Ирина Дедюхова - Мы сидим на лавочке…
Клава опасливо прижалась к стене, укрываясь от этих страшных мужиков в пятнистой форме. Они чего-то сказали по рации и быстро вдарили по газам. Клава невольно прониклась уважением к безобидной с виду Хиле, которая смогла-таки вляпаться в такое крупное дело. Эх, что за жизнь! Проходит мимо… А как содержательно устроила ее себе Хиля! Нет, молодец она все-таки! Поднявшись на полуэтаж к Хиле, Клава поняла, что дела у той совсем плохи. Хилю била крупная нервная дрожь. Клава порылась в портфеле — бутылка, к счастью, оказалась целехонькой. Она свинтила ей голову и принялась поить Хилю мелкими глотками. Потом Хиля приняла бутылку у нее из рук и стала пить сама. Водка была в «бескозырке», а пробки у Клавы с собой не было, поэтому она тут же допила оставшуюся после Хили водку. Спрятав пустую бутылку в портфель, Клава столкнулась со взглядом черных Хилиных глаз.
«Этого не может быть,» — раздался ее шепот. Клава, услышав первые осмысленные слова, обрадовалась, что Хиля вышла из ступора.
— Да уж, нынче, не то, что раньше… Пройти, сволочи, по улице не дают. Прям, самой тоже не верится, до какой низости народишко докатился! Тоже иногда пот прошибет — не может этого быть! Глаза бы не глядели!
— Ты откуда явилась ко мне, Клавочка?
— Да я тут рядом жлобу одному евроремонт делаю. У тебя что-то пальтишко неважное, Хиля. А у меня напарницы нету. Нынче обои со сложным рисунком идут, а сами тяжелые такие, сволочи, никакой клей их не держит! Мне теперь даже рулоны помочь раскатать некому. Старухи наши строительные совсем в тираж вышли, изработались. Хочешь в напарницы ко мне? Я — фирма известная! Одно слово — Клава! — принялась хвастать захмелевшая Клава.
— Видно, придется пойти. Судя по всему, я нынче осталась без работы… Хотя ты и приглашаешь по доброте душевной. Какая я тебе напарница в жопу? Я ничего руками делать с детства не умела, ты же помнишь!
— Ты только не передумывай, Хиля! У нас получится! Сегодня мне этот говнюк про золотое сечение все песни пел и дизайн требовал, а ты ведь рисовала у нас?
— Ну…
— Баранки гну! Я тебя дизайнером буду представлять, а ты с этими про золотое сечение беседовать будешь. Не могу я про это слушать, я от этого в сон впадаю! Ничего-ничего, хоть на польты заработаем! У меня ведь сынок, Хиля. Без папки поднимаю…
— А у меня девочка… Тоже мужа нет.
— Ой, как хорошо! То есть, без мужа-то не шибко славно, ну, сейчас у некоторых такие мужья пошли, что иной раз лучше без них. Ты теперь на такие дела меня с собой бери, сегодня мне так понравилось: одна машина за другой! Фары горят, мужики с черными мордами скачут! Сметаной все липы измазаны! Как в кино по телеку! А иногда мы с тобой на шабашки ходить будем, а куда еще ходить, если стройка встала нынче намертво… Пойдем домой понемногу, а то меня мамка с Херовной заждались. Я тебя до дому доведу…
Клава заботливо спустила Хилю с подоконника и приняла под свое крыло. Хиля почувствовала, что давившее весь день напряжение куда-то уходит и заплетающимся языком прошептала: «Клава, а ты больше никуда не исчезнешь?»
— Да куда я денусь, Хиля? И чо мне станется? Ну, не реви… Давай-давай, шевели копытами…
Они шли по городским улицам, и народ в темноте в испуге шарахался от этой странной парочки. Конечно, с виду они были просто двумя сильно пьяными женщинами. Знакомые без труда опознали бы в одной ментовскую суку и жидовку, Рахиль Самуиловну Шпак, силящуюся обнять нечто совершенно необъятное — огромных размеров бабищу затрапезного вида с выбившимися из-под платка седыми патлами. Но если заглянуть глубже, то это были просто две десятилетние девочки, снова нашедшие друг друга. И, судя по их счастливым, остекленелым от водки взорам, перед ними расстилалась вся жизнь, и где-то в сиреневой дали уже маячила Земля Обетованная.
