Барбара Пим - Осенний квартет
5
Когда поезд подошел к платформе, посреди поля, как ни в чем не бывало, сидел фазан. Между более солидных ухоженных машин у станции Летти увидела машину Марджори — запыленный синий «Моррис 1000». Даже теперь, сорок лет спустя, Летти вспоминала «Вельзевула» — первую машину Марджори, купленную в тридцатых годах за двадцать пять фунтов. Интересно, нынешняя молодежь тоже дает своим старым машинам смешные названия? Теперь автомобилизм — дело гораздо более серьезное, ничего забавного в нем нет, если машина стала символом престижа своего хозяина и за желаемый номерной знак надо плавить большие деньги.
Марджори схватила чемодан Летти и сунула его в багажник. Обеспеченная вдова, поселившаяся в загородном поселке, Марджори была совсем не похожа на бесшабашную молодую девицу, которую Летти помнила с юных лет, хотя кое-какие романтические замашки у нее сохранились. Теперь она проявляла повышенный интерес к недавно назначенному к ним приходскому священнику, и Летти впервые увидела его, когда Марджори — вот уж не ожидала! — потащила ее в воскресенье в церковь. Его преподобие Дэвид Лиделл (он предпочитал, чтобы его называли «отец») был довольно высокого роста брюнет, лет уже за сорок, церковное облачение, безусловно, очень шло к нему. Хорошо, что у Марджори есть такой интересный новый священник, подумала Летти, добрая душа. Жители поселка были большей частью ушедшие на покой супружеские пары с непременными при них внуками. Здесь велось некое подобие светской жизни, которое поддерживалось главным образом хождением в гости на рюмочку коньяку, и как-то вечером Марджори пригласила к себе молчаливого элегантного отставного полковника, его неумолчно болтающую жену и отца Лиделла. При ближайшем рассмотрении — и в «штатском» — отец Лиделл разочаровал Летти. Он оказался человеком самым обыкновенным, в рыжеватом твидовом пиджаке и в серых фланелевых брюках довольно неудачного покроя — то ли слишком широких, то ли слишком узких, во всяком случае таких теперь не носят.
Отсидев положенное время и выпив еще по рюмке, полковник с женой удалились, но отец Лиделл, видимо отдававший себе отчет, что у него дома ничего съедобного нет, задержался, и Марджори пришлось пригласить его к ужину.
— Н-да, положение не совсем приятное, — явно чего-то не договаривая, сказал он, когда Марджори вышла на кухню и Летти осталась с ним наедине.
— Да? Почему неприятное? — Летти не уловила, к кому относятся его слова — к нему одному или ко всему человечеству.
— Потому что не можешь отплатить подобным же гостеприимством, — пояснил он. — Марджори всегда такая радушная.
Оказывается, он называет ее по имени, и это приглашение к ужину уже не первое.
— По-моему, в небольших поселках люди вообще очень радушные, — слегка осадила его Летти. — Гораздо радушнее, чем в Лондоне.
— Ах! Лондон… — Вздох был, пожалуй, несколько преувеличенный.
— Дэвид перебрался сюда, конечно, из-за своего здоровья, — сказала Марджори, вернувшись в комнату и сразу вступая в разговор.
— Ну и как, вам здесь лучше? — спросила Летти.
— У меня всю эту неделю была диарея, — последовал ошеломляющий ответ.
Наступила короткая — на какую-нибудь долю секунды — пауза, и если обе женщины несколько растерялись, они сразу же пришли в себя.
— Диа-рея, — задумчиво повторила Летти. Она всегда затруднялась в правописании этого слова, но, решив, что столь банальное признание не соответствует серьезности момента, больше ничего не добавила.
— Крепкое вино помогло бы вам лучше, чем наши извечные приходские чашечки чая, — смело посоветовала Марджори. — Например, коньяк.
— Энтеровиоформ, — сказала Летти.
Он улыбнулся жалкой улыбкой. — Может быть, это помогает английским туристам на Коста-Брава, но разница в том, что у меня…
Фраза так и увяла, не дойдя до конца, и в чем заключалась эта «разница», оставалось только догадываться.
— Да, когда бываешь за границей… Приехали мы в Неаполь, Napoli, — сказала Марджори чуть ли не игриво. — Помнишь, что было в Сорренто, Летти?
— Я помню только лимонные рощи, — сказала Летти, решив переменить тему разговора.
Дэвид Лиделл закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, ощущая всем своим существом, как приятно быть в обществе интеллигентных дам. Он к этому не привык. Грубые голоса здешних жителей действовали ему на нервы, а иногда эта публика позволяла себе говорить ужасные вещи. Любые попытки «улучшить» церковный обиход встречались с презрением и враждебностью, а когда он стал посещать коттеджи, ему приходилось смотреть телевизор, потому что у людей не хватало понятия его выключить. Он ужасался — живут здесь без водопровода, без теплой уборной, а находятся в рабстве у этого ящика! Старухи, которые в прежние времена были опорой прихода, и те не желали посещать церковь, даже если их доставляли туда и обратно на машине. Единственное, что привлекает на церковные службы кое-кого из прихожан, — это Праздник урожая, Поминальное воскресенье и Рождественские песнопения. По контрасту со здешней публикой Марджори и ее приятельница, мисс Такая-то — особа малоинтересная, фамилия ему не запомнилась, — женщины в высшей степени культурные, и он с наслаждением ел цыпленка под бешамелью и беседовал с ними о поездках в Италию и Францию.
— Орвието, — промолвил он. — Но пить его надо там, на месте. — И они, конечно, согласились с ним.
Летти он показался очень скучным, но Марджори она этого не сказала. Погода была прекрасная, и ей не хотелось затевать разговор на спорные темы ни за чаем в саду, ни во время неспешных прогулок по лугам и лесам. Кроме того, если, выйдя на пенсию, она поселится в коттедже вместе с Марджори, не стоит слишком уж критиковать священника, тем более что он, видимо, будет часто заходить к ним. К этому придется привыкнуть, когда живешь в небольшом поселке. И ко многому другому тоже. На совместных прогулках это она, Летти, натыкалась на мертвую птицу или на высохший трупик ежа или видела раздавленного кролика посреди шоссе, когда они ехали на машине. Марджори, наверно, часто приходилось видеть такое, и она уже не обращала на это внимания.
В последний день отпуска Летти они решили съездить на пикник в живописное местечко недалеко от поселка. День был не праздничный, значит, там будет немноголюдно, но главное то, объявила Марджори перед самым отъездом, что с ними сможет поехать Дэвид Лиделл.
— Разве у него нет никаких обязанностей на неделе? — удивилась Летти. — Даже если нет службы в церкви, то надо же посещать больных и стариков!
— Болен сейчас только один человек, и он в больнице, а старикам его посещения не нужны, — сказала Марджори, давая Летти понять, что ее старомодные взгляды неуместны в наши дни в Государстве Всеобщего Благоденствия, где здоровье каждого человека всем известно и всеми обсуждается.
— Я все стараюсь вытаскивать Дэвида на природу, когда только можно, — добавила Марджори. — Ему необходимо отдохнуть, отключиться от дел.
Летти отметила это «на природу», имевшее, видимо, какой-то особый смысл, и, памятуя о потребностях Дэвида Лиделла, она не удивилась, когда ее втиснули на заднее сиденье машины вместе со всем приготовленным для пикника и со старым терьером Марджори, который оставлял на ее чистых темно-синих брюках жесткие белые волосы. Марджори и Дэвид сели на переднее сиденье и дорогой вели разговоры о делах поселка, в которых Летти не могла принимать участие.
Когда они приехали на место, Марджори извлекла из багажника два складных парусиновых стула, торжественно поставила оба — себе и Дэвиду, и Летти поспешила заверить их, что она устроится на коврике, так будет лучше. Тем не менее у нее осталось такое чувство, что значение ее было умалено, что она как-то принижена, ибо сидит на более низком уровне, чем другие.
Поев холодной ветчины, яиц вкрутую и выпив белого вина — этот не совсем обычный штрих Летти приписала присутствию Дэвида Лиделла, — все трое замолчали; может быть, после вина, выпитого среди дня, их одолела естественная сонливость. Для сна обстановка была не совсем подходящая: их трое — двое на стульях, Летти на коврике, и все же, невольно закрыв глаза, она на некоторое время отрешилась от своего окружения.
Открыв глаза, она обнаружила, что смотрит прямо на Марджори и Дэвида, которые сидят на своих тесно сдвинутых парусиновых стульях, кажется, держа друг друга в объятиях.
Летти тут же отвела от них взгляд и снова закрыла глаза, не зная, может, это ей приснилось?
— Кому налить кофе? — звонким голосом спросила Марджори. — У нас есть еще в другом термосе. Летти, по-моему, ты заснула?
Летти приподнялась с коврика. — Да, я, кажется, задремала, — призналась она. Почудилась ей эта сцена, или к таким вещам тоже придется привыкать, когда поселишься здесь?
