Алексей Щербаков - Солнце за нас
Что касается публики, то она была весьма пестрой, правда, преобладали «буржуазные элементы».
Но вот началось действо. На трибуну вылез Шарль Ожеро, плотный мужик лет тридцати пяти с несколько одутловатым лицом. К наполеоновскому маршалу он никакого отношения не имел, но на прямые вопросы по этому поводу отвечал двусмысленно. Ожеро был фронтовиком, закончил войну в чине капитана, был ранен. Правда, о томи, где и кем он служил, газета ФФ «Великая Франция» и сочувствующие националистам издания, как-то не упоминали.
Итак, Ожеро стал толкать речь. Его манера напомнила Максиму Жириновского. Мьсе гнал о предателях-коммунистах, об исторической справедливости, о том, что надо омыть сапоги волнами Балтийского моря.
– Мы должны вдохновляться нашими великими императорами – Карлом Великим и Наполеоном!
Его поддержали со всех сторон.
– Ага, в потом драпать как наполеон от Москвы? – Бросил из зала человек с орденом Почетного легиона на груди.
– Во-во. Как вы драпали от бошей.
– Развоевался, штабная крыса!
Уже потом Максим узнал, что претензии были не совсем справедливы. Ожеро перешел в штаб после ранения, а до того был строевым офицером. Да и насчет того, что «бегали от бошей»… Под Компьенем полк, в котором служил лидер ФФ и в самом деле поспешно отступил под угрозой окружения. Но бегством это было назвать нельзя.
Шарль разразился бранью, в его высказываниях имелись «кремлевские проститутки», «жидовские прихвостни» и красная сволочь».
Между тем несколько ребят из зала продолжали изощряться:
– А твои сосунки много воевали?
– Ага, они снова будут в тылу за папенькими спинами отсиживаться! А нас пошлют воевать.
– Или с трибуны, болтун!
В общем, группа товарищей откровенно нарывалась. И нарвались. У кого-то из тусовавшихся в зале фалангистов не выдержали нервы – и он полез бить морду какому-то горлопану. И тут же из толпы вылезли крепкие ребята.
– То что, гад, фронтовика трогаешь!
Максим со своего наблюдательного поста оценил маневр. Ребята мигом сформировали в зале три плотные группы. По пути они сильно задели кого-то ещё… Началась беспорядочная драка. Оцепление кинулось от трибуны в зал, что только увеличило хаос. Между тем плотные группы неспешно двигались к выходу. И тут в дери, сметая хлипкую охрану, ворвался «засадный полк». Эти ребята уже не скрывались – все в коже, да и косух хватало.
– Бей буржуйскую сволочь!
Били только фалангистов и тех, кто имел глупость пытаться за них заступаться. Заодно посрывали флаги, пару раз приложили и «фюреру». Полиция прибыла через полчаса, но нападавшие успели смыться.
Максиму откровенно повезло. Выбирать кадры на этой допотопной аппаратуре было непросто. К тому же, запас пластинок* был очень маленький.
(* В описываемое время съемка велась на стеклянные пластинки 9х12. Понятно, что много их с собой не возьмешь.) Парень-то привык щелкать направо и налево, благо мест на карте памяти хватало. А из нескольких десятков снимков не так трудно выбрать три-четыре хороших. Тут же боезапас составлял пятнадцать пластин. Особо не разгуляешься.
Но на одном снимке он запечатлеть момент, когда Ожеро отвечал на «наезды». Картинка называлась «из зоопарка сбежал павиан». Эта фотка и вышла в «Юманите».
Вообще-то, на взгляд Маскима провокация была шита белыми нитками. Но… Это только на его взгляд. А грамотные свидетели свидетельствовали – сперва Ожеро начал оскорблять кавалера ордена Почетного легиона, а потом его мордовороты полезли в драку. А ребята из рабочей дружины… Шли мимо, услышали шум драки, бросились разнимать…
Возражать националистам было трудно. Драться-то начали они. И получили по зубам. Хотя с другой стороны, нашлись и те, кто сочувствовал.
Но что-то не лезло в картинку обычной классовой борьбы. Максим почитал дополнительные материалы о Фаланге – и вовсе задумался. Больно уж эти ребята театрально выглядели. Да и Наполеон был такой фигурой… Понятно, что во Франции он был предметом гордости. Но в итоге-то он всё проиграл! Довольно сомнительный объект для подражания. И вдруг Максима посетила дикая мысль – а может, красные и стояли за этой структурой? Ведь в его времени ходили слухи, что зюгановцам подкидывают деньги из правительства.
Как бы то ни было, Максиму стали подкидывать заказы на фоторепортажи.
Сюрреализм крепчал
Максим прогуливался по залам выставки и испытывал уже ставшее привычным ощущение, что мир неуклонно сходит с ума. В здании, принадлежащему ФКП, была развернута вставка сюрреалистов. Причем, до этого об этом направлении мало кто слышал. А вот теперь, судя по обилию репортеров и разных известных творческих личностей, они прогремят.
О сюрреализме Максим знал очень мало. Помнил только, что он зародился во Франции, а потом этот стиль грамотно раскрутил Сальвадор Дали. Но при чем тут коммунисты?*
(В РИ первая выставка сюрреалистов также была проведена под эгидой ФКП, только в 1923 году. В РИ тоже хватало весёлых моментов.)
Если так подумать, то красным должен быть ближе жесткий реализм или там романтика, воспевающая всяких борцов за народное дело. А вот черт их поймет…
С публикой на вернисаже было всё хорошо. Присутствовали как величественные Мэтры, так и множество экзотической одетой публики богемного вида. Хватало длинных волос, бород, всяких выпендрежных прикидов. Имелись и косухи. Только тут в них были облачены люди явно творческие личности, а не уличные бойцы. Разливали на вернисаже, как это ни странно, водку. Нет, вино тоже было, но оно во Франции является чем-то типа минералки.
А картины… Ничего такие.
На эту выставку Максим отправился, в качестве фотографа, сопровождая корреспондента API. Он стал довольно плотно сотрудничать в этом качестве с коммунистическими изданиями. Ему даже выдали казенную, в смысле партийную компактную по нынешним временам камеру. Это тоже был ящик с объективом-гармошкой, только размером поменьше. Вели он килограмма три, так что его можно было таскать на ремне на плече и снимать без штатива. Правда, руки для этого требовались крепкие – хорошо, что он за пять месяцев мышцу поднакачал. Правда, тогда требовался ассистент, держащий вспышку.
Компанию Максиму и журналисту составила Ирина. Она тоже пристроилась к переводам из API, правда, переводила не газеты, а более обширные материалы за гонорар. То есть, являлась «свободной художницей». Журналист, Эмиль Бертье, был совсем вовсе развеселым типом. Он воевал с шестнадцатого года, причем не где-нибудь, а в штурмовиках. Потом побывал в разных интересных местах, например, у Махно, который за каким-то чертом околачивался на территории Западной Украины. Эмиль с презрением относился к тезису работников прессы, который, как оказалось, существовал и в это время: «журналист никогда не возьмет в руки оружия.» Впрочем, красные считали это положение «буржуазным». Эмиль таскал в наплечной кобуре Люгер P08, известной в народе как «парабеллум».
– Надо бы найти кого-нибудь из главных… – Бормотал журналист. А! Он кинулся за худощавым мужчиной лет тридцати.
– Товарищ Бретон, несколько слов для API.
Тому, к кому обратился журналист, явно понравилось, что его обозвали товарищем. Он с готовностью подошел.
– Скажите, в чём творческий метод сюрреалистов близок к коммунистам? Многие недоумевают…
– Сюрреализм намерен использовать силы, скрытые в глубине психики человека, задавленные обыденным сознанием. Буржуазия труслива. Буржуа полагаются на убогий «здравый смысл», они не хотят видеть дольше собственного носа. Но ведь и коммунисты пробудили в людях скрытые силы! В России они совершают невозможное! И никакой «здравый смыл» им не указ. Мы, как и коммунисты, ненавидим буржуазный мир. Я служил на фронте санитаром, насмотрелся, что такое ИХ цивилизация! Её нужно разрушить. В том числе – и их лицемерное искусство.
«Ничего так излагает» – отметил про себя Максим, не забыв пару раз пустить в потолок дым магния. Ребята хорошо подсуетились и пристроились к коммунистам. Хотя… Этих людей Максим плохо понимал. Возможно, потому что за ними стояла Великая война? Он вспомнил фотографии полей сражений, густо заваленных телами. А вот этот парень оттуда под огнем вытаскивал раненых… Вряд ли это прибавило симпатий к тем, кто втравил в такое мир.
Наконец, Бретон унялся и порысил куда-то дальше.
– Макс, ты отснимался? – спросил журналист.
– Нормально.
– Тогда пора выпить.
Они подошли к одному из столиков с напиткам, где Эмиль проигнорировав рюмки, набулькал себе половину фужера водки.
– За нашу победу! – И хлопнул её залпом.
– Эмиль, вы пьете как русский! Это вы у махновцев научились? – Изумилась Ирина.
– Ха, в окопах мы пили почище русских. А у ваших соотечественников нам есть поучиться куда более серьезным делам…
