Наталья Нестерова - Сделайте погромче
Но в отличие от мамы Нина скорее поправлялась. Она была влюблена, и ее отравление души лечилось мысленными диалогами с Сергеем, который (гипотетически) находил сотни аргументов в защиту Нины. И когда она входила в институт, тухлая отрыжка почти прошла.
У Эммы Леонидовны, кроме дочери, никого не было. Поплакаться подруге Нине, конечно, можно. С другой стороны, не следует забывать, что мать Вани воспримет поступок Нины как оскорбительное предательство ее сына. Кого в данной ситуации утешать и успокаивать – еще вопрос. Эмма Леонидовна была одинока в своем горе, и поэтому в ее сознании горе разрасталось до космических величин.
Когда перед мамочкой с визгом затормозил «жигуленок», из окна высунулся водитель и обругал мамочку, двойняшки испуганно съежились. Чуть не убились!
Болтушка Женя безмолвствовала, переваривала ссору мамочки и бабушки Эммы. Шура привыкла, что сестра что-то глупое брякает, а она, умная и трезвая, критикует. Первой заводить разговор оказалось сложно. Но тягостное молчание сестры на Шуру действовало еще хуже. Хотелось полемики, словесной баталии, а эта недотепа как в рот воды, то есть околоплодных вод, набрала.
– Что особенного? – как бы саму себя спросила Шура. – У наших предков пятьдесят на пятьдесят…
И заткнулась, ожидая, что Женя поинтересуется, о какой статистике идет речь. Но сестра не откликнулась. Пришлось самой пояснять, развивать мысль.
– Пятьдесят на пятьдесят в семьях принимали избранника или избранницу с распростертыми объятиями или в штыки. Какую страну, эпоху ни возьми – везде одинаковая картина. Что у бедуинов, что у монголов, что в Испании, что у тевтонов. Евреи, славяне, германцы, индейцы, камчадалы – нет отличия. То свекровь невестку поедом ест, то тесть зятя гнобит. Бабушка Изольда с бродячим циркачом сбежала. Не так уж она акробата любила. Просто не выдержала занудства бабушки Берты. И вдобавок дедушка Стефан, свекор называется, все норовил в темном углу зажать и под юбку залезть. А в калужской деревне дедушка Евдоким и вовсе зятя топориком по темечку огрел. Раздражал его зять до красного марева в глазах, потому что был ленив и вечно носом шмыгал, сопли втягивал. Из-за убийства сопляка великовозрастного жизнь дедушки только наладилась. В ссылке дедушка Евдоким женился на тунгуске, настрогал семь тунгусят и был счастлив. Так что – не угадаешь, как карта ляжет. Чего ты молчишь? Язык проглотила, которого у тебя нет, или слезы льешь, которым неоткуда капать? Женька! Не молчи! – просительно пробормотала Шура. – Ты не померла? Еще отравишь меня трупным ядом.
– Я страдаю, – прошептала Женя.
– По причине? Чего ты хочешь, скорбная?
– Хочу, чтобы все люди жили счастливо и любили друг друга.
– Так не бывает. Тогда человечество превратится в стадо меланхоличных кастрированных животных или мир станет копией сумасшедшего дома, в котором заправлял дедушка Вадим.
– Он был гениальным химиком и одним из первых русских врачей-психиатров!
Шура обрадовалась тому, что сестра оживилась, и ринулась в словесный бой:
– Это еще вопрос, как у дедушки Вадима обстояло с головой. Изобрел средство, которое превращало буйных умалишенных в вечно радующихся детей. И поил этим наркотиком всех больных без исключения. На людях опыты ставил! В его клинике пациенты с застывшей улыбкой на лице и негой во взоре друг с другом в ладушки играли. Но при этом испражнялись в штаны, как младенцы, и хныкали, когда задерживалось кормление.
– Прогресс медицины невозможен без опытов! Наш ацтекский дедушка Кетцатль никогда бы не стал выдающимся жрецом-целителем, если бы в детстве не потрошил лягушек и тайно не резал мертвецов. Когда дедушка Рустам, папочкин папа, приехал в Мексику и смотрел в музее на археологические каменные головы – пособия по трепанации черепа – ему и невдомек было, что их приказал изготовить далекий предок.
– Не сбивайся, не уходи от темы. Вечно тебя в сторону относит Кто чего про своих предков не знал и не знает – отдельная статья. Да ничего они не знают! Помнят маму, папу, дедушек, бабушек, в лучшем случае – о прадедах слышали. Как будто до прадедов только обезьяны были!
– Не уходи от темы, – вернула упрек Женя.
– Я всё о том же. Мы горевали из-за того, что бабушка Эмма не оценила поразительных достоинств нашего папочки. Ведь ты, Женька, горевала? Признайся!
– Кому будет приятно, если мамочку поставят меж двух огней? По большому счету, на женщинах держится человечество. Мужики, конечно, аэроплан изобрели и стиральную машину, закон сохранения энергии открыли, органическую химию на службу поставили, войны выигрывали, на самую высокую гору поднимались, в океанскую впадину ныряли, а потом у них сосуды как шарики рвались…
– Да! – с завистью вздохнула Шура.
– Но итог-то? Женщина – основа всего. И очень хорошо, что мы с тобой женщины. Будем сидеть дома, в созданном для нас комфорте и уюте, воспитывать детей, пользоваться благами цивилизации, согласна – блага придумали мужчины, но по нашей подсказке или требованию. Ах, как хорошо, что мы девочки! Шура? Ау! Ты чего притихла?
– Не ощущаю, – тихо ответила Шура, а потом повысила голос. – Ну, на хрен, не ощущаю в себе грядущего удовольствия от сидения перед телевизором с вязанием. Представлю, что я беременная – бр-р-р! Смотрю идиотский сериал и вяжу пинетки. Лучше вообще не рождаться!
– Ой, Шурка! Вдруг ты нетрадиционной ориентации? Ты чувствуешь влечение к мальчикам или к девочкам?
– А ты?
– Определенно к мальчикам. Шурка, говори! К кому тебя тянет?
– И к тем, и к другим, но по-разному.
– Мутантка! – ахнула Женя.
И невольно подумала, что у папочки и мамочки будет хотя бы одна правильная дочь, то есть она, Женечка. Подавила в себе хвастливые речи, принялась утешать сестру и рассуждать о том, как исправить Шуру еще до рождения.
Шура опечалилась, потому что когда в тебе хотят исправить то, что тебе исправлять совершенно не хочется, жизнь (пусть еще внутриутробная) становится безрадостной.
Женя и Шура могли бы, конечно, припомнить всеядных в сексуальных пристрастиях дедушек и бабушек из Древних Греции и Рима. Но это до новой эры подобные выкрутасы считались нормой, а сейчас на них косо смотрят.
5Ирина Леонидовна, мама Сергея, перерабатывала кабачки, рекордный урожай которых служил предметом ее гордости. Сегодня у нее по расписанию только пятый и шестой уроки в десятых классах, их попросила учитель литературы, чтобы дети писали сочинение. На работу не идти. Надо законсервировать кабачковую икру, хоть часть плодов переработать. Они, снарядовидные крепыши, захватили всю квартиру, даже в ванную пришлось складировать.
Сергей вошел в кухню, превратившуюся в горячий цех. На плите что-то булькает в большой кастрюле, перевернутая дном вверх банка стерилизуется в стареньком чайнике с заткнутым тряпочкой носиком, батарея чистых банок выстроилась на подоконнике. Обеденный стол заставлен мисками, плошками с овощным содержимым, сбоку притулились разделочные доски, на которых параллельно шинкуется морковь, лук, зелень. Мама, раскрасневшаяся, в фартуке, с прилипшей ко лбу челкой колдует над процессом. Повернулась к сыну, ответила на «Привет!» – и снова стучать ножом.
Нет, все-таки в ее глазах мелькнуло невытравляемое беспокойство о старшем сыне. Он не отчитывается о своем времяпрепровождении. Прошел через мамины слезы (как я могу быть спокойна, не зная, где ты и что с тобой?), через отцовский гнев – сжатые кулаки, раздутые ноздри, пляшущие желваки и зримое желание накостылять Сергею, чтобы тот навсегда забыл, как мучить их бессонными ночами. Батяня удержался от рукоприкладства. Правильно сделал. У них есть младшенький, Васька, пусть на нем исправляют ошибки воспитания.
– Будешь завтракать? – спросила мама.
– Нет, спасибо!
– Накормили, – заключила она.
Ирине Леонидовне очень хотелось знать, в чьей постели провел сын ночь, кто его утром поил кофе и подавал яичницу. Но спрашивать бесполезно. Сергей не расскажет. В лучшем случае – отшутится, в худшем – замкнется.
Он планировал поспать, часа три может законно себе позволить. Но почему-то не развернулся, не ушел, а предложил:
– Мама, тебе помочь?
Ирина Леонидовна посмотрела на него внимательно. Давно усвоила, что в хозяйственных хлопотах мужчины (отец, муж, сыновья) инициативы не проявляют. Они, конечно, повесят люстру или карниз, починят текущий кран или искрящую розетку, прибьют отстающий плинтус, за который три года грязь набивается, или паркетную доску, о которую каждый раз спотыкаешься. Но все эти подвиги совершаются после многократных напоминаний, просьб и увещеваний, после череды обещаний, после бесконечных «завтра – обязательно!»
– Была бы тебе благодарна, – ответила Ирина Леонидовна. И про себя подумала, что сын, наверное, хочет денег попросить.
Она освободила край стола и предложила Сергею почистить и порезать полукольцами репчатый лук. Через пять минут Сергей плакал едкими луковыми слезами. Наверное, благодаря им расчувствовался и, шмыгая носом и вытирая тыльной стороной ладони глаза, рассказал, что ел недавно домашнего консервирования салат, очень вкусный. Ирина Леонидовна спросила, кто готовил. Мать моей девушки, ответил Сергей. Ирина Леонидовна замерла от радостного предчувствия: неужели сын допустит в свой интимный мир, куда обычно дверь закрыта наглухо.
