Алексей Андреев - Среднерусские истории
Наискосок от Елизаветы Юрьевны, до сих пор так и не растерявшей начальственных замашек и стремления всем вокруг руководить, обитает вечная ее оппонентка Тихоновна – в первоначальной основе своей женщина интеллигентная, томная, когда-то изнеженная, а ныне вынужденно опростившаяся, но до сих пор не выходящая в огород без густо наложенного макияжа, – вдова того самого любвеобильного партсекретаря, когда-то решившая перебраться поближе к природе, в чем ей и поспособствовала парочка бойких молодых питомцев покойного мужа, ободрав, как липку. Будучи инженером, она ни дня не проработала по специальности, зато, пользуясь распределителем, собрала солидную библиотеку, часть которой бесследно сгинула при переезде, а остаток так и громоздится у нее в доме непрочитанным. Что, впрочем, ничуть не мешает ей авторитетно рассуждать на любую тему.
Неподалеку от нее, на соседней улице (а их в Выселках всего две, и обе безымянные, хотя насельники между собой и называют их Продольной и Поперечной), проживает Ягодка – фамилия такая у женщины, ничего не поделаешь, – более всего известная тем, что трубный голос ее, развившись на различных стройках народного когда-то хозяйства, где она трудилась то разнорабочей, то шпалоукладчицей, то бетонщицей, то подавальщицей, то нормировщицей, то прорабом, то еще кем-нибудь, даже в спокойном состоянии легко перелетает через реку, достигая нашего берега, а уж когда она его повышает, тут добрая половина городка узнаёт, что Ягодка чем-то недовольна. Каково при этом рядомстоящим – страшно даже представить. Любопытно, что телосложение ягодкино никакими особыми формами не отличается, напротив, для наших мест выглядит скорее худощавым, недостаточным, так что где и как зарождаются столь могучие децибелы – большая природная тайна.
Наконец, есть там и еще один человек, ни имя, ни фамилия которого никому не известны, поэтому зовут его Татарином. Не из-за национальности зовут, нет, национальность у него тоже какая-то темная, во всяком случае, никто из тех, кто самонадеянно считает, что в курсе своей национальности, его за своего не признал, – а лишь как незваного гостя, который известно кого хуже. Объявился он в Выселках несколько лет назад, самочинно занял никому не нужную развалюху, чуть ее подправил тарными дощечками, ближайшим сухостоем и принесенным паводком от какой-то неведомой лесопилки с верховьев горбылем и тихо зажил. Как его ни пытали, как к нему ни подкатывались с расспросами – ничего определенного он о себе не сказал, но, по всему, был грамотен, а то и учен, слова иногда произносил такие, которые и Нину Петровну с Тихоновной ставили в тупик, остальных же больше озадачивали не они, а сама его манера говорить, весь строй его речи – слишком уж правильный, грамотный, когда все произносимое вроде бы и знакомо, а в целом получается как-то странно и непонятно. И поневоле в душу простого человека закрадывается подозрение: не то над ним ехидно издеваются, не то специально, чтоб унизить, умничают. Раньше так только из телевизора говорили, а потом и оттуда перестали, чтоб от народа, в усредненной массе своей косноязычного, не отрываться. А этот как в прошлом веке застрял. Или вообще в позапрошлом.
Вот, собственно, и все обитатели Выселок, за исключением некоторого количества разной бессловесной живности, но так как в случившейся истории она никакого участия не принимала, значит, и описывать ее нет нужды.
За день до этого Елизавета обошла всех и настойчиво пригласила на общее собрание. Люди наши к собраниям с детского сада привычные, поэтому никто особо не удивлялся. Спрашивали только о теме. Да и то в подтексте звучал совсем иной вопрос: не будут ли деньги собирать на что-нибудь общественное? Потому что если будут – то лучше сказаться больным.
Прекрасно понимая невысказанное, насчет денег Елизавета успокаивала сразу, а вот по поводу остального темнила – отвечала уклончиво, говорила только, что тема важная, нужная, жизненно необходимая, какая именно – узнают завтра. И произносила всякие туманные фразы типа: «Время настало… Час пробил… Решение назрело… Или завтра, или никогда…» Короче – интриговала. Обеспечивала явку.
И обеспечила. На следующий день в оговоренный час явились все. Даже враждебная Тихоновна с независимым видом во двор к ней вплыла, прихватив с собой зачем-то внушительный том энциклопедического словаря одна тысяча девятьсот мохнатого года издания – не то для важности, не то на случай самообороны, не то, чтобы демонстративно листать, когда скучно станет. И Татарин тоже пришел, хотя всегда держался наособицу и ни в чем таком массовом старался участия не принимать. Да и не в массовом тоже.
Расселись во дворе, под навесом, на заранее вынесенных хозяйкой скамейках. И с умеренным интересом на нее уставились.
– Сначала хочу задать вам один вопрос, – начала Елизавета. – Вот как мы здесь, по-вашему, живем?
– Известно как – х..во! – не стал далеко лезть за ответом Петр.
– А почему?
– Да по кочану! – Он пожал плечами, потом все же добавил: – Потому что не нужны никому.
– Вот, правильно! – обрадовалась хозяйка. – А что надо сделать, чтобы жить хорошо, как вы думаете?
– Лучше бы всего американцам продаться, – мечтательно сказала его жена Лидуха. – И подороже. За доллары. Или японцам…
– Да уж лучше японцам, – высказался Петр. – У них земли мало – больше заплатят.
– Ага, так они нас прям и купили, – подала голос Кузьминишна. – Прям все в очередь выстроились. Чего они – дураки, что ли?
– Вот и хорошо, вот бы умные и купили, – продолжила Лидуха. – На дураков-то мы уж нагляделись, теперь бы с умными пожить.
– А умным-то мы на кой?
– На кой, на кой – для ассортимента!
– Я что-то не понимаю, зачем нас здесь собрали, – недовольным тоном произнесла Тихоновна. – Глупости вражеские выслушивать?
– Это кто тут вражеский? Я, что ли? – прищурилась Лидуха.
– Ну не ты, конечно, а слова твои… нехорошие… – пошла на попятный Тихоновна. – Антисоветские.
– Опомнилась! Нет уж давно никаких Советов, один сплошной капитализм. А слова мои правильные! Это все скажут… – Лидуха обвела взглядом остальных.
Все пока молчали, не вмешивались. Только Петр поддержал супругу – быстро кивнул и сказал:
– Да.
– А кто не скажет, – добавила Лидуха, – тот все равно так думает.
– Подождите, подождите! – прервала их Елизавета. – Еще какие-нибудь есть предложения?
– Есть, – сказала Лидуха. – Англичанам можно еще продаться. Или французам…
– Ага, лягушек жрать! – ехидно сказала Тихоновна.
– Так и так не пойми чего жрем… ну из мясного.
– Свое едим и натуральное.
– Лягушки тоже будут свои и натуральные.
– Вот и ешь их сама!
– Да хватит вам уже! – не вытерпела Елизавета. И спросила: – А если не продаваться? А? Если самим?
– Чего самим-то? – не поняла Лидуха. – Говори яснее.
– Самим отделиться. Объявить свою полную от всех независимость.
– А от нас и так ничего не зависит, – подала голос Ягодка. – Сколько просили мост сделать. Или чтоб автолавка приезжала.
– Вот именно! – воскликнула хозяйка. – На самом деле мы давно сами по себе живем. Осталось закрепить официально… на бумаге.
– Это в смысле как? – задал вопрос Федор. После того как родная дочь лишила его не только квартиры, но и пенсии – точнее, договорившись, с кем надо, получала пенсию за него сама, – к любому официальному закреплению на бумаге он относился с большой опаской. Почти с ужасом. – На какой такой бумаге?
– Да на любой! Хоть на гербовой.
– Ага. – Федор кивнул и поднялся, намереваясь уйти, но сидящая рядом Мария дернула его за штаны обратно.
– Сиди! Дай дослушать-то.
– Чего слушать? – сердито буркнул Федор. – Опять дурят.
Однако сел.
– Слышь, Лизавет, я все не пойму никак, – спросила Мария, – от чего мы отделяться-то будем?
– От страны! – рубанула хозяйка. – От России!
– У, ё! – выразил общую реакцию Петр.
Остальные молчали, переваривая услышанное.
– Елизавета, ты чего – вчера перегрелась? – наконец произнесла Кузьминишна.
А Нина Петровна строгим учительским тоном добавила:
– Это ты серьезно?
– Конечно. Имеем право… по конституции… самоопределиться.
Конституцию никто из присутствующих, естественно, не читал, разве что Нина Петровна когда-то по своей педагогической вынужденности, но и то давно и советскую. Поэтому возражать было нечего.
– Ну и чего это нам даст? – после паузы осторожно поинтересовалась Прохорова. – На кой нам это?
– Все даст! – уверенно ответила хозяйка. – Станем отдельной страной, и сами всем будем командовать.
– Страна Выселки, – уронила в пространство Тихоновна, – эт-то что-то…
– А чего? – раздался вдруг голос Прохорова. – Мне нравится.
