Лея Любомирская - Лучшее лето в её жизни
– Видите, – повторяет директриса, потирая колесо, как будто это ревматическое колено, – вот об этом я вам сегодня и говорила. Да что вы на меня-то уставились, вы на перекресток посмотрите!
Ана Паула послушно смотрит в указанном направлении. На перекрестке, точно посередине, прямо на асфальте сидит Иву в полосатой пижаме. А у его ног сплетаются в клубок…
– Что это? – севшим голосом спрашивает Ана Паула. – Как он это делает?
– Это улицы, – говорит директриса. – Улицы, переулки, аллеи, тропинки. Они его любят. Другие мальчики могут час звать хором, ни один тупик даже не шевельнется. А Иву достаточно просто из трамвая выйти – и они уже сами ползут! Один раз загородное шоссе явилось, представляете? – Директриса вздыхает и снова потирает колесо. – Удивительно талантливый мальчик ваш Иву. Жалко, неорганизованный. Как ночью выйдет – так наутро все переулки перепутаны.
Ана Паула нервно смеется. Я сошла с ума, думает она, я сошла с ума, ой, мамочки, ясошласу…
Что-то трогает ее за колено. Ана Паула визжит, но тут же берет себя в руки. Потом осторожно смотрит вниз и видит, что в ноги ей тычется крошечная парковая аллейка. Ана Паула медлит чуть-чуть, потом решительно присаживается на корточки и осторожно гладит аллейку по круглым камушкам.
Delirium. Домик
– Мама, тебе нравится этот домик? Мам! Мам! Мааааааааааааааам!!! Тебе нравится этот домик? Мне нравится. А тебе нравится? А папе? Спроси у папы, папе нравится этот домик?
Арлет до сих пор не уверена, она ли замечталась и чуть не врезалась в дом, или дом выскочил из-за угла и чуть не налетел на нее.
– Не помню, – говорит Арлет. – Ну правда, не помню. Помню – шла… А потом раз! И он…
– Мам, а почему этот дяденька одет в юбку?
– Это не юбка, это хитон.
– А зачем?
– Что зачем?
– Зачем дяденька в эту… в этот одет? Он девочка?
– Он не девочка, он бог Марс.
– Какой бок?
– Никакой не бок. Его зовут Марс, он бог войны.
– А почему он в юбке? В юбке на войну не ходят!
– Это не юбка, это хитон.
– А как зовут его собачку?
Арлет вспоминает, какие на том доме были азулежу,[28] и у нее даже очки запотевают от волнения.
– Ты же знаешь, – говорит Арлет, – я разбираюсь в азулежу. Поверь мне, эти азулежу были всем азулежу азулежу. Там были такие панно между окнами! Панно с богами! Во-первых, Марс. Такой классический, знаешь, в боевом облачении и с волком. Волк как живой! Я все ждала, что он на меня оскалится…
– Мам, смотри, какая у тетеньки огромная птичка! Это какая птичка?
– Сова.
– Совака? Птичка-совака?
– Не совака. Просто – сова. Такая большая ночная птица.
– А она кусается?
Арлет достает из кармана серую мягкую тряпочку, снимает очки и тщательно протирает стекла.
– Потом там была Минерва, – говорит Арлет, надевая очки. – Ты просто не представляешь, я не могу описать… Такая Минерва!!! И сова у нее. Сумасшедшая сова, абсолютно живая, живее, чем живая сова в зоопарке, я тебе клянусь! Я ее погладила, а она меня как цапнет за палец!
Арлет внезапно замолкает и краснеет.
– Ну то есть не цапнет, конечно… Там был кусочек отбит, где у нее клюв. Я погладила и поцарапалась. Но ощущение было… ну ты понимаешь.
– Мама! Мамамамамама!!!
– Ну что тебе?!
– Мам, смотри, детки голые! Совсем голые! Они бесстыжие, да?
– Нет, они просто неодетые.
– А когда я просто неодетая, я бесстыжая?
– Только когда ты неодетая при гостях по всему дому бегаешь.
– А они тоже бегают! Смотри, они бегают! Они муху ловят! Смотри, смотри! Фу, какие бесстыжие!!!
Арлет задумчиво смотрит куда-то мимо меня.
– А какие там были амурчики, – бормочет Арлет. – Какие чудесные амурчики, тоже совершенно живые. Прямо на уровне глаз, под средним окном. С крылышками, как у бабочек. Знаешь, было ощущение, что они все время двигаются, не то играют, не то гоняются за кем-то… Такие… такие сладкие!!!
– Мам, мне не нравится этот домик. Он дурацкий. Я не хочу тут жить. Мам, давай мы не будем тут жить! Мааааааам! Мне нравится другой домик, розовый! Можно мне розовый домик? Мама? Мама?! Можно мне розовый домик, можноможноможноможноможно?!! Можно?
Арлет снова снимает очки и трогает пальцем маленький бледный шрам между бровями.
– Знаешь, что меня мучает? – спрашивает Арлет. – Мне все время кажется, что это я его разрушила. Понимаешь, он стоял себе, как будто всегда там был. А я полезла за фотоаппаратом – и всё… Понимаешь? Понимаешь?! – Арлет вскакивает с земли, яростно отряхивая штаны. – Ты понимаешь, я достала фотоаппарат, и всё рассыпалось! Всё! Всё!!! Все панно!!!! Все до единого!!!!!
Арлет плачет горько, с подвываниями, всхлипывая и вытирая кулаками мокрые щеки.
– Все, все рассыпалось, – скулит она. – Все рассыпалось…
– Мам, смотри, гномик!!!
– Я думаю, это не гномик.
– А кто?
– Я думаю, это… ну… просто девочка.
– Просто девочка?
– Я думаю, да.
– Не гномик?
– Я думаю, нет.
– Ой, мам, смотри, какая грустная девочка!!!
Арлет натягивает на голову капюшон, втягивает руки в длинные рукава балахона.
– Извини, – говорит Арлет. – Я тебе сегодня надоела. Пойду я, ладно? – Арлет вяло машет мне рукавом и скрывается в переулке.
– А она бедная? – нерешительно спрашивает Катиня. – Нам ее жалко?
– Жалко, конечно, – отвечаю я.
– Мы можем ей помочь? Мам? Я могу? Мам? Мам?! – Катиня, как всегда, завелась, синий бант дрожит от возбуждения. – Правда же я могу ей помочь? Правда же?
Шикаю на нее. Делаю страшные глаза. Катиня открывает рот – возразить, но тут же закрывает. Умница моя.
– Обратите, пожалуйста, внимание на розовый дом на углу, – раздается снизу унылый голос Аны Риты. – Да-да, вот этот. Его построил местный богач, владелец первой на побережье фабрики консервов, Жозе Мария де Оливейра Силва. С этим домом связана одна любопытная легенда. Рассказывают, что вначале Оливейра Силва велел построить дом в колониальном стиле и украсить его азулежу с изображением античных богов и богинь. Но дом не понравился его трехлетней дочери Катарине. Ее изображение вы можете увидеть над дверью, вон там, правее, видите? И тогда…
Катиня широко раскрывает глаза и улыбается. Ей нравится, когда о ней говорят. А меня Ана Рита утомляет. И не лень ей изо дня в день рассказывать одну и ту же ерунду.
Нет, думаю я. Если бы мне дали выбрать, я бы определенно предпочла Арлет. По крайней мере, она видела старый дом.
Śo rosas, Senhor, śo rosas…
[29]
…ну и вот… я иду и покупаю. Не все, что вижу, конечно, но так… что нравится… Я просто не могу удержаться. Мне кажется, что, если я не куплю сейчас эту кофточку, я… ну, не умру, конечно, но что-то в этом роде.
Изабел на экране не накрашена, волосы забраны в кривоватый хвостик. Руки крупным планом, пальцы с обкусанными ногтями теребят какую-то ниточку.
О господи, думает Изабел в студии, я что, всегда так жалко выгляжу?!
– Сегодня в нашей студии, – доктор Алмейда улыбается залу, улыбается в камеру, потом поворачивается к Изабел и улыбается ей тоже, – Изабел Мартиньш, маниакальная покупательница. Встречайте!
…покупает сразу пять сумок! Или вот, на прошлой неделе купила сто пар колготок. Сто пар одинаковых колготок, клянусь, я глазам не поверил! Зачем, спрашиваю?! Зачем тебе столько, у тебя вон и так целый ящик колготок, ты же их не носишь, лежат нераспакованные, зачем ты покупаешь еще?!
Диогу на экране выглядит очень розовым, как будто только что вышел из душа.
Какой розовый, думает Изабел в студии. Подкрасили они его, что ли?
– Но мы-то с вами понимаем, – задушевно говорит доктор Алмейда и берет Изабел за руку, – что за этим кроется нечто большее, чем простое транжирство. Это, если хотите, крик о помощи. – Он отпускает руку Изабел и улыбается. Изабел пытается незаметно вытереть руку о брюки.
…я не хочу покупать, я нарочно не беру с собой денег или беру ровно столько, сколько может понадобиться – на кофе или на обед, но потом лезу в кошелек, а там кредитная карточка – забыла выложить дома или сама сунула в помрачении…
Изабел на экране вытирает слезы. Крупным планом растянутый рукав старого синего свитера и красный распухший нос.
Сейчас все это закончится, с остервенением думает Изабел в студии, и я пойду в магазин и куплю себе сумочку. Маленькую белую сумочку в синюю полоску. И к ней блузку без рукавов, с отложным воротником. Белую блузку с синим воротником. Или синюю блузку с белым. Или лучше две разные и буду их менять. И белые тряпочные тапочки с синим бантиком. И еще зонтик. С деревянной ручкой. В красную и зеленую клетку. Или нет, трость. Черный зонтик-трость. И черную же сумку с большой пряжкой.
