Мухаммед Юсуф Аль-Куайид - Происшествие на хуторе аль-Миниси
В полдень Абуль Фатух закрывает дверь своей лавочки, а сам, сморенный жарой и ленью, ложится на пол вздремнуть. Коровы и буйволицы сбиваются в жалкой тени домов и деревьев, закрыв глаза, пережевывая жвачку. Позже, когда жара спадет, их погонят к каналу на водопой и купание.
Люди также укрываются в тень, расслабленно переговариваются тихими голосами, изливают наболевшее в душе, смеются отрывисто, невесело.
— Кому не повезет, тот в собственной жилетке запутается.
В их смехе и шутках слышится страх перед завтрашним днем — никто не знает, что он может с собой принести.
Вдруг, оборвав смех, кто-нибудь скажет:
— Сабрин стала очень красивая.
Все помолчат, потом другой задумчиво протянет:
— Да, подарили серьгу безухому.
Сентябрь — сезон уборки хлопка и кукурузы. В это время повышается поденная плата; постепенно с шести пиастров доходит до двадцати, потом так же постепенно понижается.
В сентябре повсюду наступает оживление. Вечерами перед лавкой Абуль Фатуха толпятся сезонные рабочие, только что получившие от подрядчика причитающуюся им за день плату. Шумно на субботнем базаре. Многие справляют свадьбы. По ночам ветер издалека доносит песни и музыку. Абд ас-Саттар прислушивается: где свадьба.
— Похоже, на хуторе аль-Мурда.
Интересно бы знать, кто женится, на ком, велик ли калым. Абд ас-Саттар вздыхает, думает о Занати — найти бы ему хорошую невесту, о Сабрин — когда же пошлет ей Аллах счастье, когда наконец будет сыграна ее свадьба с Абуль Гитом аль-Миниси, ведь уже четыре года, как они помолвлены честь честью, да все никак не накопят на свадьбу.
В сентябрьские дни, ранним утром, по росе, все выходят на уборку хлопка, одетые в широкие, подвязанные у пояса галабеи. Собирают хлопок, складывают за пазуху. Спешат собрать побольше, чтобы вечером побольше получить.
— Чище, чище, ребята.
Надсмотрщик повторяет эти слова скорее по привычке.
В разгар хлопковой страды и питаются иначе, чем всегда, — едят сардины, рыбу, мясо. Нередко девчонки приносят на поле большие медные блюда — на них дымится, как шутят работники, «жареное и пареное». Пьют чай по три заварки. Курят наргиле, не один раз меняя в нем воду.
Огромными кипами хлопок складывается под навес, прямо возле хутора. Здесь его сортируют, взвешивают:
— Точно два кантара и четырнадцать ратлей[27].
Вечерами, рассекая фарами темноту, приходят автомашины, увозят хлопок, скрипя под тяжестью груза. Время от времени Абд ас-Саттар выходит из дома хаджи аль-Миниси, неся в руках блюдо, прикрытое белой салфеткой, — еду для шофера, грузчиков, сортировщика, весовщика.
В сезон хлопка осуществляются заветные, давно вынашиваемые желания, строятся дома. Это радостное время бывает лишь раз в году.
По вечерам работники возвращаются на хутор. В их волосах и на одежде белый хлопковый пух. В полосатых узелках — остатки еды. Женщины несут кто пустой кувшин, кто чайник, кто наргиле. Поют грустные песни. Сабрин всегда запевает, остальные протяжно вторят. В печальном, монотонном напеве — ширь полей, дыхание летней ночи, запахи трав и деревьев, прохлада предрассветного часа, увлажняющего землю росой. Песня — словно голос времени, вечный и прекрасный.
Дойдя до хутора, растекаются по узким улочкам.
— Завтра давайте пораньше, ребята. Кто рано встает, тому в делах везет.
Это надсмотрщик прощается со сборщиками хлопка. А кругом уже совсем темно. Ночь окутала хутор покровом тайны.
Кипы хлопка лежат под навесом. На каждой кипе зеленой краской написано: хаджи Хабатулла аль-Миниси и указан сорт хлопка, его категория, вес и год сбора. По вечерам хуторяне сидят на этих кипах, беседуют, но никогда не курят, боясь обронить искру и спалить урожай.
В сезон хлопка у всех появляются в руках новенькие зеленые бумажки с каким-то особо приятным запахом. Через некоторое время эти бумажки ветшают, засаливаются, края у них обтрепываются, середина прорывается — ее заклеивают липкой лентой, — буквы стираются так, что с трудом можно различить написанное. Тот недолгий срок, когда бумажники раздуваются от новеньких денег, крестьяне чувствуют себя гордыми и довольными — жизнь не так уж плоха.
Иногда сидящие вечерами на скамьях у домов, на кипах хлопка, на земле вдоль берега канала видят хозяйского сына господина Сафвата — бог ты мой, какой красавец! Он носит черные очки (говорят, эти очки стоят целых десять фунтов, а десять фунтов — это годовая арендная плата за полфеддана земли, включая налоги, взятки, подарки и прочее), белую галабею из тончайшей шелковой материи в мелкий рубчик, которую местные жители называют «римш аль-айн»[28]. На ногах у него сандалии тонкой кожи.
Известно, что Сафват получает письма из дальних мест. Каждое утро из почтового отделения в Кяфр Авана ему доставляют газеты и журналы с цветными обложками. Хуторяне разными путями добывают потом эти журналы из дома хаджи, вырезают из них картинки, особенно те, на которых изображены красивые девушки, вешают их на стены своих домов.
Еще о Сафвате говорят, что у него в Александрии девушка, не египтянка, белая, нежная, с голубыми, как небо, глазами.
Ежедневно в полдень Сафват выходит на берег канала, стоит задумавшись, не обращая внимания на жгучие лучи солнца.
Но сегодня он не вышел из дома. В этот полуденный час хозяйский сын ворочается без сна в своей мягкой постели, в комнате, окно которой увито виноградом. Вот он сел на кровати, выглянул в окно, увидел большой двор с сеновалом и сараями.
Много чего говорят о нем на хуторе и правдивого и несуразного, но никому невдомек, что у него тоже есть своя печаль, своя боль. Бывают моменты, когда ему хочется плакать, плакать долго-долго, пока не иссякнут слезы. В сердце у него пусто, на душе темно. Через неделю нужно возвращаться в Александрию. Что его ждет? Новый провал, новое поражение. Он помнит, как в конце прошлого года почтальон принес письмо со знакомым штемпелем.
Господину Хабатулле аль-Миниси.
С сожалением извещаем Вас, что Ваш сын, студент Сафват аль-Миниси, не сдал переводных экзаменов и оставлен для повторного прохождения учебного курса.
Желаем ему успеха в будущем году. Примите… и пр.
Декан факультета.Рука отца дрожала, когда он читал это письмо. Они вместе вышли на берег. Ветер раздувал галабею Сафвата. Отец молчал и глядел в сторону. Сафвату было стыдно и горько.
— Прости, отец.
Голос его звучал глухо, сдавленно. Отец долго не отвечал. Потом сказал:
— Как хочешь, Сафват.
На улицах Александрии до него никому нет дела. Проносятся мимо автомобили. Девочка идет по противоположной стороне улицы. Продавец жареной кукурузы зазывает покупателей.
Отец продолжал:
— Ты уже взрослый, надо думать о будущем.
Сафват молчит, вспоминает.
В Александрии сейчас пляжи полны народа. Обнаженные женщины. Мадам Соня, Мона, Вивиан, Маргарет, Ильхам, дорогая Ильхам. На перекрестках улиц красные огни светофоров: обождите, переходить опасно. Девицы на тротуарах. Реклама. «Сегодня вечером в театре «Кот Лазюр»…»
Вытянув шею, он вглядывается в беспредельность полей, вдыхает запахи земли и зелени.
С сожалением извещаем вас, что ваш сын. Как хочешь Сафват… Широкие поля. Первозданная тишина.
Сидя на кровати в своей комнате, он вспоминает обо всем: как увидел ее в первый раз, как полюбил всем сердцем. О Ильхам! Александрия. Декабрь. Улицы почти пустынны. Волны разбиваются о дамбу набережной. На длинном Корнише[29] сиротливо мокнут вывески. «Казино «Кит-Кат». «Летайте самолетами компании…» «В казино «Амбассадор» вы проведете незабываемый вечер».
Сафват шел в одиночестве, думая о хуторе, где в этот час все уже, конечно, спали. Все, кроме караульщика Абд ас-Саттара, отца Сабрин. Вдруг он увидел красивую девушку, сидевшую на парапете набережной. Рядом с ней стояла черная сумочка. Девушка показалась ему несчастной и растерянной. Она плакала. Он присел рядом, взволнованный неизведанным доселе ощущением. Это было впервые в его жизни. Девушка не сразу заметила его. Он спросил:
— Что с тобой?
Она удивленно встрепенулась.
— Кто ты такой?
— Я Сафват, сын хаджи аль-Миниси.
Засмеявшись, она встала, одернула платье и тихим голосом попросила проводить ее:
— Вот по этому адресу, если можно.
Они сели в такси. Редкие прохожие на улицах зябко кутались, ускоряли шаг, подгоняемые ветром и мелким дождем. Пятна света сменялись длинными полосами темноты. Машина ехала по бесконечной улице. Взглянув сбоку на девушку, Сафват увидел покрасневшие, усталые глаза, прилипшие ко лбу мокрые пряди волос. Губы густо накрашены. Быть может, она? Нет, нет. Но поведение ее обещает многое. У двери дома она сказала ему:
