Валид Арфуш - Sex. Убийство. Миллион
Они допрашивали каждого из нас на предмет нахождения денег в нашей квартире. Говорили всем примерно одно и то же: если не скажем где, убьют тех, кто в соседней комнате. Скажу честно, было страшно. Это только в фильмах все такие смелые, когда с тобой подобное случается в реальной жизни, фильмы приобретают какой-то надуманно-туманный характер.
Я очень долго пытался молчать. Меня били в живот и по почкам, запрокидывали голову за волосы и повторяли свои условия. Не скажу — убьют всех остальных. У меня на глазах.
Я сказал, что денег мы в доме не держим. Все сбережения в одном секретном месте, куда мы можем вместе съездить, но за это они отпустят всех остальных. Мои мысли путались и как волны накрывали одна другую. Я хотел, чтобы мы просто вышли из квартиры, а там… Может, соседи помогут, может, услышат шаги, увидят людей с автоматами и поймут, что к чему. Через некоторое время я практически был без сознания, боль приобрела ка-кой-то синевато-красный оттенок в глазах. Мне казалось, что вся комната стала красной. С каждым ударом боль становилось все глубже, мысли — все дальше, я уже не так отчетливо слышал то, что мне говорили. Я мог думать только об одном: жив ли Давид? Все ли с ним в порядке? Что с Жасмин и Тамарой?
Меня очень резко подняли и попытались поставить на ноги. Лицо было в крови, стоять самостоятельно я уже не мог. Меня потащили в комнату, где на коленях стоял Давид, к нему уже присоединились Жасмин с домработницей. Меня поставили перед ними на колени, дуло автомата вставили в рот.
— Считаю до трех, или деньги, или стреляю, — сказал тот, кто был в их группе старший.
Я зажмурил глаза.
— Раз, два…
— Они в книге на второй полке слева, — прокричал Давид очень громко. — Не трогайте брата, а то я сам вас убью.
Я думал, что сейчас они заберут деньги и всех нас перестреляют. Зачем им свидетели? Мы же видели их лица.
Один из группы был очень нервный. Он все время направлял на всех оружие. Казалось, что в любой момент он может выстрелить и ему все равно в кого. Он кивнул одному из своих в сторону полки, тот сразу же рванул перебирать все книги.
Тамара громко всхлипывала и плакала. Пр осила не убивать, говорила, что никому ничего не скажет. Мне показалось, что ее вой особенно раздражал бандитов. Одним ударом рукоятки автомата старший из группы ударил домработницу по лицу, разбив ей тем самым губу. Тамара упала на пол лицом вниз. Она попыталась выплюнуть сгусток крови на пол, но поперхнулась. Стала откашливаться. Она уже не кричала, она просто стонала от боли и ужаса, который охватил ее сознание полностью. Как и всех нас, впрочем, тоже. Давид попытался мне сказать что-то по-испански, но бандит приставил автомат к его виску. Жасмин сидела на полу в мокрых джинсах и очень сильно дрожала. Она уписалась. Ее глаза смотрели в одну точку, она что-то еле слышно бормотала. По-моему, это была молитва.
Жасмин стала все больше дрожать, ее голос стал срываться на крик, Тамара попыталась подняться, но поскользнулась о кровь на полу, Давид еще раз что-то мне сказал, но я не услышал… В одну долю секунды… Выстрел. Мне показалось, что я оглох. Я ничего не слышал. Я положил руки на голову в целях защиты. На меня брызнуло много крови. Я очень боялся поднять голову. Я боялся узнать, чья это кровь. Я чувствую, как кровь капает на пол с моей правой руки. Она была горячей.
— Уходим, — прокричал один из бандитов.
— Деньги, бл…, возьми! — сказал нервно их старший.
— Если хоть слово скажете милиции, всех убьем.
Тишина. Эти минуты, наверное, были самыми длинными в моей жизни. Я сидел на полу с закрытыми глазами весь в крови. Я не мог их открыть. Я боялся их открыть. Чья кровь на мне? Кого я потерял сегодня? Кого я больше никогда не увижу в своей жизни? Наверное, именно тогда я понял значение этого страшного слова «никогда»…
Рука Жасмин нежно взяла мою руку. Я понял, что она жива. Давид? Почему ничего не говорит Давид? Нет, нет, не может быть! На минуту я остался без кислорода. Я просто не мог дышать!
— Я жив, — голос Давида, слезы на моих глазах. Вдох. Я дышу.
Мы медленно подняли свои головы и осмотрели комнату. Была страшная картина. На полу лежала Тамара с выстрелом в голову. Без движения. Практически весь паркет был в огромной луже крови.
Она умерла сразу. Мое сердце снова пронзило слово «никогда». Я больше никогда не увижу ее улыбку, она больше никогда не будет говорить мне, что нельзя свистеть, я больше никогда не отведаю ее стряпню. Никогда…
Прошло десять минут. Входная дверь приоткрылась, зашел Хосе. Мы смотрели на него без эмоций и как-то совсем затравленно. Он сел на колени и смотрел с открытым ртом то на меня, то на Давида.
Никто не говорил ни слова.
Прошло еще несколько минут, и я тихо сказал Давиду:
— Повезло ему, что не пришел раньше.
— Странно, что он зашел сразу после ухода бандитов, — еле слышно вымолвил Давид.
Хосе нас не слышал.
— Она беременна, — сказал мне Давид.
«Она» — это его французская невеста, с которой он постоянно ругается по телефону. Эта новость повернула нашу жизнь на 180 градусов в обратную сторону и, наверное, изменила нашу судьбу навсегда. Иногда думаю, что если бы изобрели машину времени, и можно было бы вернуться назад, исправил бы я ситуацию, смог ли, и захотел ли? Что бы мы не пережили — это всегда будет лишь нашей жизнью и ничьей другой. Чему быть, того не миновать? Едва ли.
— Что ты будешь делать? — спросил я брата. Мы сидели в комнате, где стоял рояль, и Давид медленно перебирал клавиши, не наигрывая ничего конкретного. Просто звуки, исходящие благодаря чер-но-белым клавишам. Давид всегда мог выразить свои чувства в музыке, рояль понимал его душу, как никто другой, он заполнял отдельный мир в пространстве, Давид начинал играть, и рождалось что-то новое. Думаю, что музыка — это тоже жизнь, а музыка Давида всегда была написана только сердцем. Есть такая английская поговорка: «Если бы стены могли говорить». Да, они бы многое рассказали. Они смогли бы рассказать о поступках людей, о тайных заговорах, о коварных интригах и ужасных преступлениях. Они бы рассказали о великой любви, больших победах и печальных поражениях. Но, если бы вы хотели, чтобы вам рассказали о силе души, гармонии мира и бесконечности красоты, вряд ли бы вам ответили стены. Вам нужно было бы поговорить с музыкой. Она знает. Давид — тоже.
— Как что? — Давид немного удивился и перестал играть. — Полечу к ней в Париж. Буду рядом с ней. Ведь в ней МОЙ первый ребенок…
Наутро следующего дня Давид покидает так горячо им любимую Украину и начинается какой-то долгий период ожиданий, переживаний, расставаний эмоциональных и физических…
Хочу сказать, что Давид и Жасмин никогда не дружили. Это было огромное внутреннее страдание для меня… Ведь я люблю и брата, и Жасмин очень сильно. Иногда думаю, почему они начали между собой эту «холодную войну»? До сих пор не нашел ответа.
За неделю до рождения дочери Давида я в свою очередь также покидаю Украину и свою любимую Жасмин, лечу к Давиду на помощь: он расстался с французской невестой, которая, к слову, ему заявила: «Рожу и отдам тебе ребенка — это ведь и твоя дочка тоже».
В этот период у нас начались большие финансовые затруднения. Было тяжело, даже слишком. Расставание с Жасмин было тяжелым испытанием для меня, особым отпечатком или даже разгоряченным клеймом на моем сердце. Ничто не забывается так, как потеря. Потеря части тебя. Я любил ее. И она меня тоже. Я верил, что я все равно еще вернусь в Украину и что мы обязательно будем вместе. Любовь… Мне кажется очень странное слово. Разве может одно слово из шести букв описать те чувства, которые ты испытываешь. Боль… Такое же слово. Такие же чувства. Они взаимосвязаны. «Любить больней, чем не любить…» Смысл этих слов я прочувствовал на себе.
После пяти лет жизни в Украине Париж поразил меня, показался очень ярким. В автобусах было мало народу, да еще и удобные сиденья!.. Все люди были одеты в чистую и красивую одежду, все улыбаются, радуются друг другу, все были абсолютно счастливы! С каждым днем я возвращался в жизнь, к которой привык с детства.
В это время мы с Давидом жили в полуподвальном помещении, правда, в самом центре Парижа. Наш доход зависел исключительно от размера гонорара Давида за преподавание игры на фортепиано для детей богатых людей.
А я работал babysitter. Няней, если по-русски. (Но не такой, как в сериале «Моя прекрасная няня».) Это была почасовая работа. Двадцать франков в час, по тем временам почти что четыре доллара. Но, к сожалению, это была не постоянная работа. Иногда работал неделю, а бывало вообще не работал. Но, в любом случае, это был хоть какой-то доход с моей стороны. Пусть небольшой доход я все же приносил, и мы понемногу покрывали свои «огромные» затраты: оплата полуподвальной студии в 16-м районе Парижа, в которой мы жили, еда для меня, Давида и для огромной собаки St. Bernard, которую мы привезли с собой из Украины, когда она была еще совсем маленьким щенком. Теперь она выросла и была похожа на большого доброго медведя. Ну, и, конечно, нужно было еще откладывать хоть какие-то деньги к рождению ребенка.
