульс! Пощупайте пульс! Он там! Да не там же! Что? Умер?!! А?!!
Наступило молчание. Все стояли потупясь, потом стянули с голов бескозырки.
Петровича покрыли тем самым доблестным военно-морским флагом, с которым так долго ходили, и еще постояли.
Все вокруг, казалось, застыло, притихло, и даже дождь прекратился, а с листвы капали в землю торжественные капли, и звучала глубокая, внутренняя музыка.
Потом все отправились звонить в скорую помощь, и помощь пришла, приехала.
Из нее вылез молодой врач.
– Ну? – сказал он. – Где? – сказал он. Его проводили, потупясь.
Врач присел, чего-то пощупал и что-то нажал, после этого Петрович открыл глаза, ожил, сказал: «Где я?» – потом: «Кто я?» – и встал, проклиная.
А ноги у него, оказывается, от кроссовок посинели. Те от дождя раскисли, полиняли и покрасили ему ноги.
