Ильза Айхингер - Великая надежда
Чем дальше шли дети, тем сильнее их движения напоминали движения могильщиков: они шли, удрученные нерешительностью и нетерпением, причем одинаково удрученные и тем и другим, переходя от того к другому и обратно. Не родные и близкие, а зеваки. Казалось, они тоже несут гроб. Это ли была дорога в Святую землю? Над могилами не было ни огонька.
Могильщики раздраженно пыхтели. Работенка им выдалась нелегкая. В такой час, да еще поздней осенью, подобная работа — не развлечение.
— Эй, вы, там, позади, чего вам надо?
— Мы не посторонние.
— Близкие родственники покойного?
— Нет.
— Пришли проводить в последний путь?
Вечер был темный. И оборачиваться было трудно, тем более если шагаешь вперед в темноте с тяжелой ношей. Еще труднее было найти достойную брань для непрошеных гостей, явившихся проводить в последний путь. Могильщики шли то медленнее, то опять быстрее, выкрикивали через плечо угрозы и проклятия. Под конец они стали подбрасывать гроб на носилках, чтобы напугать детей. Но это не помогло. Они непоколебимо шли за гробом, парящая светлая масса того, что несли перед ними, вела их за собой, как песня, и глаза их были с надеждой устремлены на эту ношу. Словно это в самом деле был путь в Святую землю: ни на восток и ни на юг, ни на север и ни на запад, ни в прошлое и ни в будущее. Путь, просто путь. Все прямо и прямо, а прямо — значит везде.
На ходу дети тихонько смеялись над проклятиями могильщиков. Неузнанная цель отражалась в их лицах.
Они шли дальше и не удивлялись, почему дорога такая широкая. Они бы даже не удивились, если бы пришлось идти так еще час за часом, все идти куда-то сквозь туман, вдоль могил, и они бы даже не удивились, если бы могильщики с гробом вдруг перемахнули через изгородь и поспешили вслед трем козам, которые брели домой.
Однако могильщики остановились. Остановились и поставили носилки на землю. Казалось, они стоят так исключительно для того, чтобы задержать детей. Казалось, и могила вырыта исключительно ради этого.
Могила была вырыта заранее — а как же иначе? Тонкие черные ветви склонялись над ней и концами касались края бездны. Могила была расположена на самой границе дальнего кладбища.
Хоронившие наклонились, сняли гроб с носилок и обмотали его ремнями, чтобы спустить вниз. Гроб заколыхался и быстро исчез в темноте.
Дети молча стояли над кучей земли. Внезапно им показалось, что здесь кончается последний путь на волю, последняя дорога, ведущая к границе, последняя возможность потребовать где-нибудь свидетельства. Могильщики принялись закапывать могилу, и дети нерешительно пошли прочь.
Перед теми, что шли первыми, уже выросли стены зала прощания, как вдруг они заметили незнакомца, который медленно, покачиваясь, шел по белой дорожке им навстречу. Как загнанная дичь, они бросились в кусты.
Эллен и Георг, немного поотстав от остальных, не услышали их предупреждающих криков. Они побежали, потому что вдруг потеряли всех из виду, и угодили прямо в объятия к этому чужому человеку.
— Куда спешим?
Наклонив голову вбок, он стоял, расставив ноги, посреди дорожки, и не пропускал их.
— Куда?
— Кто вы?
— Не куст и не шпион.
Это был, как сразу же выяснилось, кучер катафалка. И он все слышал.
— Вы хотите в Святую землю?
— Это была шутка, — сказал Георг. Дети держались стойко и старались больше не убегать. Он ухватил их за плечи и пошел вместе с ними к воротам. Они чувствовали его холодные вялые руки.
— А почему вы хотели прямо в Святую землю?
— Мы так играли, — возразила Эллен.
— Но это же глупость, — сердито крикнул кучер. — Святая земля слишком далеко, слышите? — Он нагнул голову ближе к детям. — Граница тут совсем близко, добраться до нее легче легкого! И оттуда вам уже больше никуда не нужно. Там вдоволь игрушек, там вам все вернут…
— Там летают жареные куропатки, — нежно улыбнулась Эллен, — это тоже из сказки!
Кучер сердито на нее посмотрел.
— Здесь есть граница, совсем недалеко, — настойчиво повторил он.
— И много часовых, — добавил Георг.
— Не всюду расставлены часовые, — возразил кучер. — И я вожу не только катафалк.
— Что вы за это хотите?
Он назвал сумму.
— Деньги, — сказала Эллен.
— А ты что думала?
— И когда вы поедете?
— Послезавтра. Я свободен послезавтра.
— Уже послезавтра? — сказал Георг.
— Или сразу, или никогда, — возразил человек.
— А если мы все-таки достанем денег? — Внезапно они загорелись энтузиазмом.
— Дело ваше, — сказал кучер. — Если придете, отыщете меня здесь.
Они дошли до ворот. Смотритель гремел ключами.
— Вы тоже из тех, которые тут пробежали?
— Нет, — сказал кучер.
— Да, — крикнули дети, но кладбище уже осталось позади. Ворота за ними закрылись.
— Послезавтра к вечеру уезжаем от дальнего кладбища. Жду у ограды. Послезавтра, — в последний раз повторил кучер.
Послезавтра. Это не ошибка? Жить договорились на послезавтра и умереть на послезавтра. А все ли в порядке с этим свиданием? Может быть, вообще все на свете как этот договор с чужим кучером? Как условленная встреча у кладбищенской ограды? Радость о том, что будет послезавтра, и страх перед тем, что будет послезавтра?
Послезавтра — это был как раз тот день, начиная с которого в их районе отказывали от квартир таким, как они, и об этом всех предупредили заранее. «Гонят, как собак», — сказала бабушка.
А завтра было кануном этого дня.
В этот последний день кроткая рассеянность детей перешла все границы. И бабушка обвинила Эллен в том, что книжный шкаф до сих пор не продан. Этот старый книжный шкаф, — его ценность составляли мечты тех, кто рос и умирал, а цена определялась притязаниями вымогателей. Кому это можно было объяснить?
— На переезд нам нужны деньги, — объяснила бабушка перед уходом. — Шкаф необходимо продать.
— На переезд, — повторила Эллен. — На какой переезд? — Оставшись одна, она беспокойно обошла на цыпочках все комнаты, словно предательница, которую предали.
Карета ждет у последнего кладбища. Шкаф необходимо продать. По какой цене продают то, что любят?
— Тебя — за деньги, — объяснила Эллен книжному шкафу, — а деньги — за то, чтобы доехать до границы. Ты должен меня понять, тебя — за то, чтобы добраться до границы!
Она попыталась обнять его обеими руками.
Первый покупатель ушел, потому что никак не мог постичь связи между мечтой и сделкой, второй ушел, потому что в углу старого шкафа обнаружил паука, и только с третьим Эллен удалось вступить в переговоры. Не такие уж плохие были переговоры, потому что начались они с молчания. После того как оба достаточно долго помолчали, чтобы хоть немного узнать друг друга, Эллен обрушила на голову сбитого с толка покупателя свои волшебно-блестящие аргументы. Она заговорила в защиту старого шкафа.
— Он скрипит! — сказала она, прижала палец к губам и тихонько повернула ветхую дверку. — А если мимо проходит поезд, у него начинают дребезжать стекла. Хотите дождаться, пока мимо пройдет поезд?
Покупатель сел в кресло, которое тут же перевернулось. Он встал с полу, но ничего не ответил.
— Он пахнет яблоками, — грозно и беспомощно прошептала Эллен. — В самом низу одна дощечка выпала, и там можно спрятаться!
Она тщетно пыталась облечь в слова несказанное. Она совершенно забыла сказать, что стекла в дверцах шлифованные, как велела передать бабушка, и что с обеих сторон у него инкрустация.
— Осенью он потрескивает, как будто у него есть сердце! — торжествующе сообщила она вместо этого.
— А что, у кого есть сердце, тот осенью потрескивает? — спросил покупатель. И они снова стали молча ждать поезда.
— Ветер дует! — сказала Эллен, словно это обстоятельство тоже должно было подтвердить ценность шкафа. — Сколько вы хотите заплатить?
— Я жду, — не двинувшись с места, сказал покупатель. — Жду поезда.
Прошел поезд. Стекла задребезжали.
— Он боится, — сказала Эллен и побледнела. — Шкаф вас боится.
— Я его беру, — сказал покупатель. — Назовите вашу цену.
— Спасибо, — сказала Эллен, — только я не знаю… Он вас боится!
— Он успокоится, — сказал покупатель.
— А вы в состоянии за него заплатить? — испуганно спросила Эллен.
— Нет, — печально ответил покупатель, — нет, я не в состоянии за него заплатить. Он скрипит и пахнет яблоками. Я останусь вашим должником. — И он выложил на стол пятьсот марок.
— Нет! — сконфуженно возразила Эллен. — Бабушка сказала: «Чтобы не дешевле ста пятидесяти марок!»
— Скажите вашей бабушке: «Что может быть дороже глубокого сна!»
И покупатель ушел, так и не забрав шкаф. Он купил запах яблок и бледное лицо Эллен…
