Шеймас О’Келли - Могила ткача
— Ну же, — спросил Михол Лински, — вы видели Малахи Рухана?
Вдова поглядела на его выжженное, ироничное, желтое лицо и сказала:
— Да.
— И узнали что-нибудь для нас?
— Он сказал, что это под вязом.
Наступила тишина. Камнедробильщик повернулся на каблуках, его голова тоже сделала полукруг, но его острый взгляд был устремлен вверх, словно он обыскивал небеса в поисках вяза. У гвоздильщика, если так можно сказать, отвалилась челюсть, и он стал внимательно оглядывать все кругом, терпеливо и настойчиво, как рыбак, стоя на берегу, всматривается в пустое море. Могильщик по-мальчишески отвернулся, словно ему не хотелось видеть смущение вдовы; у этого мужчины были в высшей степени деликатные манеры. Другой могильщик флегматично молчал, разве что вокруг его глаз появились смешливые морщинки. Неприятное чувство охватило вдову. Ей показалось, что вот-вот должно случиться непоправимое.
— Под вязом, — буркнул камнедробильщик.
— Так он сказал, — отозвалась вдова. — Под вязом на Клун-на-Морав.
— Что ж, — проговорил Кахир Бауз, — найдем вяз, найдем и могилу.
Вдова не знала, как выглядит вяз. Так сложилась ее жизнь, что ей не нужно было различать деревья, и она не интересовалась ими. Собственно, ничего плохого в деревьях не было; поленья давали хорошее пламя; деревья и все, что давали деревья, было хорошо. Этого знания вдове было достаточно, как достаточно было многого другого из того мира, в котором она жила. Однако то, что у деревьев есть свои имена, может быть, даже семейные отношения, казалось вдове ненужным осложнением в устройстве Вселенной. Ну, что в этом пользы? Она еще могла понять, когда фруктовые деревья называют фруктовыми деревьями, ну а все остальные — просто деревья. И вдове совсем не нравилось, что одно дерево называется вязом, а другое ясенем, что у них всех разные имена и, наверно, разные характеры, свои особенности, индивидуальные черты. Как раз в это время, когда вяз Малахи Рухана заново поставил проблему поисков на Клун-на-Морав, сходство стариков со старыми деревьями — с их согбенностью, наростами, углами, заскорузлой корой, кривыми, кручеными-перекрученными стволами — было столь очевидным, что измученная вдова почувствовала себя совсем подавленной.
— Под вязом, — повторил Михол Лински. — Под вязом на Клун-на-Морав. — Он по-старчески рассмеялся. — Будь я рифмачом, уж непременно придумал бы рифму к вязу, проклят я буду, но придумал бы.
Вдова оглядела кладбище, в первый раз в жизни не случайно останавливая взгляд на том или другом дереве. Ведь если деревьев много, то и, не дай Бог, Малахи Рухану нетрудно ошибиться. Наверно, он принял за вяз какое-то другое дерево — вдове пришло в голову, что на кладбище должно быть много деревьев, похожих на вяз. В самом деле, ей казалось, что другие деревья, как бы ни хотели, не могут не быть похожими на вяз. В мире, должно быть, тысячи, миллионы людей, которые, как она, живут себе в полной уверенности, что знают, какой из себя вяз, а в действительности это может быть ясень, или дуб, или каштан, или бук, или даже тополь, береза, а то и тис. Малахи Рухан, похоже, никогда не давал повода усомниться в своем знании вяза. Он отпустил веревку, твердо уверенный, что на кладбище Клун-на-Морав есть вяз, а под этим вязом находится нужная могила — это если Малахи Рухан в своем старческом заскоке ничего не сочинил. Не сразу, но вдова все же поняла, что спор насчет деревьев между Михолом Лински и Кахиром Баузом станет, как любой спор стариков, настоящим праздником для них. Благодаря принесенной ею весточке от бондаря они развяжут очередную войну из-за каждого дерева на Клун-на-Морав; они опять будут усыпать кладбище трупами убитых аргументов, а в конце концов все равно не придут к единому мнению насчет вяза и могилы ткача. Медленно, печально оглядывая деревья на Клун-на-Морав, вдова в сложившихся обстоятельствах ощутила одновременно боль и облегчение. Облегчение наступило оттого, что Михол Лински и Кахир Бауз не имели возможности сразиться из-за деревьев; а больно ей стало, потому что здесь не было ничего похожего на дерево Малахи Рухана. На кладбище Клун-на-Морав вдова вообще не видела ни одного дерева. С трех сторон кладбище окружали каменные стены, а с четвертой — живая изгородь. Даже старикам было не под силу преобразить эту изгородь в вяз. Даже они не могли пару веток шиповника, вознесшихся над могилой, преобразить во что-либо, кроме шиповника. Вяз Малахи Рухана не существовал. И вряд ли кто мог сказать, существовал ли этот вяз когда-нибудь. Скорее вдова отдала бы душу ткача на волю воющих ветров, чем вернулась бы обратно к бондарю и стала опять задавать ему вопросы.
— Малахи Рухан, — сказал, вдруг став терпимым, Кахир Бауз, — страдает старческим слабоумием.
— Самый ближний вяз, который я знаю, — отозвался Михол Лински, — не меньше чем в полумиле отсюда.
— Тот, что в Каррае? — спросил Кахир Бауз.
— Ага, около мельницы.
Больше ничего сказано не было. Загадка могилы ткача все еще оставалась загадкой. Кладбище Клун-на-Морав умело хранить свои тайны. Но тем не менее ткача нужно было похоронить. Не мог же он вечно лежать дома. Словно очередной мучительный тупик придал ему храбрости, Михол Лински решительно и мужественно вернулся к своему изначальному мнению.
— Могила ткача тут, — сказал он и ткнул скрюченными пальцами в направлении развороченной под его давлением земли.
Кахир Бауз повернул к нему побелевший бегающий взгляд.
— А вы не боитесь, что Бог разразит вас прямо там, где вы сейчас стоите?
— Не боюсь — решительно не боюсь, — заявил Михол Лински. — Могила ткача здесь.
— Вы на этом настаиваете после всего, что мы видели и слышали? — продолжал вопрошать Кахир Бауз.
— Настаиваю, — твердо заявил Михол Лински. Он вытер губы тыльной стороной ладони и ринулся в атаку, как всегда, нагруженный подробностями. — Я видел, как тут опускали в могилу отца ткача. И я говорю вам, что важнее, в последний путь его провожал отец Оуэн Маккарти, в то время молодой рыжий викарий. Это уж потом он стал священником в Бенелоге. А я стоял вон там, тоже совсем молодой, со светлыми усиками; я держал шляпу в руках, а неподалеку — может быть, в пяти ярдах от мраморного надгробия Кирнаханов — стоял Пэтси Куртин, который потом допился до смерти, а с другой стороны стояла Гонор Костелло, которая бросилась на могилу, а потом вышла замуж за гуртовщика, великана датчанина с обвислыми плечами.
Терпеливо, бездумно прислушиваясь к вновь разгоравшемуся спору, вдова вспомнила слова Малахи Рухана и его рассказ о Гонор Костелло, которая упала на могилу больше пятидесяти лет назад. Ну и память у этих стариков! Положиться на них невозможно, и все же сколько достоверных подробностей они бросают друг другу в лицо! Может быть, в словах Михола Лински что-то и есть. Может быть — но на этом вдова остановилась. К чему все это? Эта могила не может быть могилой ткача; они все видели, что она заполнена массивными гробами. Тревожным движением вдова пригладила волосы на нежном овале головки под шалью. И в это мгновение она встретилась взглядом со взглядом могильщика; он смотрел на нее! И тотчас отвел взгляд, после чего принялся крутить пальцами кончики темных усов.
— Если, — сказал Кахир Бауз, — это могила ткача, то что тут делает Джулия Рафферти? Ну же, Михол Лински?
— Не знаю, что она тут делает, и, более того, мне плевать на это. Поверь мне, много всякого непонятного происходило на Клун-на-Морав, чего не должно было происходить. Не исключено, Джулия Рафферти не единственная находится там, где ей не место.
— Может быть, ей тут не место, — возразил Кахир Бауз, — но она тут, и, полагаю, тут и останется.
— Если она в могиле ткача, — воскликнул Михол Лински, — а я так считаю, то ее надо вытащить!
— Отлично, Михол Лински. Ты человек сильный, вот и вытаскивай ее. Но попомни мое слово, прикоснешься к одной косточке, придется все тут перевернуть.
— У меня нет страха, когда надо неправильное сделать правильным. Если дело доходит до восстановления справедливости, я не убегаю, а теперь нам предстоит восстановить справедливость между мертвыми и живыми.
— Ну что же, действуй, дорогой друг. Если Джулия не в своей могиле, то кто-то должен быть на ее законном месте, и тебе придется разобрать много из того, что правильно и неправильно, пока в конце концов у тебя голова не пойдет кругом от здешних мертвецов. Вот что тебе предстоит, Михол Лински.
Михол Лински плюнул на свой кулак и ударил по этому месту скрюченными пальцами. Кровь бурлила у него в жилах.
— Быть мне мертвым, как мой отец! — воскликнул он в традиционной манере, и в этот момент Кахир Бауз с негромким криком воинственно поднял свою палку. Они отправились вверх и вниз по тропинкам кладбища, словно поднимаясь и опускаясь на волнах своего гнева, а вдова не двигалась с места и чувствовала себя все более несчастной и опустошенной, да и ноги у нее уже стали ледяными, пока она стояла на холодной сырой земле. Близнец, который был не в счет, достал трубку и раскурил ее, не сводя тяжелого взгляда со стариков. А второй близнец неловко отошел в сторонку, откусил и выплюнул толстую табачинку, а потом встал всего в нескольких футах от вдовы, чтобы видеть ее; и вдова вновь почувствовала, что нравится ему все сильнее.
