Джеффри Арчер - Каин и Авель
– Уильям, я должна впервые поговорить с тобой как со взрослым человеком. Мы всегда будем хранить в наших душах память о нём, а ты должен выполнить своё предназначение, оправдав те надежды, которые возлагал на тебя твой отец. Ты теперь глава семьи и наследник огромного состояния. Поэтому ты должен в труде готовить себя к этому наследию в том же духе, как твой отец приумножал его для тебя.
Уильям ничего не ответил. Зато теперь у него была цель в жизни, которой раньше ему не хватало, и он поступил так, как советовала ему бабушка. Он научился жить со своей скорбью, не жалуясь на неё, и с того момента начал упорно заниматься в школе, довольный только тогда, когда его успехи производили впечатление на бабушку Каин. Он прекрасно успевал по всем предметам, а по математике был первым не только в классе, но намного опережал и более старших ребят. Он решил превзойти успехи своего отца. Мать стала ему ещё ближе, а сам он начал настолько подозрительно относиться ко всем, кто не входил в состав семьи, что его считали одиночкой и – совершенно несправедливо – снобом.
На его седьмой день рождения бабушки решили, что для Уильяма настала пора познакомиться с сущностью денег. Поэтому они позволили ему иметь карманные деньги в размере одного доллара в неделю, но настояли, чтобы он вёл учёт каждого израсходованного цента. Имея это в виду, они подарили ему книгу учёта доходов и расходов в зелёном кожаном переплёте за девяносто пять центов, которые они вычли из еженедельного пособия в один доллар. Начиная со второй недели бабушки утром каждой субботы делили этот доллар. Уильям пятьдесят центов вкладывал, двадцать тратил на себя, десять – на благотворительность по своему усмотрению, а двадцать откладывал в резерв. В конце каждого квартала бабушки просматривали кассовую книгу и его письменные отчёты по всем сделкам. По истечении первых трёх месяцев Уильям уже был готов сам вести отчётность. Он пожертвовал доллар и двадцать центов на бойскаутов, скопил четыре доллара и попросил бабушку Каин положить их на накопительный счёт в банке своего крёстного отца Дж. П. Моргана. Ещё три доллара и восемь центов он истратил без отчёта и доллар отложил в резерв. Кассовая книга сделалась источником большого удовлетворения для бабушек: стало ясно, что Уильям, несомненно, сын Ричарда Каина.
В школе у Уильяма было мало друзей, в частности, потому, что он стеснялся заводить отношения с кем-то, кроме Кэбботов, Лоуэллов или детей из более богатых семей, чем его собственная. Это резко ограничивало его выбор, и он стал несколько погружённым в себя, что огорчало Анну, желавшую, чтобы Уильям вёл как можно более нормальный образ жизни, и в душе не одобрявшую ни кассовой книги, ни программы инвестиций. Анна предпочла бы, чтобы у Уильяма было много молодых друзей, а не старых советчиков, чтобы он пачкался и получал на улицах синяки, чтобы он заводил лягушек и черепах, а не покупал акции и изучал отчёты компаний, короче, чтобы он был таким же, как и все остальные мальчики. Но ей всегда недоставало смелости сказать о своих мыслях; впрочем, бабушкам были неинтересны все остальные мальчики.
На свой девятый день рождения Уильям представил бабушкам книгу доходов и расходов для второй ежегодной ревизии. Книга в зелёном кожаном переплёте показывала, что за два года он накопил пятьдесят долларов. Уильям был особенно счастлив обратить внимание бабушек на графу В-6, показывавшую, что он продал акции банка Моргана сразу же после того, как услышал о смерти великого финансиста, потому что помнил, как упали в цене бумаги отцовского банка после того, как было объявлено о его смерти.
Бабушки были приятно удивлены и разрешили Уильяму продать свой старый велосипед и купить новый, после чего у него ещё оставался капитал в размере ста долларов, которые бабушки вложили от его имени в компанию «Стандард Ойл» из Нью-Джерси, поскольку, по словам Уильяма, её акции будут только расти. Он внимательно вёл книгу доходов и расходов вплоть до своего двадцать первого дня рождения. Если бы его бабушки дожили до того дня, он был бы горд показать им последнюю графу в правой колонке, которая называлась «активы».
7
Владек был единственным из оставшихся в живых, кто хорошо знал внутреннее устройство подвала. Ещё в те дни, когда он играл с Леоном в прятки, он проводил в подвале многие счастливые часы свободы, которую ему дарила маленькая каменная комната. Тогда он не догадывался, что это знание очень пригодится ему.
Всего в подвале было четыре комнаты на двух уровнях. Две комнаты – одна побольше и одна поменьше – находились на втором этаже подвала. Та, что поменьше, подходила к стене замка, в неё через каменную решётку наверху пробивался скудный свет. Спустившись пятью ступеньками ниже, можно было попасть в две другие комнаты, в которых была полная темнота и застоявшийся воздух. Владек отвёл барона в меньшую комнату наверху, где тот сел в углу, не говоря ни слова и не двигаясь. Тогда мальчик попросил Флорентину лично присмотреть за бароном.
Поскольку Владек был единственным человеком, который осмеливался оставаться в одной комнате с бароном, слуги никогда не ставили под сомнение его власть над ними. Вот и получилось, что в свои девять лет он взял на себя ежедневную ответственность за своих сокамерников и стал хозяином в подвале. Он разделил оставшихся – двадцать четыре человека – на три группы, стараясь по возможности не разбивать семьи, и устроил смены по восемь часов каждая: восемь часов в верхних комнатах, подышать воздухом, поесть и заняться физическими упражнениями, восемь часов работы в замке на своих захватчиков и, наконец, восемь часов сна в одной из нижних комнат. Никто, кроме барона и Флорентины, не знал, когда Владек спит, поскольку он всегда встречал каждую возвращающуюся смену и провожал каждую заступающую на вахту. Еда раздавалась каждые двенадцать часов. Охрана передавала им бурдюк с козьим молоком, чёрный хлеб и пшено, а иногда – орехи, которые Владек делил на двадцать восемь частей, всегда отдавая удвоенную порцию барону, о чём тот так и не узнал. Новые обитатели подвала, чей послушный характер в условиях заключения превратился в оцепенение, не видели ничего странного в том, что девятилетний ребёнок управляет их жизнями.
Отправив очередную смену, Владек возвращался к барону в меньшую комнату. Поначалу он ждал от него приказов, но неподвижный взгляд его хозяина был столь же безжалостен и неприятен, хотя и по-своему, как глаза постоянно меняющихся немецких часовых. Барон не произнёс ни слова с момента, когда его посадили под арест в собственном доме. У него отросла длинная борода, перепутанными прядями спускавшаяся на грудь, а крепкое тело стало сдавать. Его когда-то гордые глаза теперь были безучастны. Владек с трудом мог вспомнить, как звучит любимый голос его благодетеля, и уже свыкся с мыслью, что никогда не услышит его снова. Через какое-то время он подчинился невысказанному желанию барона и хранил молчание в его присутствии.
Когда Владек жил в безопасности в замке, то не задумывался о прошедшем дне, так сильно он был занят всё время. Теперь же он не помнил, что делал в предыдущий час, поскольку ничего не менялось. Безнадёжные минуты складывались в часы, часы – в дни, а затем в месяцы, а потом он потерял им счёт. Только доставка еды, темнота или свет за окном говорили ему, что прошли очередные двенадцать часов, а сила света, порывы холодного ветра и лёд на стенах комнаты, таявший только с появлением солнца, говорили ему о смене времён года не хуже, чем уроки природоведения. В течение долгих ночей Владек всё отчётливее ощущал запах смерти, который пропитал даже самые отдалённые уголки четырёх комнат подвала и исчезал только при появлении солнца или с возвращением дождей – самого ожидаемого облегчения из всех.
После одного такого дождя, не прекращавшегося целый день, Владек и Флорентина воспользовались его результатами и умылись в луже воды, образовавшейся на каменном полу в верхней части подземелья. Ни один из них не заметил, что барон с интересом следил за Владеком, когда тот снял потёртую рубашку и начал кататься по полу, как собака, в луже чистой воды, растирая себя, пока на теле не появились белые полосы. Внезапно барон заговорил.
– Владек, – сказал он едва слышно надтреснутым голосом, – я плохо вижу тебя. Подойди поближе.
Владек был настолько ошеломлён звуком голоса своего благодетеля после такого длительного молчания, что даже не повернулся в его сторону. Но он сразу понял, что этот факт возвещает начало безумия, которое уже охватило двух стариков в подземелье.
– Подойди ко мне, мальчик.
Владек в страхе подчинился и встал перед бароном, который прищурил ослабевшие глаза и напряжённым движением потянулся к мальчику. Он провёл пальцем по груди Владека и с недоверием вгляделся в него.
– Владек, ты можешь объяснить этот небольшой дефект?
