Азарий Лапидус - Падающие в небеса
Его лицо исказила нервная гримаса, а правая рука затряслась мелкой дрожью.
«Он совсем не похож на поэта или художника, это просто псих», – подумал профессор и как можно более спокойным голосом произнес:
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
Минковскому очень не хотелось продолжать разговор, но прервать его, развернуться и уйти было бы неблагоразумно. Тогда незнакомец оказался бы у профессора за спиной, а быть уверенным, что за поясом у этого ненормального нет оружия, Минковский не мог. Следовало мирным образом разрешить инцидент.
– Вы все понимаете! Не валяйте дурака. Я сидел в зале и слушал ваш доклад и спрашиваю как патриот немецкого народа: кто позволил вам, человеку без имени и родины, разрушать наши устои?
– Повторяю, я не понимаю, о чем вы говорите? Я такой же немец, как и вы.
– Нет! – опять взвизгнул «псих». – Вы не имеете права так говорить, вы – русский, еврей, не знаю кто еще, но только не немец. Я предупреждаю: если вы не прекратите свои разрушительные для моей страны работы, то мы церемониться не будем.
– Хорошо, – спокойно ответил Минковский и подумал, что может устроить с этим «немцем» соревнование по немецкой словесности и грамматике, а начать его, допустим, со стихов Гете. Например, Герман знал от первой до последней строчки «Фауста», а знал ли юноша о существовании этого произведения вообще – совсем не факт.
Последнее время группы националистов, прикрываясь патриотическими лозунгами, пытались навязывать стране свое мнение во всех областях человеческой деятельности. Что они добивались, понять было сложно. Остановить прогресс? Возможно. Не пускать ни в какие сферы общества, по их мнению, чужеродцев? И это возможно. Их ряды пополняли в основном недоучившиеся, не удовлетворенные жизнью молодые люди, хотя, к сожалению, поддерживали также реакционные чиновники и профессура.
Видимо, «псих» отвечал в своей организации за физику и математику, причем, может быть, совсем не разбираясь в этих предметах. Хотя с другой стороны, он мог действовать и сам – осеннее обострение у шизофреника.
– Что, хорошо?! – уже в полный голос орал молодой человек.
– Я понял, что вы просите, и постараюсь сделать максимально возможное.
Профессор, конечно, ничего делать не собирался, зато его спокойные слова и манера ведения беседы могут оказать умиротворяющее воздействие на нервозное состояние оппонента. Он вспомнил частые беседы с родным братом Оскаром, известным медиком, порой рассказывающим о вспышках гнева и сменяющей его апатии у больных людей.
И действительно, молодой человек вдруг резко сник – он готовился к схватке, а тут попался какой-то хлюпик, моментально на все согласившийся.
– Ну, ладно, – сбавил тон юноша.
Тут в коридоре появился Борн, обеспокоенный долгим отсутствием профессора.
– Что-нибудь случилось, Герман? – спросил Борн.
– Нет, все нормально. Мы с коллегой, – он указал рукой на молодого человека, – обсуждали доклад.
– А я подумал: мало ли что, может быть, вы плохо себя почувствовали?
– Нет, все в порядке. Прощайте, – кивнул Минковский «психу».
– Еще увидимся, – прошептал тот.
Глава 5
К двенадцати часам дня стало понятно, что англичане давать денег Сапожникову первыми не хотят и будут ждать, пока откроет кредитную линию российский банк. Оставалась последняя надежда – встретиться с главой фонда, известным финансовым магнатом Уильямом Блейдом, и откровенно с ним поговорить, попытаясь понять, существуют ли какие-нибудь варианты для получения английских денег вне связи с российским кредитом. Но встретиться с Блейдом днем оказалось невозможно, поскольку он отсутствовал в Лондоне и должен был вернуться только сегодня вечером. Договорившись о встрече на завтра, на восемь часов утра, Сапожников с облегчением подумал, что он остается в Лондоне не только из-за Софи, но и по работе. Все-таки кошки скребли на душе. До этого мгновения он чувствовал себя виноватым – не согласился остаться на ночь в Лондоне с женой, сказав, что его ждет срочная работа в Москве, а как только познакомился с девушкой, всякая срочность вдруг пропала. Но теперь Сапожников убедил сам себя, что неотложное дело в Москве уже исчезло, просто появилось еще более срочное здесь, в Лондоне. А Софи – лишь дополнение для приятного времяпрепровождения. Таким образом, в голове Михаила Петровича выстроилась новая причинно-следственная связь – он иногда любил менять местами причины и следствия, обосновывая правильность собственных абсолютно нелогичных поступков.
«Ну, все, теперь можно позвонить Марине», – подумал Сапожников, и в эту секунду раздался звонок. В трубке Михаил Петрович услышал взволнованный голос жены:
– Миша, у нас беда!
– Что случилось? Успокойся и не кричи так громко.
– Илюшу арестовали, тебе надо срочно вылетать в Москву. Когда ты будешь? – зарыдала Марина.
– Успокойся и объясни мне спокойно, что произошло.
– А ничего не произошло, – продолжила Марина свои всхлипывания, – его просто а-ре-сто-ва-ли.
– Кто? Когда? – резко спросил Сапожников.
– Я не з-з-наю! – завыла жена.
– Марина, послушай меня. Если ты сейчас не возьмешь себя в руки, то я не смогу понять, в чем дело, и заняться освобождением Ильи.
После непродолжительной паузы Марина, всхлипнув, произнесла:
– Он вышел из школы, направлялся к машине, к нему подошли два человека, показали документы и затолкали в свой автомобиль. Даже охранники не успели ничего сделать…
– Этого не может быть! Все знают, кто такой Илья и что будет с каждым за такое самоуправство! – возмутился Сапожников. – Вы узнали, кто эти люди?
– Да, конечно! Илюша мне позвонил через три часа после того, как его задержали, из тюрьмы…
При последних словах Михаила Петровича передернуло. Он больше всего на свете боялся оказаться в тюрьме и представить себе не мог, что его единственный сын сейчас там и находится. Сапожников, конечно, понимал, что Илья не мог быть в тюрьме, в самом худшем случае он в следственном изоляторе. Оставалось только понять, в каком?
– Ну и что он сказал? – как можно спокойнее спросил Михаил Петрович.
– Его арестовали за распространение наркотиков. Он находится в тюрьме Московского управления по борьбе с наркотиками…
Сапожников закричал на жену:
– Прекрати все время говорить, что Илья в тюрьме! Его направили в камеру следственного изолятора. Ты хоть понимаешь разницу?!
– Нет, но он мне сам сказал, что сидит в тюрьме.
– Ладно, не будем препираться, я сейчас все устрою. Успокойся.
Сапожников решил, что пора заканчивать разговор, но Марина вдруг спросила:
– Во сколько ты приедешь?
– Завтра вечером.
– Почему завтра? Ты же говорил, что едешь только на один день!
– Мне потребовалось остаться еще на день. – И Сапожников со злостью добавил: – А может быть, и на два!
– А как же Илья? – вновь зарыдала Марина.
Сапожников отключился. Он не хотел слушать стенания жены. В данную минуту необходимо было связаться с заместителем директора Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков. Михаил Петрович знал этого генерала довольно хорошо. Им не раз приходилось выпивать в разных компаниях и обращаться друг к другу с различными мелкими просьбами: устроить кого-нибудь на работу или обеспечить спонсорскую помощь. Генерал и бизнесмен после очередной пьянки клялись в вечной дружбе, но до сегодняшнего ареста для подтверждения реальности этих слов не было случая. И вот настал момент истины.
Сапожников набрал номер мобильного телефона генерала.
– Сергей Юрьевич, привет! Сапожников тебя беспокоит. Помнишь такого? – Сапожников попытался начать разговор в шуточной манере.
– Конечно, Михаил Петрович! Как же я могу тебя не помнить? Как живешь?
– Честно говоря, не очень.
– Что случилось?
– Помощь твоя нужна, товарищ генерал.
– Слушаю внимательно. – В интонации замдиректора ФСКИ не осталось и следа от былого шутливого тона.
– Понимаешь, сынок мой Илья попал в передрягу. Вроде бы его задержали твои ребята из московского управления.
– Странно, мне ничего не докладывали. А фамилия у него твоя?
– Да, Сапожников, – ответил Михаил Петрович, и сердце вновь так знакомо и так предательски заныло.
– Странно, – еще раз сказал Сергей Юрьевич, – я сейчас все узнаю. Позвони мне через пятнадцать минут.
Что-то не складывалось в голове Сапожникова. Очевидно, что те, кто арестовывал Илью, не могли не понимать, чей он сын, и, безусловно, обязаны были дать эту информацию наверх. Почему же Сергей Юрьевич ничего об инциденте не знает? Или он знает и обманывает Сапожникова, что еще хуже. Пять раз посмотрев на часы в течение пятнадцати минут, Михаил Петрович набрал телефон генерала.
– Удалось что-нибудь узнать? – начал Сапожников без предисловий.
– Да. Я не все могу говорить по телефону. Скажу только главное: дело твоего сына забрали от нас смежники.
