Уилл Селф - Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории
Не было больше приступов неудержимой веселости, свойственных ей по вечерам; не было имиджа «дрянной девчонки», демонстрации ног и бюста и шепота вагины. Не было кокаиновой фальши, неестественно красных, цвета кетчупа, губ, блестящих, как кристаллы порошка на зеркале, глаз. И не было ее аромата — сладкого, неописуемо соблазнительного парфюма, так ей, по мнению Ричарда, свойственного, как Земле свойственна сила притяжения. Без этого запаха она была доступней — и невыразимо проще и роднее.
Она казалась игривой и веселой — даже стала понемногу рассказывать о своем прошлом, тем более милом Ричарду, что оно во многом походило на его собственное: отец, которого она любила, но после развода родителей чувствовала, что отдаляется от него, мать, от влияния которой она никак не могла избавиться, сестры, которые с удовольствием приезжали к ней в гости покутить в большом городе, а потом бранили ее же за отсутствие четких жизненных принципов, праздность и легкомыслие. Они с Ричардом сочувствовали друг другу, обсуждали мелкие невзгоды и разочарования. Ричард даже готов был обсуждать с ней последний выпуск ее колонки, невзирая на то, что вся эта писанина производила в мире шуму не больше, чем использованная ватная палочка, упавшая на сырое полотенце.
Зато во время таких обедов не упоминались ни Белл, ни его прихлебатели, и когда они встречались снова, в тот же или на следующий вечер в баре клуба «Силинк», куда что девалось. Те же мерзкие шуточки, те же жестокие розыгрыши. А Урсула вела себя так, точно и не было этих совместных обедов, точно они соприкасались в двух параллельных, никак не пересекающихся мирах.
Но проблема была еще глубже и тревожней. По мере того, как зимняя стужа пропитывала город, сперва проникнув в подвал, потом пробираясь выше, захватывая этаж за этажом, — пока не объединились холод земли и небесная стужа, приемы для прессы, презентации книг и премьерные показы достигли новых высот неистовства и бесполезности. Белл и компания теперь не только ужинали с Пабло — почти каждый день они пили с ним чай, а иногда — обедали и даже полноценно завтракали.
Главным образом потому, что в начале ноября у компании появился новый дилер, снабжавший ее кокаином. Нашел его Слэттер. Этот индивидуум был Слэттеровым подобием, — настолько усыпанным перхотью, что невольно представлялось, будто горстка его «продукта» добавлялась в качестве бонуса в каждый пакетик. Но, несмотря на подобные «бонусы», товар у него был — высший сорт: сливочно-белый, с крупными кристаллами, непримятый — и поставщик этого товара был всегда на связи, всегда готов — надо лишь нажать несколько прорезиненных кнопочек. В самом деле, Ричард так часто пользовался услугами дилера (как правило, по велению Урсулы), что вскоре был забит в группу «постоянные клиенты» в записной книжке мобильного телефона дилера, причем занимал одно из первых мест в «топ-десятке» «нюх-парада».
Ричард стал употреблять столько кокаина, что цифры на обратной стороне его кредитки из впечатанных превратились в рельефные и выпирали, как надпись «Поло» на мятных леденцах. Ричард стал употреблять столько кокаина, что порой по утрам его нос был забит так, что прочистить ноздри не удавалось ни острым ногтем, ни полными пригоршнями подсоленной теплой воды. Однажды он даже всерьез собирался дойти до устроенного в здании конюшни гаража в конце улицы, чтобы работавший там угрюмый автомеханик просверлил ему в носу дырку большего диаметра.
Ричард стал употреблять столько кокаина, что больше не беспокоился о возможности непроизвольной эрекции — скорее его беспокоило то, что очень скоро у него может не случиться никакой.
Но сильнее всего из последствий возросшего потребления кокаина Ричарда угнетало то, что участились происшествия, которые он окрестил — главным образом, чтобы убрать с них зловещий налет — «бель-эпок»[19]. А именно — поразительно похожие на реальность галлюцинации, начавшиеся с инцидента в «Силинке» в день вечеринки Мирнса-шантажиста, когда ему чудилось, что он видит знакомые черты Белла, но, приглядевшись, обнаруживал, что это кто-то из прихлебателей сверлит его злобным взглядом.
Однажды серым похмельным утром, проходя по Олд-Комптон-стрит, Ричард заметил широкую Беллову спину: он стоял, низко нагнувшись, у таксофона в том самом гей-кафе на углу Фрит-стрит. Ричард удивился — чего это Белл встал в такую рань, и, по мере того, как приближался к спине — одетой в модный костюм от Беррис в мельчайшую клетку «куриная лапка» — он пристальнейшим образом ее рассматривал, дабы убедиться, что не обознался. Он даже зашел за горизонт темной брови — медленно и аккуратно, как космический зонд ощупывал бы каждый изгиб на поверхности чужой планеты, чтобы не совершить серьезной оплошности.
Но это определенно был Белл. Оттенок кожи Беллов — точь-в-точь такой, какой бывает у внутреннего края старинной чайной чашки веджвудского фарфора, да и черные пряди челки обрамляли лоб точно так, как у Белла. И безымянный палец руки, сжимающей трубку, украшал такой же, как у Белла, перстень с печаткой. Ричард радостно воскликнул «Привет!», но уже между «при» и «вет» спина у таксофона обернулась, и, когда Ричард увидел лицо, на мгновенье ему показалось, что перед ним одновременно появились два набора знакомых черт: Белла и кого-то еще. И тут черты Белла рассеялись, и его взору предстало лицо Треллета. Продажный трагик принялся распекать Ричарда: «Чего это ты делаешь, кретин! Чего ты в меня вцепился, как… руки убери!»
Ричард, пошатываясь, побрел прочь. В голове у него отчаянно гудело. Он чувствовал себя не столько униженным, сколько болезненно дезориентированным и озадаченным. Вот оно как — и в то же самое время в воздухе витал всепоглощающий аромат «Жики». Почему от Треллета пахло духами, которые Ричард ассоциировал исключительно с Урсулой? Собственно, веских причин, по которым от него не должно ими пахнуть, тоже не было, но все равно это очень странно.
Опять же, тот случай, когда Ричард договорился встретиться с Тоддом Рейзером — поесть суши в маленьком кафе в подвальчике Японского центра на Брюэр-стрит. Ричард припозднился. В то утро у него было едва ли не самое тяжелое похмелье в жизни. Когда он высморкался в крошечную, размером с мыльницу, раковину своей квартирки в Хорнси, из носа пошла кровь, после чего он рухнул в обморок, крепко треснувшись башкой о батарею. Ричард не удосужился сходить в «Рандеву» — он попросту отправил факс, что «болен», с почты на углу. Впрочем, его коллеги не особо удивились: они были в курсе и знали, что делали, когда прикалывали фотографию Ричарда к доске объявлений, воткнув кнопку прямо в нос.
Помятый, согбенный, спустился он по узенькой лесенке в суши-бар. Над одной из лакированных шкатулочек с кусочками сырой рыбы склонился — Белл! Но, когда Ричард спустился, а палочки Белла поднялись к его лепным губам, изображение большого человека замерцало и стало рассеиваться, точно отражение на воде, по которой пошла рябь; черты его мгновенно преобразились. Там, где только что сидел Белл, ухмылялся Тодд Рейзер.
Ричард сглотнул и закачался. В воздухе витал всепроникающий аромат «Жики» — немного приторная композиция из цветочно-фруктовых ароматов. Ни слова не говоря, Ричард прошел мимо Рейзера и отправился в уборную, где закусил с Пабло.
Однако большинство «бель-эпок» имели место в клубе «Силинк» — и это случалось все чаще. Где бы Ричард ни был застигнут врасплох Белловыми прихлебателями — в ресторане, в комнате для игры в футбол или в каком-то из двух баров, — сперва он видел их в облике Белла, а уж потом — в их собственном. И при этом неизменно пахло «Жики», пахло Урсулой.
Это беспокоило бы Ричарда гораздо больше, не знай он, что с каждым днем становится все ближе к Урсуле, ближе к тому, чтобы сделать ее своей. Теперь она позволяла ему целовать себя в обе щеки при встрече, а при прощании — в уголок идеальных губ. День за днем, вечеринка за вечеринкой, «дорожка» за «дорожкой» кокаина, губы Ричарда становились ближе к губам Урсулы. Он знал, что нравится ей — да она этого и не скрывала. В его присутствии она больше не рассказывала о своих интрижках — и он был ей за то весьма благодарен. Не так давно она любила поговорить об амурных похождениях — нарочито и холодно, будто желала подсчитать точное количество желчной зависти, которая переполняла все его существо. Теперь же, когда Белл и компания чересчур увлекались своими дурацкими выходками, она частенько брала его за руку и уводила.
Знал Ричард и то, что он балансирует на грани. На работе возникли проблемы. Главный редактор так прямо и сказал ему: давай-ка не волынь, ходи на работу каждый день, просыпайся и сдавай материалы пораньше, иначе в следующем году вместо карьерного роста будет тебе карьерный спад. Редактор устроил Ричарду приличную головомойку, не забыв упомянуть, что его непутевого подчиненного часто видят в «Силинке» в компании Белла со товарищи: «Он, положим, и может себе это позволить — главред покосился на Ричарда сквозь стекла дурацких пятиугольных очков от какого-то дизайнера, — но он поднимает двести штук в год и пишет энное количество тысяч знаков в неделю… — Пауза повисла в плохо проветриваемом воздухе; Ричард думал: я болен, я болен, и все мы здесь больны… — Ну, а ты ему на что?»
