Михаил Орловский - Военно-медицинская акаМЕДия

Не напишу я и о том, что упасть ей на землю не давали связки и сухожилия, которые крепили сражённую конечность к предплечью. Ну и совсем стало бы ужасно, если бы я здесь поведал, что в области лучезапястного сустава не хватало куска плоти, мяса и сосудов, которые, по всей видимости, уже благонадёжно переваривались пищеварительной системой любимого питомца. Ничего этого я тебе, дорогой читатель, не напишу, как ни проси.

Зато напишу, что приехавшая «скорая» долго выясняла адрес регистрации, перенесённые заболевания и место теперешней работы. Максим Степанович в болевом шоке никак не мог вспомнить хоть толику информации о себе, зато сумел выругать медиков с их бюрократическими проволочками. Математик не знал, что подобный манёвр является отвлекающим. Так сказать, психотерапия.

Опросив потерпевшего и аккуратно упаковав его руку, профессора доставили в наш стационар.

Лечили Безрукого долго. Пластика, пересадка, массаж, гимнастика и прочие процедуры, способствующие чудесному исцелению, проводили мы в течение двух месяцев. И, о чудо! Оно настало. Исцеление. Оно явилось нежданно, будто послание свыше. Словно дар природы или, как любят говорить философы, закономерно. Ещё буквально вчера чуть шевелившиеся пальчики сегодня ползали точно майские черви после дождичка. Белый налёт, опоясывающий кисть, слетел, и свежая, розовая кожа превосходно чувствовала на себе все внешние раздражители нашего мира. Ближе к осени Максима Степановича выписали. Рука оказалась как новая, и только глубокий шрам на левом предплечье напоминал о недавней травме.

В день выписки, после очередного коллоквиума по анатомии, мне удалось забежать на кафедру и лично попрощаться с дорогим профессором. Максима Степановича я встретил в холле, когда супруга передавала ему принесённое из дома пальто.

— Здравствуйте, профессор!

— Здравствуйте, доктор, — отвечал Степаныч. — Вы опять трудиться?

— Да, пациенты у нас всегда в изобилии, вы же знаете, — шутливо ответил я, кивая головой на забинтованных там и здесь больных, находящихся в холле по случаю получения передач от родственников.

— Это точно. Простите за беспокойство, — стал извиняться профессор за столь длительное пребывание в клинике. — Старый дурак. Я же сам виноват. И вам проблем подкинул, и собаку угробил. Зачем руку сунул? Там же секунда и всё. Собака-то не виновата. Самый умный из всей оравы. Честное слово, самый умный пёс. Самый умный. Был.

— Максим Степанович, а почему был? Его что, усыпили? — ненавязчиво поинтересовался я с целью больше поддержать разговор, нежели узнать какие-либо особенности происшествия, да и тему извинений по поводу нахождения у нас обойти.

— Да нет, не усыпили, — выдохнул пациент и продолжил: — Меня когда увезли, Рэй, похоже, осознал, что кусок мяса у хозяина съел, и спустя час он умер от разрыва сердца… просто взял и умер…

Лекция 8 ГУСЯ ВАМ, ДОКТОР!

Мужчина не имеет права жениться, не изучив предварительно анатомии и не сделав вскрытия хотя бы одной женщины.

Оказывая помощь пострадавшим товарищам россиянам, которые получили свои увечья в основном по вине других товарищей, реже по собственной глупости и невнимательности, я ещё раз убедился в правдивости фразы: «Надо бояться не мёртвых людей, а живых».

Именно поэтому, ну и ещё плюс потому, что приходилось продолжать учиться, я возвращался на кафедру нормальной анатомии и встречался с заформалиненными покойниками. Многие знакомые у меня тогда спрашивали: откудова на вашей кафедре трупики берутся? А я, как простой военный медик, рассказывал, что если есть шестьсот рублей в кармане, то спокойненько можно прикупить себе подобного жмурика. И даже вполне официально. Тогда именно столько они и стоили. Вот, например, не на что бабульке хоронить деда, а тут как раз кафедра. Здравствуйте. Получите, дорогая пенсионерка, денежку. Да и на гробик не нужно тратиться. Да и дедушка ваш науке послужит. Спасибо.

Так всё и происходило. Сейчас смотрю на те времена и радуюсь. Радуюсь, что успел застать естественное обучение. Ведь сейчас же препарировать запрещено. Учите, пожалуйста, анатомию на табличках и схемках, а покойничков не трогайте. Ужас. Какие врачи получатся?

Именно в те времена все мы грызли медицину изнутри. Мы изучали её вдоль и поперёк, а иногда даже и наискосок. Некоторым товарищам подобные муки давались весьма трудно, и иногда на свет вылезали забавные ошибки. Так, один академик написал: «капсула Шоумена-Боумена», вместо Шумлянского — Боумена, а другой: «Тетрада Фаллоса», хоть и правильно «Тетрада Фалло». В общем, высшее образование всем давалось тяжёло.

В столь нелёгком труде выяснения детальных особенностей строения человеческого тела, его непростых магистралей и связей нашей группе помогал один из (я не побоюсь этого слова) ведущих преподавателей родного Царства, главный педагог Императорской Военно-медицинской Акамедии — Геннадий Иванович Ничипарук.

Геннадий Иванович. Весёлый, умный, честный. Закончил Акамедию с золотой медалью. Капитан медицинской службы. Заведующий учебной частью кафедры «Анатомия». Кандидат медицинских наук. В активе более ста научных работ и ещё пятьдесят прикладных. Один из первых с помощью рентгеновского аппарата доказал пагубное влияние алкогольных напитков с содержанием спирта 40 % на организм. После выполненных им снимков с водопадом слущивающегося и падающего гроздьями эпителия пищевода на фоне глотания водочки половина Акамедии бросила пить. Насовсем.

Status localis. Рост чуть выше среднего. Плотного телосложения. С женской точки зрения красив. Носит чёрную шевелюру с редкими прожилками седины, что только украшает его как мужчину. Много работает. Не курит. Хороший семьянин. Количество детей и жён: врачебная тайна.

Геннадий Иванович всегда заходил в класс с улыбкой, и подобное, на удивление, никого не раздражало. Однако не улыбка являлась ключевым моментом. Главная изюминка проведения урока заключалась именно в том, что во время опроса, даже если тебе и ставили балл, отчётливо напоминающий двойку, ты почему-то не плакал и не хандрил, а, наоборот, смеялся во всё своё курсантское горло. Лучезарно.

Приблизительно всё происходило так.

— Здравствуйте, коллеги, — бодро усаживаясь на стул, приветствовал нас преподаватель. — Смотрю у всех отличное настроение, — улыбался он, хотя наше настроение находилось так же далеко от отметки «отлично», как Антарктида от Эйфелевой башни. — Сейчас мы это исправим, — весело говорил Иваныч, доставая из халата ведомость с фамилиями нашей десятой «А» группы. Шелест открываемого журнала сразу же откидывал наше настроение ещё дальше: куда-нибудь в район Марса или даже Юпитера.

— Итак, сегодня у нас щекотливая тема, как вы помните. Промежность.

Все вздохнули, а преподаватель продолжил:

— Доктор Душманов нам и расскажет про это, — произнося слова мягко, завуч подвинул заветную кастрюльку к «жертве». — Иван Геннадьевич, достаньте нам всеми любимую женскую промежность. Она, правда, уже не столь привлекательна, однако знать её надо, — весело наставлял преподаватель, пока Ваня вынимал нужный орган.

Промежность представляла собой ни больше ни меньше, как цельный кусок мяса, с редкой волосистой растительностью, мышцами, фасциями. Однако отдельно от женского тела, да ещё и не совсем живая, она смотрелась куда хуже, чем, скажем, протухшие кислые щи.

— Отлично. А теперь поведайте строение данной части тела, — попросил Ничипарук.

Иван повертел в руках кусок некогда кем-то вожделенной плоти. От плоти исходил аромат формалина и лёгкой трупятины. Промежность пахла серостью, как пасмурное небо в холодный ноябрьский день, хоть и имела свою структуру, о которой немедленно требовалось рассказать.

— Ну, промежность состоит из нескольких слоёв, — начал Геннадич. — Кожа. Подкожно-жировой слой. Мышечный слой.

— А какие фасции между этими слоями? — вклинился преподаватель.

— Фасции?.. Это… ну… — Про фасции, да ещё и на латыни, Ваня как-то подзабыл.

— Ну, что же вы, Иван Геннадьевич? Такая вам досталась красивая. А вы? Кстати, вы вытащили мужскую промежность. Поздравляю! — Геннадий Иванович улыбнулся и прихлопнул, выводя в журнале отметку «неуд». — Гуся вам, доктор!

Ваня огорчился, но смирение по поводу отработки ему явно не давалось:

— А может, дадите мне ещё один шанс? — робко попросил он.

Преподаватель скрипуче и демонстративно повернул голову к Ивану и сказал фразу, которая впоследствии была обыграна уже не в одном спектакле и кинофильме, и даже переписана некоторыми классиками эпохи Возрождения:

— Простите меня, но я вам не эволюция, чтобы давать шанс беспозвоночным.