Константин Семёнов - Попытка № 13
А ещё под клёны подделывались другие деревья, не клёны. Их так и называли — неклёны. Или паклёны, или клёны татарские. Отличить их было непросто.
А платаны! Как забыть эти гордые деревья у обкома? Росли они, конечно, и в других местах города, но здесь выглядели особенно величественно. Не мудрено — такое соседство обязывает.
Ну, про тополя как-то и говорить неудобно. Каких их только в Грозном не было! Как-то в шестидесятых годах даже обнаружили совершенно новый вид, неизвестный советской науке.
А где вы видели столько акаций? Акация белая с её неповторимым запахом, заполонявшим в пору цветения весь город. Акация жёлтая или софора, в плодах которой можно было найти маслянистую липкую жидкость. Дёвчонки в младших классах красили этой жидкостью ногти. А ещё акация гигантская или гледичия, выраставшие выше самого высокого дома. Выделялось своими громадными твердыми, как железо колючками, которые находили у детей самое разнообразное применение. В длиннющих бурых стручках скапливалась сладкая волокнистая масса похожая на мёд, а из тёмно-красных семян можно было делать бусы. А ещё альбиция с ярко-розовыми цветами, ближайший родственник акации.
Летом во многих местах города асфальт становился чёрным от падающих плодов тутовника. Взрослые проходили эти места с опаской — упадёт такая ягодка на одежду, потом не отстираешь. А кроме тутовника ещё и алыча, и вишни, и орехи. В частном секторе черешня и яблоки. Во дворах и на балконах — виноград. И абсолютно везде в городе — абрикосы. Причём собственно абрикосами в Грозном называли только деревья, дающие крупные, не меньше персика, плоды. Остальные снисходительно называли курагой.
В скверах, и не только, цвели каштаны, осенью их плоды просто усеивали сквер Лермонтова. Правда, это были каштаны конские, несъедобные. Тем не менее, каждую осень какие-то личности собирали в скверах эти каштаны мешками. В детстве Женя был уверен, что эти люди кормят ими лошадей — ведь каштаны-то конские.
Встречалась и настоящая экзотика. Например, катальпа с длиннющими стручками. Маклюра с зелёными плодами, похожими на теннисные мячики. Были и лианы: кампсис с оранжево-красными цветами и глициния — с фиолетовыми.
В сквере Лермонтова круглый год росли и даже цвели кусты юкки, выбрасывая длинные стрелы с ярко-белыми цветами. На лето в клумбах высаживали агавы и даже пальмы, правда в восьмидесятых годах это дело пришлось прекратить. Из агавы грозненцы научились гнать текилу, а на пальмах некоторые граждане после посещений гастронома стали замечать обезьян.
И, конечно же, никогда не забыть айлант высочайший, короля грозненских деревьев, вернее королеву. Это потому что айлантом это дерево никто не звал, наверное, мало кто и знал что у него такое красивое название. Все звали его просто — вонючка. И надо сказать было за что — в пору цветения мерзкий запах накрывал город как газовая атака под Верденом. Но королевой вонючка была не поэтому. Это невзрачное дерево обладало поистине неукротимым духом. Оно росло везде. На улицах и во дворах, в скверах и на клумбах, на крышах и асфальте. И нигде его никто не сажал. Достаточно было малюсенькой трещинки в бетоне, чуть-чуть земли в ней и будьте уверены — там вырастет вонючка. А уж если кто не выдержал и решил срубить айлант, то делать надо это умеючи. Надо обязательно выкорчевать корни, собрать и сжечь все ветки и веточки. Иначе будьте уверены — вырастет у вас на месте одной «королевы» пять, а то и десять.
А ещё липы и ивы плакучие, вязы и дубы, ясени и буки, форзиция и бирючина, жимолость и лохи узколистые, ели обыкновенные и голубые, кизил и лещина. А ещё сирень, заросли которой достигали третьих этажей, а запах сводил в мае с ума. А ещё мушмула, шалфей, бульденеж, ипомея, теликрания, крокус, спаржа. Боярышник. А ещё, кипарисы и эвкалипты, секвойи и баобабы. А ещё…
Темнеет, на Грозный опускается ночь, дурманит голову от запахов сирени, акации и вонючки. Кружатся кленовые «вертолётики», падают каштаны, прыгают по веткам пальм обезьяны, засыпают на баобабах коты и кошки.
В далёком Иерусалиме Евгений Борисович ложится спать и снится ему родной город, город красивых людей и удивительных растений.
Таких уже нет и не будет никогда.
Сон № 8. До Пионерской?
— Женя, ты знаешь, что это за дом?
— Где? Не вижу.
— Ну, как же ты можешь видеть, если ты смотришь на меня? Повернись направо, увидишь.
— Не хочу направо, не хочу налево. Не хочу смотреть на дом — хочу смотреть на тебя!
— Не насмотрелся ещё? — тихо засмеялась Лена. — Что, так и будешь всё время идти? Тогда мы обязательно в кого-нибудь врежемся.
— Не врежемся! — уверенно объявил Женя. — Ты же заметишь.
— Не замечу, я тоже смотрю на тебя.
— Кошмар! Тогда точно врежемся! Ладно, давай по очереди смотреть вперёд. Какой там дом тебя интересует — этот. Это дом муллы Гуссейнова. Памятник архитектуры. А зачем ты на меня смотришь?
— Много будешь знать…. Знаешь, говорят, там потолки зеркальные? У тебя глаза голубые.
— Знаю! — гордо заявил Женя. — Всё знаю. Глаза голубые, специально для тебя подбирал. И потолки правда зеркальные, сам видел — у них шторы были неплотно закрыты, я и заглянул. Ты хотела бы жить в квартире с зеркальными потолками?
— Ты наглый самодовольный хвастун, — строго сказала Лена, — и ещё ты, оказывается, плохо воспитан. Что я в тебе нашла? А у них по всему потолку зеркала? Не знаю, как-то это слишком.
— Да нет, только в зале, говорят. Почему это — плохо? Я исправляюсь, вон уже продавщицам, как и ты, говорю «пожалуйста»! А может.… Слушай, Лена, а ты хотела бы спальню с зеркальным потолком? Во кайф! Знал мулла толк в жизни!
— Фу! Зеркала на потолке в спальне — извращение, — скривилась Лена. — И вообще в спальне темно!
— Так что мулла по-твоему дурак был? Нет, ты представь только, — Женя мечтательно закатил глаза. — Горит мягкий свет. Лежишь ты на широкой кровати, смотришь в потолок и поглаживаешь гурию по обнажённой…
— Же-ня!
— … руке, конечно. Хотя…лучше не по руке. И я хотел бы, чтоб это была не гурия, а…
— Женя, прекрати! Что это с тобой сегодня? — голосом учительницы произнесла Лена. И мягко добавила. — Ну, правда, ты меня в краску вводишь — смотри, мурашки на руках.
Женя скривил лицо, изображая крайнюю степень обиды, не выдержал, рассмеялся и еле успел увернуться от толстого мужика с большой коробкой. Теперь рассмеялась Лена.
— Ладно, мадмуазель, идя навстречу Вашей скромности, я прекращаю недозволенные речи. Посмотрите, панна, налево. Видите двухэтажный дом на той стороне? Это первый жилой дом, построенный после революции в Грозном. Там даже табличка была. А сейчас, мисс, мы переходим улицу Субботников. Названа так, потому что ей никакие субботники уже не помогут. Видите, мисс, какое здесь движение? Можно предложить взять Вас за руку? Если по ней, конечно, ещё не ползают мурашки.
Лена засмеялась и взяла Женю под руку. Женя немедленно напряг мышцы, выпрямил спину и стал дышать реже.
— Что, умер? Болтун с голубыми глазами!
— Если это смерть, то я согласен. А серьёзно, я до сих пор не могу привыкнуть — мне сразу кажется, что я становлюсь великаном, выше всех домов. Я дурак, да?
Лена прижалась крепче, Жене показалось, что он уже достал головой облака и больше уже ничего не надо. Чуть погодя, он выдернул голову из облаков, повернул её налево, столкнулся с бездонной вселенной глаз и понял, что, пожалуй, ему хочется ещё кое-что.
— Что замолчал, мой гид? — улыбнулась Лена. — Вам чего-то не хватает?
— Мне не хватает очень многого, — начал Женя и увидев, что Лена нахмурилась, тут же добавил, — не обижайся, это всё связано только с тобой. Ты хотела бы здесь жить?
— Где? В поликлинике МВД? Нет, не очень — там лекарством пахнет.
— Уела, молодец! — восхитился Женя. — Нет, просто в этом доме, говорят, очень хорошие квартиры. Большие, просторные. Я бы — хотел. Знаешь сколько комнат должно быть в квартире? Столько же, сколько человек живёт, плюс ещё одна. А в поликлинике этой есть ещё один важный недостаток — там очень узкие лежанки.
