Никита Высоцкий - Высоцкий. Спасибо, что живой.
— Не отвлекайтесь, девушка. Подметайте.
Войдя в гостиную, он с удивлением обнаружил, что там никого нет. Трубка лежала рядом с аппаратом, из нее слышались короткие гудки. Паша положил трубку на рычаг и огляделся. Володина куртка висела на вешалке.
Он открыл двери в туалет и ванную — Володи не было. В спальне горел свет, но тоже пусто. Дверь в кабинет была закрыта. Паша толкнул ее — темно. На ощупь он подобрался к столу и включил настольную лампу. Володя лежал на небольшой кушетке, отвернувшись к стене.
— Володя! Володя, тебе плохо?
— Хорошо.
Паша облегченно вздохнул и уселся в кресло.
— Ну что, поговорили?
— Да. — Володя не поворачивался.
— Ты сказал ей?
— Не смог.
— Погоди, как это — «не смог»? Она же тебе больницу должна устроить! Как же она это сделает, если ты ей ничего не сказал?
Паша озадаченно разглядывал Володин затылок.
— Ладно... — задумчиво произнес он. — Я сам с ней поговорю, если ты не можешь. Завтра позвоню и... Делов-то...
— Я не поеду.
Володя сел на кушетке.
Паша не верил своим ушам. Он встал, прошелся по кабинету, опять сел, ожидая объяснений. Володя не моргая смотрел перед собой. Зазвонил телефон. Володя снова лег и накрылся пледом.
— Меня — нет.
Паша давно привык к Володиным фокусам. У того могло измениться настроение за одно мгновение. Могли стремительно возникнуть новые планы. Однако сейчас Пашу просто взбесил Володин тон. Володя не только не извинился, не посоветовался, ничего не объяснил — он попросту отмахнулся от Паши. И особенно это последнее: «Меня — нет!» Так даже с денщиками не разговаривают, тем более с друзьями, тем более с ним, с Пашей, который... А, ладно!
Паша подошел к телефону, надрывающемуся междугородними длинными звонками. «Опять изворачиваться? Врать? А ради чего? Понятно, если ради работы, ради его здоровья, ради заработка... А сейчас-то зачем? Ведь он даже не сказал: „Возьми трубку“ или: „Ответь, Паша“... Нет! „Меня — нет“».
Паша схватил аппарат и поставил его на кровать прямо перед лицом Володи.
— Наверняка Фридман. Сам с ним разговаривай! Надоело! «Буду — не буду! Еду — не еду!» Мы все отменили, мы людей подвели! Я неделю с твоими документами бегал, только чтобы ты лечиться поехал! Что?! Все псу под хвост?! А знаешь что? Ищи себе кого-нибудь другого — я не буду с тобой больше работать!
— Паша! — Володя попытался прервать Пашину тираду.
— Что — «Паша»? Ну Паша! А это, — он указал на надрывающийся аппарат, — Леня! Он теперь десять лет не отмоется. Что я ему скажу?
— Скажи, что едем.
Паша замер. Ему стало мучительно стыдно. Как он мог? Володя отказался лечиться, чтобы работать. Это его главное лекарство. Панацея от всех бед. Его броня. Работа! Как Паша смел даже подумать плохо о Володе? Орать и не дослушать самого главного? Едем! — вот что главное. Конечно, конечно едем! Паша схватил трубку.
— Да-да, соединяйте! — Он закричал, как будто хотел докричаться до другого берега реки. — Алло, Леня! Ну что тебе сказать... Володя согласен!
Из трубки донесся странный звук: не то кашель, не то ворчание.
— Делаем все так, как договорились.
На некоторое время трубка замерла, затем разразилась длинным монологом. Паша только периодически поддакивал.
В кабинет вошла Татьяна. Она села на корточки перед Володей. Подоткнула плед, чтобы ему было теплее. Взяла его ругу. Испугалась—какие холодные у него руки! Стала растирать его ладони, будто он обморожен. Володя вяло улыбнулся:
— Съезжу погреюсь.
— Добился своего Пашка...
— Не знаю, кто чего добился. Все так, как должно быть.
— Я в Узбекистане никогда не была...
Володя нежно обнял Татьяну за плечи:
—Танюша, это же не отдых. Там переезды, жара... Не надо.
Приоткрылась дверь, и в кабинет заглянул Леонидов с зажатой в руке телефонной трубкой.
— Володя! По сколько ставить, по три или по четыре?
— Решайте сами.
Паша, даже не успев снять руку с микрофона трубки, прокричал:
— Ставь по пять.
Трубка опять издала невнятный хрип.
— СТАВЬ ПО ПЯТЬ! — опять закричал Паша. — УСПЕЕШЬ ПРОДАТЬСЯ-ТО?
Он опять прикрыл трубку рукой и перешел на шепот:
— Володя, давай Толика возьмем на всякий пожарный.
— Валяй.
— Значит, гостиница. — Паша опять повысил голос. —Я, Володя, Сева Кулагин и, запиши еще, Анатолий Нефедов. Делать ничего не будет, он Володин врач. Ну не мне же платить. Не жмись. Меня тоже нет на сцене. И не кричи, я тебя хорошо слышу. При встрече, всё при встрече. Не по телефону. Не экономь на спичках. Мы чуть не сгорели. Пока! — Леонидов положил трубку и, потирая руки, вошел в кабинет.
— Володя, я умею работать! Я эти гастроли два месяца готовил. Потом отменил. Это было непросто. А сейчас за пять минут все назад вернул. Фридман счастлив! Вылетаем завтра. В девять заезжай за мной. Я поехал. Ты это, Володь... ты извини меня...
Володя добродушно кивнул.
Леонидов бодро прошел в гостиную, обулся и вышел из квартиры. Вслед за ним выбежала и Татьяна.
— Паша!
— Что «Паша»? Раз уж ты с ним, дурой быть нельзя. — Паша нажал кнопку лифта. — Он не просто Володя. Он актер, он гениальный человек. Ему нужна публика, успех, деньги. Да, деньги, а не сопли твои.
Открылись двери лифта. Леонидов зашел в кабину, нажал кнопку первого этажа.
— Позвони мне, пожалуйста, что у вас все в порядке, — только успела сказать Татьяна.
— Он сам тебе сто раз позвонит. — Дверь лифта захлопнулась, и Леонидов исчез.
Татьяна вернулась в квартиру и увидела странную картину. Володя стоял перед зеркалом в гостиной и тщетно пытался застегнуть джинсы.
— Как же я разжирел! — Он сопел, как ребенок, и, набирая воздух, стягивал на себе пояс. — Как же меня разнесло!
Татьяна прыснула:
— Это мои джинсы. Давай лучше я тебя соберу. Расстегни — порвешь.
Володя послушался. Дышать ему стало легче, но теперь он расстроился еще больше.
— А я смотрю — лежат. Думал, в них на сцену.
Татьяна пошла на кухню, но перед дверью оглянулась. Володя стоял в расстегнутых штанах и хитро улыбался. Татьяна, поняв, что он разыграл ее, подошла к нему, обняла, взлохматила волосы:
— Тебе сколько лет?
— Я тебе письмо написал. Прочтешь, когда уеду.
— Где?
— В кабинете на столе.
— Ага, буду я дожидаться.
Она помчалась в кабинет и увидела на столике лист бумаги, придавленный плетеной ручкой: «Таня! Все будет хорошо! Не сразу, но обязательно. Обещаю!!! Вовка».
* * *
июль 1979 года, Ташкент
В кабинете за большим столом для совещаний сидели человек двадцать руководителей различных подразделений КГБ Узбекистана. Вдоль стен на стульях разместились более молодые и подтянутые офицеры. Во главе стола — сам заместитель председателя комитета товарищ Исраилов.
Исраилов, полный пожилой узбек, говорил медленно и тихо, как Сталин, только с узбекским акцентом, не глядя на людей, а лишь изредка вскидывая на них глаза. Трубку ему заменяла толстая золоченая авторучка. Он все время как будто взвешивал ее на ладони или ловко вертел между пальцами.
— Зачем все так сложно? В отчете один концерт, а на самом деле пять. А афиши-мафиши по всему городу? А свидетелей — табуны?
— ...Единственным доказательством реальности концертов являются корешки билетных книжек, которые остаются в кассе после продажи билетов, — объяснил Виктор Михайлович. — Это документы строгой финансовой отчетности.
— Ну и заходи в кассу, бэри их. Чего еще? — Исраилов прокрутил ручку между пальцами.
— Если зайти в кассу и взять—они концерт покажут в отчете, товарищ генерал. Поэтому в конце концерта корешки билетов жгут. Концерт кончился — доказательств, что он был, нет. Нами завербован администратор Ташкентской филармонии. В материалах дела он фигурирует под оперативным именем Сибиряк. Он организовал гастроли Высоцкого.
Он же изымет корешки и передаст нам, а также даст необходимые следствию показания.
—А Сибиряк—это потому, что потом отправится в Сибирь? — Генерал театрально расхохотался, затем, выдержав паузу, грозно посмотрел на одного скучающего сотрудника: — Что? Неинтересно тэбе?
Сотрудник встал, вытянувшись.
— Я сказал вставать тэбе? Я, по-моему, ничего нэ сказал! — Генерал швырнул ручку на стол и перешел на крик: — По всей стране ездят! Грабят страну! Дэятэли культуры, пилиять! Если твой рожа известный — дэлай что хочешь? И что, никто нэ скажет нэт? Поручено нам, а нэ МВД. Мы еще докажем их бездеятельность... небескорыстную! Всё! Встали, пошли!
Все дружно поднялись и потянулись к выходу.
Дождавшись, когда все выйдут и Михалыч доберется до двери, генерал окликнул его, встал из-за стола и подошел вплотную.
