Олег Татарченков. - ГРУППА СОПРОВОЖДЕНИЯ. Роман
Он миновал улицу, половина домов которой представляли собой те самые призраки, о которых говорил подполковник. Прошел мимо пожарной каланчи, с усмешкой вспомнив историю 19–го века, когда пожарные, сидевшие на ней в дозоре, проморгали беду у себя под носом, и чуть было не сгорели в своей башне. Обошел городской парк со старыми аттракционами и каруселями, полюбовался на памятник старины — деревянный барабан на мельничной запруде и, торопливо устремился назад, в милицию. Сентиментальное свидание с городом было закончено.
…Участковый оказался кряжистым мужиком лет сорока пяти, с коричневой от крестьянского загара открытой русской физиономией, на которой светлыми пуговками поблескивали прищуренные голубые глаза. Они живо напомнили Уфимцеву его сельских родственников. У тех были такие же: выжидающе — хитроватые, только на первый взгляд кажущиеся простецкими, полные векового крестьянского опыта выживания вне зависимости от воли и желания многочисленных и разных правителей Руси.
Поверх форменного кителя на участковом была надета камуфляжная военная курка с эмблемой «Вооруженные Силы России». Из–под полы свисал пистолетный шнур. Участковый перехватил взгляд Уфимцева, улыбнулся смущенно и пояснил:
-Младший брат камуфляжку подарил. Он у меня офицером на Дальнем Востоке службу тащит, приезжал месяц назад в гости… А что — вещь хорошая, практичная. Опять же китель не так протирается. Ну что, поехали?
Игорь нырнул в капитанов зеленый «Москвич — 412».
-Вы посильнее дверцей хлопайте, — посоветовал участковый, — Мой «мерседес» уже в возрасте, тут все с напрягом исполнять приходится.
Журналист дернул дверь на себя, кабина содрогнулась от удара.
-Вот теперь точно не откроется, — удовлетворенно кивнул капитан.
-Давайте по–простому, — протянул руку Уфимцев, — Молодой еще, чтобы на «вы» именовали. Просто «Игорь».
-А я — Мыльников Иван Сергеевич, — пожал кисть Уфимцева своей жесткой клешней участковый. — Можно просто «Сергеич». Меня все так зовут.
Москвич выкатился из города, свернул на проселочную дорогу и загромыхал на ухабах изношенным корпусом. Стало не до разговоров: Сергеич, вцепившись в руль своего старенького авто, старательно объезжал многочисленные ямы и выбоины. Да и Уфимцев тоже не любил развлекать водителя в пути. Он предпочитал молча смотреть на стелющуюся под колеса дорогу, смотреть по сторонам, отмечая детали мелькающих за окном пейзажей.
Нельзя сказать, что он думал в это время о чем–то конкретном. Игорю просто нравилось смотреть в лобовой стекло. Ощущая приятную пустоту в голове, лететь куда–то в неизвестность, слившись со временем и скоростью. То же самое испытывают люди, сидящие у костра и смотрящие подолгу на пляшущие язычки пламени.
В такие минуты в человеке всплывает нечто, пришедшее из глубин веков, из темной памяти клеток, подаренных современному человеку его предками. Теми, кто на опушках девственных лесов с их дубравами, медведями, лешими и колдунами, жгли свои костры, вслушиваясь в таинственную перекличку чащобы. Теми, кто по узким лесным дорогам, по широким трактам среди русской степи гнали свои тройки, спасаясь как от лихих людей настигающего времени. Гнали, подгоняя самих себя и само время: быстрей, быстрей! И разговоры здесь лишние. Ведь они — лишь отражение суетности. А здесь должна царить сама вечность. А ей к лицу молчание.
Впереди показалось село. Возвышающаяся в центре его церковь была далеко видна отовсюду. Зеленые чешуйчатые купола колокольни, зимнего и летнего храмов с потускневшим золотом крестов гордо подпирали голубое осеннее небо.
Со своей поднебесной высоты они взирали на человеческую суету: у покосившегося крыльца продмага двое мужиков усиленно выискивают третьего, чтобы наскрести на заветный пузырь; старушки в старых пальто судачат на лавочке под окнами двухэтажного бывшего купеческого дома; по разбитому тротуару улицы пронеслась на велосипедах ватага мальчишек, а вслед им презрительно смотрит из кабины грузовика девочка с торчащими в разные стороны косичками. Грузовик притулился у обочины, а его водитель, он же — отец девочки, тридцатилетний Сашка Иванов отправился в вышеуказанный сельмаг за бутылкой водки. Сегодня он при деньгах, поэтому в союзниках в лице соображающих на троих двух мужиков не нуждается.
-К отцу Никифору сейчас заедем, — сказал Уфимцеву Сергеич, — Старинный мой приятель, он здесь настоятелем храма служит.
Капитан Сергеич, которого Игорь про себя поименовал на царский манер «урядником», вместе с журналистом вылезли из машины напротив храма. По узкой тропке, вьющейся среди торчащих вразнобой по ее обочине сосен и елок, добрались до покосившейся калитки. Там пришлось ждать минут пять под оглушительный лай невзрачной собачонки, смело подкатившейся на своих кривеньких ножках к самому забору. Впрочем, ее смелость объяснялась тем, что калитка была заперта на замок.
После пяти минут, за которые несчастный песик едва не охрип от своего усердия, из–за темного от времени пятистенка появился дородный мужчина с темно–русой бородой с проседью и в подряснике. Капитан приветственно махнул рукой:
-Эй, батюшка, давай пошевеливайся, а то от твоего барбоса мы уже оглохли!
-А, представитель власти пожаловал, — отозвался священник, — Долго жить будешь — только сегодня тебя поминал.
-Что так? — поинтересовался участковый.
-Аль обещания свои забыл? — прищурился отец Никифор, — Ты ко мне на Богородицу обещал наряд милиции прислать? Ну, конечно, ты уж и забыть успел. Бываешь у меня в гостях раз в полгода — немудрено… А наши колхозные хулиганы опять намудрили: поперек храмовой калитки веревку натянули, богомольные старушки на службу пошли, сослепу каверзу не разглядели и устроили кучу–малу.
-На Спаса обязательно пришлю, — пообещал Сергеич.
-Ну смотри, если обманешь… — дружелюбно погрозил пальцем поп и, окинув взглядом Игоря, поинтересовался:
-Это что за парень с тобой? Из ваших, милицейских что ли?
-Нет, я журналист, — ответил Уфимцев.
-Журналистов не люблю, — тут же заявил священник, — Лучше б ты милиционером был.
-Что так? — прищурился Уфимцев, чувствуя в душе обиду.
-Брешете все, — сказал поп, — Я газеты читаю, могу сравнить с жизнью — то…
-Ты чего, отец, на парня накинулся, — вмешался капитан, — Мы к тебе в гости зашли, а ты нас с порога руганью встречаешь… Кстати, где твой волкодав? С чего это ты вдруг себе такого звонка завел?
-Э… — поп махнул рукой, — Взбесился кобель, на детишек соседских кинулся. Пришлось пристрелить.
-Сам что ли? — спросил участковый.
-Тебя что ли ждать? Конечно сам. Взял грех на душу… Да ладно, чего стоять–то на пороге, пошли в дом.
… — Ты на отца Никифора не обижайся, — шепнул капитан Уфимцеву, пока они шли по тропинке через заросший пожелтевшей травой двор, — Грому–шуму напустить любит, а по жизни — добрейший человек.
Пятистенок отца Никифора богатством не отличался. На кухне, перед окном с широким, давно не крашеным подоконником, стоял потемневший от времени стол. Вдоль него — две длинные лавки. В красном углу, под киотом, где теплилась лампада, возвышался высокий табурет хозяина. Дощатые полки под посуду, большая русская печка, рукомойник. Полати занавешены штопаными занавесками. Выкрашенная белой краской дверь вела в большую половину.
-Туда не зову, — махнул священник рукой на дверь, — Не прибрано.
-А где матушка? — поинтересовался участковый.
-В город, в поликлинику отправил, — со вздохом ответил отец Никифор, — После случая с собакой, так расстроилась, что сон пропал, рассеянная стала. Вот и отправил — пусть у докторов проконсультируется, да заодно от хозяйства отдохнет. Поэтому, мужики, мы с вами водку здесь пить будем…
Отец Никифор откинул занавеску на окне и достал початую бутылку «Русской». Затем на столе появились три стакана, миска с солеными огурцами, стопка порезанного хлеба.
-Для больших любителей могу предложить вот что… — поп выложил на столешницу пару карамелек в слипшейся обертке.
-Да я вроде как на службе… — нерешительно покосился на Уфимцева Сергеич.
Игорь глянул на лиловый, с фиолетовыми прожилками нос участкового, и понял, каким мукам соблазна подвергается слуга закона, боясь на глазах корреспондента себя скомпрометировать. Поэтому он решил взять инициативу в свои руки и решительно подставил стакан под уже занесенную руку Никифора.
-Да днем–то как–то… — продолжал защищать свои бастионы капитан, одновременно пододвигая руку к своему стакану, куда хозяин дома уже успел плеснуть водки.
-Я вот что вам скажу, чады мои, — отец Никифор долил остатки водки себе и ухватился за огурец, — Пить надо днем. В обед. Не допьяна, конечно, но — днем. Ибо тогда водка душу веселит и к деятельной жизни, то есть к работе, подвигает. За день хмель у тебя выйдет, и спать с женой ты ляжешь уже трезвый. Ибо ложиться с бабой нужно не во хмелю, дабы не терять своего мужского достоинства и не плодить по пьяной лавочке уродов, прости мя Господи! Ну, чады мои, благословляю!
