Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2009)
Они вышли наружу, как жители ковчега, переждавшие потоп. Песчаная земля, еще влажная, темная, быстро просыхала. Солнце заливало всю площадку перед домиками, скалу, под которой вчера разводили огонь. Деревья, березы и тополя у реки преобразились, сверкали глянцевой зеленью, как весной. Ближайшие домики в линии были уже заселены, и еще шли люди, с пакетами еды, пивом, коробками вина, со своими углями и мангалом, — подтягивались и подтягивались со стоянки. Костровое место под их скалой уже оказалось занято. Это было неприятно, но Костя сказал: “Ничего, прорвемся”, — разделся по пояс и принялся складывать костер прямо перед домом. Было тихо, разводи огонь где хочешь.
Настя тоже сообразила насчет солнца, переоделась в купальник, вытащила пластиковый стул и легла на нем, как на шезлонге, подставив небу свою белую кожу. Купальник у нее был красный. Костя искоса поглядывал на нее, пока разводил огонь. Настя на это усмехалась. Только Костя чувствовал, что сегодня что-то изменилось в нем. Нет того болезненного желания, которое жило все лето. Оно как бы отпустило, совершенно неясно почему. Потому даже на такую раздетую почти Настю он смотрел спокойно, и ему было от этого хорошо.
— Что, сегодня я лучше? — спросила она.
Костя не ответил, ему было весело. А она нацепила черные очки, лежала, закинув лицо к солнцу, но не забывала поглядывать за матерью. Надежда Игоревна ходила чуть в стороне, рассматривала кусты, какие-то травки, цветочки, улыбалась, изредка присаживалась, как делают дети, расставив колени, и пристально разглядывала что-то в песке.
Сначала они услышали мерный глухой топот, потом Надежда Игоревна высоко взвизгнула:
— Лошадь! — и подбежала к ним.
От моста ехал алтаец на низкой, типично местной чубарой лошадке с лохматой гривой и понурой головой. Надежда Игоревна остановилась рядом с Настей, взяла ее за руку, смотрела на подходившую лошадь восторженными, горящими глазами.
— Здравствуйте, — сказал конный, подъехав, щуря хитрые глаза на загорелом до коричневого цвета лице.
— Ну здорово, — ответил Костя.
— Коня? Коня хочешь?
— А почем берешь?
— Сто рублей.
— Эк! Это ты чужих обирай, а мы свои.
— А ты откуда? — с интересом обернулся к нему алтаец.
— Местные. — Костя посмотрел на него с таким независимым видом, чтобы вопросов больше не возникало.
— Ну а что дашь? — спросил алтаец.
— Что, Настя, будешь кататься? — спросил Костя.
— Ну! — засмеялась она. Конюх разглядывал ее, и ей было это приятно. — Давай ты, ты же хорошо ездишь.
— А давай, — сказал Костя, достал полтинник, дал конюху.
Тот быстро спрыгнул с коня, передал вожжи Косте, и он, показалось самому, взлетел в седло. Тут же натянул повод, как будто проверяя механизм, конь заходил, вздернув голову, и Костя дважды ударил в бока, с места разогнал в галоп. С ветром пролетел по небольшой площадке перед домиками и слышал, как заахали отдыхающие, завизжали восторженно дети, сорвалась с места чья-то привезенная собачонка, пробежала за ним, неистово лая и перебирая короткими лапками, и отстала. А он резко осадил коня в конце площадки, где начинались камни и скалы близко подступали к тропе, и повернул обратно. Так же легко и быстро промчался назад. Он чувствовал, что им восхищаются, он и сам понимал, что сейчас красивый: загорелый, крепкий, сильный, поджарый, и даже конек этот алтайский, горный аргымак, тоже будто стал красивее.
Он развернулся у моста и подъехал к домику. Настя сказала что-то похвальное, но он не расслышал, потому что Надежда Игоревна прыгала, хлопала в ладоши и визжала, не в силах сдерживаться, когда он спрыгнул с коня. Настя попыталась ее одернуть, а Костя, как бы не замечая ничего, спокойно отдал поводья алтайцу и похвалил коня.
— Что, больше не станет никто? — спросил конюх, глядя на Настю. — Давай.
— Нет. — Она отмахнулась, но Надежда Игоревна ерзала, теребила ее за руку.
— Настя, Настя, Настя, — повторяла в нетерпении.
— Чего ты хочешь? — спросила Настя в раздражении.
— Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, чуточку, ну Настя…
— Да ты с ума сошла совсем. — Настя посмотрела на Костю, словно ждала поддержки.
— А что такого? — сказал вдруг алтаец. Он, казалось, совсем не был смущен поведением Надежды Игоревны.
— Ну На-астя, — с угрозой слез протянула она.
— А давай, — сказал тут Костя, и Настя с возмущением уставилась на него, но ничего уже не могла поделать.
Костя сунул алтайцу еще полтинник, подставил стул, и вместе они помогли Надежде Игоревне вскарабкаться на лошадь. Животное стояло смирно, не шелохнувшись. Оказавшись наверху, Надежда Игоревна завизжала и засмеялась.
— Держись! — крикнула Настя.
Надежда Игоревна вцепилась в луку.
— Поводи кружок, — сказал Костя алтайцу, и они тронулись.
— Фу, позор какой, — буркнула Настя, глядя им вслед, как, ссутулившись, вцепившись в седло, сидела Надежда Игоревна на коне. — Все ведь смотрят. Что на тебя нашло?
— Расслабься. Общение с природой на пользу, — ответил благодушно Костя и вернулся к костру.
Завтракали под непрекращающийся рассказ об этой небольшой поездке на коне. Настя хмурилась, но не могла уже успокоить мать. Косте было смешно смотреть на ее раздосадованное лицо. Надежда Игоревна совсем его не стеснялась, она приняла его в свой мир, и Костя с удивлением чувствовал, что смиряется с ней тоже. Получался некий странный вариант семьи, а особенно если не смотреть на Надежду Игоревну, только слушать голос.
Потом снова вылезли из домика на солнце. Соседские дети играли в бадминтон, лаяла и прыгала за воланом та самая собачонка. Надежда Игоревна, поковырявшись одна, постепенно, как намагниченная частица, начала притягиваться к детям. Наконец остановилась чуть в сторонке от них и, не сводя глаз, смотрела на игру. Дети не обращали на нее внимания. Настя нервничала.
— Надо ее в домик увести. Сегодня тут слишком людно.
— Расслабься, — говорил Костя. — Ты что, боишься, что ее обидят?
Настя бросила на него возмущенный взгляд и снова стала смотреть на мать.
— Мне кажется, ты к ней неправильно относишься, — продолжал Костя. Ему нравилось ее доставать. — Прекрати называть ее мамой. Давай звать ее Наденька, и все станет на свои места. Можно говорить, что это твой ребенок. Наш. Ты хочешь ребенка?
— Дурак. Тебе вместе с ней лечиться надо, — бросила Настя.
Костя засмеялся, потом схватил ее за руку и потянул со стула.
— Пойдем. Если кому-то надо здесь лечиться, так это тебе. От занудства. Идем.
— Куда? Не пойду я, мне следить за ней надо.
— Пошли, пошли. Забудь, ничего с ней не случится. Что ты в нее вцепилась, если у тебя есть я?
Он стащил ее со стула и повел вниз, к слиянию рек. Там, в устье, вода бурлила и пенилась, летали брызги. Там росли деревья над узким течением и было тенисто, даже прохладно после солнца. Огромные, причудливо облизанные водой валуны лежали в русле. Сюда еще не добрались туристы, и Костя, затащив упиравшуюся Настю поближе к воде, наконец-то поцеловал ее, прижав к себе, чувствуя все ее горячее от солнца тело. Отпустил и отстранился, сам выдохнул с облегчением.
Они целовались и обнимались, пока кто-то не спустился за водой. Застуканные, они побежали на широкую отмель Катуни. Сидели там, грелись на солнце, Настя гладила Костю по плечу, блуждая взглядом по берегам.
— Тебе здесь нравится? — спросил он.
— Да. Такая дикая красота. Хотя я море люблю.
— Почему? — Костя даже немного обиделся за свой Алтай.
— Я плавать люблю.
— Вот здесь, когда тепло, можно залезать в буруны, и будет как джакузи.
— Разве ж это — купаться! — засмеялась Настя. — Ты даже не знаешь, что это такое. У вас вообще купаются где-нибудь? В этом, в Телецком?
— Там холодно, но купаются и там.
— А где еще?
— Есть озера. Теплые, где можно, — ответил Костя неопределенно, и тут неожиданная счастливая мысль пришла ему в голову. Он хотел уже высказать ее, как вдруг сверху раздался такой нечеловеческий вопль, что их вздернуло, как от электрического тока.
— Мама! — закричала Настя и бросилась наверх, Костя — за ней.
